Но страшнее всего — психология крепостной зависимости. Занук не захотел, чтобы брак продолжался. (Он, оказывается, имел право этого не хотеть.) И оба послушно отправились в Мехико расторгать брак. Не хочу даже вдумываться, почему именно в Мехико, а не в Тихуану, где брак заключался, но убежден, что биографу, хотя бы для проформы, следовало поинтересоваться, неужели ни Мэрилин, ни Слэтцер не попытались бороться, оспорить этот удивительный приказ развестись? Почему покорно побрели его выполнять? (Какой-то мотив в объяснении этой странной покорности можно найти в словах хорошо знавшей Мэрилин актрисы Терри Мур, бывшей жены все того же любвеобильного Говарда Хьюза: «Мэрилин хотела быть свободной, но в то же время страшилась одиночества. Мне кажется, с Ди Маджо у нее еще все было неопределенно, а Боба она любила. И попросту вбежала к нему, а затем так же просто и выбежала». Надо признать, что манера «вбегать и выбегать» в отношениях с разными людьми присуща Мэрилин вне всякого сомнения, но она никак не объясняет совершенно чудовищную сцену у Занука. Конечно, куда реальнее элементарный страх за карьеру, ради которой Мэрилин не жалела себя в буквальном смысле слова. И естественно, опасалась за нее. Умей Мэрилин просчитывать свою жизнь и следи она за положением дел в кинобизнесе, судьба ее, наверное, могла сложиться и по-другому. Во-первых, в 1952 году Мэрилин, как я говорил, получила такую известность, причем независимо от Занука, что никакой Занук ничего с ней поделать не мог. Даже если бы захотел. Во-вторых, к 1952 году он и хотеть этого уже не мог, ибо положение дел в кинопромышленности резко ухудшилось, и «звезды», подобные Мэрилин, были для крупных кинокорпораций чуть ли не единственной палочкой-выручалочкой. Но… чтобы понять это, Мэрилин не следовало быть Мэрилин!)
Полагаю, что в жизни Мэрилин эта история оказалась рубежной. Она реально почувствовала и даже осознала свою поистине рабскую зависимость от хозяев. У меня нет соответствующей цитаты, да и не все можно (и нужно) подтвердить цитатой, но лучшим доказательством сказанному служит ее жизнь, те бурные и скандальные перипетии, которые начиная именно с 1952 года сотрясали голливудскую (и не только голливудскую) прессу. Если и прежде жизнь Мэрилин не отличалась особой упорядоченностью либо последовательностью, то теперь она превратилась в сплошное месиво совершенно непредсказуемых событий и решений, словно наша героиня вознамерилась сбить с толку тех, кто хотел бы (если бы вдруг захотел) распорядиться ею по своему усмотрению или с ее помощью что-либо запланировать. (Кстати, этим можно было бы объяснить ее знаменитые опоздания, вошедшие в привычку примерно в это время. Опаздывая, она таким образом разрушала чьи-то планы, связываемые именно с ней.) Если это так, то, с одной стороны, цели своей она добилась: тот, кто, как Ди Маджо, захотел связать с ней свою судьбу, оказался у разбитого корыта; тот, кто, как режиссеры, которым выпало с ней работать, попытался распланировать свою работу, вынужден был признать абсолютную бесполезность подобных попыток. С другой стороны, в общей мутной воде, образовавшейся, кстати, не без поддержки «свободной прессы», кое-кому оказалось нетрудно поймать рыбку: немало и известных и безымянных «ценителей красоты» постарались и небезуспешно воспользоваться случаем, а точнее — тем хаосом, который Мэрилин создала из своей жизни.
Надо сказать, что комплекс зависимости, по крайней мере несамостоятельности, довлел над ней с раннего детства. Надеюсь, читатель помнит, как именно «тетушка» Грэйс сватала ей Джима Дахерти. Спустя шесть лет все вернулось на крути своя, только теперь место «тетушки» занял приятель — молодой и говорливый Дэйвид Марч. Конечно, этот бизнесмен был типичным голливудцем, жаждущим оказаться в центре событий, но что до меня, то я никогда не понимал людей со страстью к сватовству. Можно подумать, что собственная жизнь у них скучна и пуста, и эту скуку и пустоту требуется компенсировать чужими страстями и заботами Я еще могу понять, когда слухами и сватовством занимаются старые журналистки с неудавшейся личной жизнью вроде знаменитых голливудских «гарпий» Хедды Хоппер и Луэллы Парсонс (кстати, у Мэрилин с обеими были превосходные отношения)[40], но когда за то же занятие берется молодой и энергичный мужчина, то остается только воскликнуть словами гоголевской Агафьи Тихоновны: «Уж тут просто мое почтение!»
Итак, Дэйвид Марч взял на себя хлопотные обязанности свахи и, выполняя поручение Ди Маджо, принялся названивать Мэрилин. По-видимому, общение со спортивной «звездой» переполняло Марча восторгом, ибо обхаживал он Мэрилин будто для себя — весьма настойчиво (хотя и бесплатно):
«— Есть один отличный парень.
