Тем временем, скрытая изгибом реки, приближалась, крадучись по грязному берегу, другая охотница. Это была большая бурая норка, жившая в логовище мускусной крысы, которую она давно съела. Норка шла, как всегда, искать пищу. Даже сытая, она не пропускала ни одного живого существа, которое могло барахтаться, страдать и умирать в мучениях, — утку, ржанку или целый выводок выхухолей. Но в этот день она не поймала ничего, кроме нескольких червяков да пары глупых лягушек. И ей хотелось вкусной красной крови.
Коротконогая, но с необыкновенно длинным и гибким телом, с быстрыми, как у змеи, движениями, с крепкими, упругими мускулами, с острой треугольной головой и с невыразимо злобным взглядом, норка наводила страх даже на тварей, в несколько раз превосходивших ее величиною. Когда она обошла изгиб реки и увидела лежавшую на краю воды огромную голубую птицу с распростертыми крыльями, ее глаза сверкнули, как раскаленные угли. Без малейшего колебания она бросилась вперед, собираясь схватить добычу за горло.
Но это движение было притворным. Норка знала, что клюв цапли — оружие, которого следует остерегаться. И потому, внезапно остановившись, она ловко прыгнула в сторону, пытаясь напасть на птицу сзади. Но она, по-видимому, не знала, какая гибкая была у цапли шея. В ответ на ее молниеносное движение навстречу ей метнулся большой желтый клюв, который отбросил ее назад и глубоко порезал ей плечо. Не успела хищница опомниться, как шея птицы снова согнулась, подобно пружине, а кинжалообразный клюв приготовился к отражению нового нападения.
Всякий другой дикий зверь был бы обескуражен такой защитой врага и отправился бы на поиски более легкой дичи. Но не таков был нрав норки. Ее буйная кровь разбушевалась, и ей захотелось борьбы на жизнь и смерть. Несмотря на свое бешенство, хищница не потеряла присущего ей лукавства. Сделав вид, будто хочет бежать, она мгновенно согнулась вдвое и бросилась стрелою к шее своей противницы. Но движения цапли, за которыми иногда даже трудно уследить, оказались не менее быстрыми. На этот раз меткий клюв попал норке в бок, причинив ей глубокую рану, а удар большого крыла столкнул ее в воду. Птица, ободренная успехом, попыталась встать на ноги. Но капкан опять потянул ее вниз. В тот миг, когда она снова упала, хищница уже успела выбраться из реки и уселась против своей добычи, стараясь держаться подальше от ее страшного оружия. Зверек весь пылал воинственным азартом. Каждый его мускул дрожал, ярко-красная кровь сочилась из его порезов, белые зубы были оскалены, а глаза горели, как раскаленные угли. Цапля, напротив, казалась совершенно спокойной. Ее неподвижная, но готовая в любую минуту отразить нападение голова была втянута назад между плечами, а ее зоркий взгляд смел и неустрашим.
Несколько секунд норка сидела неподвижно, как бы желая вывести из себя свою противницу, и вдруг с неуловимой быстротой прыгнула ей прямо на спину. Но и этот маневр, гениальный по своей стремительности, был сразу отражен птицей с удивительным спокойствием. Защита цапли была, однако, на этот раз не так сильна. Не успела птица отвести свой клюв, как норка скользнула дальше. Норка получила еще удар, порезавший ее морду, но не настолько сильный, однако, чтобы остановить ее. Не обращая внимания на рану, хищница поползла вперед, вонзила зубы в шею цапли и растянулась во всю длину на ее теле, стараясь не попадать под хлопавшие крылья. Битва была кончена. Победительница пила кровь, которой ей так хотелось.
Вдруг какая-то черная тень мелькнула, кружась, за хвостом норки, которая ничего, однако, не заметила. Через секунду темное пятно остановилось над листьями водяных лилий, а затем исчезло. Послышался свист, и громадный коршун, тот самый, нападение которого отразила перед этим цапля, упал с неба. Не успела норка поднять свою окровавленную морду, как когти хищника впились в ее тело. Одна лапа птицы схватила зверька за глотку, перерезала ему дыхательное горло и шейные жилы, а другая вцепилась в его нежную поясницу и пронзила ее насквозь. Крылатый хищник оторвал норку от ее жертвы и поднял на воздух. Ее голова, шея и хвост беспомощно болтались в ясной лазури. Пролетев над зеленью осоки, коршун понес свою добычу вдаль, по ту сторону пурпуровых гор, в сердце поросших кедрами болот.
Не прошло и десяти минут, как великолепная бабочка, сверкавшая оранжевыми и каштановыми цветами, спокойно опустилась на спину мертвой цапли и, освещенная ярким сиянием солнца, затрепетала блестящими крыльями.
РОГА КАРИБУ
Ровные пустынные берега тесно обступали уединенное озеро. Его ясная поверхность отражала, как в зеркале, безоблачное красновато-оранжевое небо. Далеко за лесом только что скрылось солнце. Один берег озера был голый, безлесный, а другой был покрыт низкими, темными и плотными рядами сосен, которые подходили почти к самой воде. От лесистого берега в озеро врезывался песчаный мыс, на самом конце которого стоял, как вылитый из бронзы, исполинский лось, подняв вверх свою великолепную большую голову. Его морда была вытянута вперед. Казалось, животное хотело бросить кому-то громкий вызов. Широкие и плоские рога его были откинуты назад.
Невдалеке горел костер, у которого сидел охотник и любовался прекрасным силуэтом лося. Осторожно протянув руку, он взял ружье и свернутую из березовой коры трубу и тихо, как змея, пополз в чащу молодых сосен. Здесь он поднялся на ноги и скользнул дальше в лес.
Но в то же мгновенье животное, как бы почуяв невидимого врага, бесшумно скрылось среди ветвей.
Небольшой костер скоро погас совсем, оставив после себя лишь холмик белой золы. Наступила ясная ночь, безветренная, холодная, полная запаха сосен, лавровых ягод и папоротника. Охотник знал, что к утру будет мороз.
Мало-помалу окутанный мраком мир, который казался таким пустынным и безмолвным, стал постепенно населяться незримой и тайной жизнью: все вокруг преследовало друг друга, любило, пугалось, дрожало, наслаждалось или мстило. А между тем не слышно было ни одного звука, кроме раздававшегося изредка загадочного шуршания сухих листьев или таинственного бульканья воды у далеких, поросших зеленью берегов.
Охотник, старавшийся идти по лесу так же бесшумно, как ходят дикие звери, скоро добрался до чащи сосен, из-под опущенных ветвей которых он мог видеть весь песчаный мыс. Он был разочарован, но не удивлен, когда заметил, что огромный лось скрылся. Усевшись спиной к небольшому дереву и положив на колени ружье и трубу из березовой коры, он принялся ждать с тем неутомимым терпением, которое труднее всего во всякой искусной охоте. Вокруг него, пользуясь тишиною ночи, появились откуда-то лесные мыши и завели свои игры, тонко пища и почти неслышно топоча лапками по сухим иглам и листьям.