— А что, такие еще остались?
— Встреться с ним, и ты убедишься.
— И как его зовут?
— Ди Маджо.
— Как?!
— Ди Ma-джо. Джо Ди Маджо.
— А кто он?
— Господи, Мэрилин! Ты хочешь сказать, что никогда о нем не слышала?
— Он не то бейсболист, не то футболист, что-то вроде этого.
— Он самый великий бейсболист со времен Бэйба Рута.
— А кто такой Бэйб Рут?
— Самый великий бейсболист до того, как появился Ди Маджо.
— О!.. Ну не знаю…
— Так в чем дело? Ты же не захочешь его упустить!»
Марч настоял на своем и свел-таки ее с Ди Маджо, хотя, как показали дальнейшие события (события, а не высказывания друзей и подруг), от нового знакомства Мэрилин была вовсе не в восторге — иначе к чему было тянуть два года? Через эти два года и добился своего Ди Маджо, ибо именно он не захотел «упустить» самую красивую женщину в Америке.
В жизни Мэрилин этот человек занимал немалое место и, судя по всему, действительно ее любил, пусть и на свой лад, и, как Слэтцер, пытался помочь ей в последние годы ее жизни. Потому об этом человеке сказать надо особо. Конечно, в массовом сознании (а где взять иное?) «кинозвезда», да еще такая, какой в итоге оказалась Мэрилин, обладает незаурядной, можно даже сказать, сверхчеловеческой притягательностью, и нетрудно предположить, что, как и масса других «ценителей красоты», слетевшихся на «звездный» огонек, Ди Маджо соблазнился именно сверхчеловеческими качествами героини pin-ups. В этом не было бы ничего удивительного: многие (и не только знаменитости вроде Говарда Хьюза и Джона Ф. Кеннеди) попросту «коллекционируют» свои связи с «кинозвездами», это для них средство самоутверждения. Однако к Ди Маджо, человеку, в общем-то, недалекому, типичному обывателю, бегущему от шума и суеты, что так присущи голливудской жизни, все это абсолютно не применимо. Он сам был «звездой», причем к 1952 году, когда он познакомился с Мэрилин, ее популярность не шла ни в какое сравнение с его. Ди Маджо был спортсменом. Более того — легендарным спортсменом, типа нашего Всеволода Боброва. Марч ни на гран не преувеличивал, когда называл Ди Маджо «великим бейсболистом». Он был кумиром целого поколения. Это у нас бейсбол только-только входит в обращение, а в Соединенных Штатах эта игра (выросшая из крикета) пользуется популярностью уже второе столетие. Бейсбольные матчи, как и футбольные (американский футбол), собирают огромное количество зрителей, и Ди Маджо здесь — бесспорный классик этого вида спорта. Чтобы репутация его стала читателю окончательно понятной, приведу одну цитату:
«— Расскажи мне про бейсбол, — попросил его мальчик.
— В Американской Лиге выигрывают «Янки», как я и говорил, — с довольным видом начал Старик.
— Да, но сегодня их побили.
— Это ничего. Зато великий Ди Маджо опять в форме.
— Он не один в команде.
— Верно. Но все дело в нем… Вот взять бы с собой в морс великого Ди Маджо, — сказал Старик. — Говорят, отец у него был рыбаком. Кто его знает, может, он и сам когда-то был беден, как мы, и не погнушался бы».
Это из «Старика и моря» Хемингуэя. Повесть вышла из печати в 1952 году (мы уже знаем, что этот год для Мэрилин знаменателен). И хотя одиссея Старика с его огромной добычей, как и всякая притча, могла бы произойти в любое время, все же упоминание о Ди Маджо, взятое Стариком извчерашнейгазеты, точно определяет время повести — не позже сентября 1951 года, ибо именно в это время «великий бейсболист» ушел на покой. Его семья была и в самом деле рыбацкой — итальянские иммигранты, в 1915 году (на следующий год после рождения Джо) перебравшиеся в США из Сицилии. Они действительно были бедны, что неудивительно для большой сицилийской семьи (Джо был восьмым ребенком), и, кстати, на новом месте продолжали зарабатывать на жизнь ловлей рыбы. Не разбогатели Ди Маджо и тогда, когда Джо стал бейсбольной «звездой» и получал баснословные гонорары. И хотя он никогда не был рыбаком и сомнительно, чтобы владел языком своей родины (родители его, напротив, так и не смогли выучить английский), в нем оставались живы все те традиции и привычки, что испокон веку присущи жизненному укладу сицилийского семейства, и в первую очередь — чувство семьи и неприкасаемость женщины. В этом смысле пуританизированная Америка не слишком отличалась от феодальной Сицилии, но и в ту пору — пятидесятые годы — Голливуд вряд ли был местом, где люди придерживались сицилийских семейных нравов.