копит деньги, кто-то покупает что-нибудь поесть. Они у нас не голодные, но мальчики растут и, когда соблюдают посты, им всё время хочется есть.
– Убегают от вас дети?
– Нет, у нас такого не было. Было, что ребята, кто постарше, уходили самовольно в город. Почему? Потому что им 17–18 лет, у них уже есть девочки, у них уже любовь – что говорить, это нормально. И сейчас мы со старшими ребятами договорились, что мы их выпускаем, они нам говорят, куда идут, когда придут, – надо доверять друг другу. Мы знаем девочек, с которыми они дружат, потому что ребята приглашают девочек сюда, здесь по территории гуляют, она у нас большая. Знаем родителей этих девочек. И у нас теперь такого нет, чтобы кто-то уходил без разрешения и мы волновались за него.
– Навещают вас выпускники?
– Навещают. У нас и выпускников не так много. Вот опять приехал Лёша Фатеев, он выпускался три года назад. Он приезжает иногда дней на пять, видимо, скучает, и остаётся тут пожить. Один выпускник у нас так и живёт, работает администратором. У него квартира есть в Талдоме, но он там не хочет жить.
– Спасибо за беседу.
2019 год
Неоконченный разговор
Я не придумывал названия для моей беседы с председателем Союза писателей России Николаем Федоровичем Ивановым. Просто было ощущение, что мы продолжим разговор в какое-то другое время, и название придумалось само собой… Мы с ним давно на «ты», он мне давал рекомендацию в Союз писателей России, и при наших редких встречах мы можем откровенно говорить.
* * *
– В 2019 году отмечали в Грозном 90 лет Чеченской писательской организации. Ты присутствовал, конечно, на мероприятии, сидел в президиуме, слушал выступления. Скажи, пожалуйста, в эти часы у тебя всплывали в памяти события без срока давности: чеченский плен, побои, земляная яма?
– Да, конечно. Но, что удивительно, у меня не было тревоги, не было раздражения и злобы, не было ощущения, что я приехал сюда через силу.
Я уже в том возрасте, когда могу оценивать не по эмоциям, а по общей обстановке. Первую военную кампанию в Чечне мы проиграли прежде всего информационно. Мы не писали о чеченцах, которых закатывали в асфальт только за то, что они хотели быть с Россией. Мы не писали о чеченских милиционерах, которые боролись с бандитами и которых вырезали семьями. Мы не писали о чеченских учителях, которых замуровывали в стены школы только потому, что они учили русскому языку. Мы об этом не писали, а это было. Наша пресса бросилась писать, а телевидение делало сюжеты о бородачах, которые были увешаны оружием и боролись за свободу устанавливать свои, бандитские, порядки. Но, и я хочу это особо подчеркнуть, ни один чеченский писатель за всё время этих событий не вышел из Союза писателей России, ни один не написал заявление, ни один не сжёг билет. Это тоже показатель, и, когда я приехал (а они знали мою судьбу), то мы обнялись, мы посмотрели в глаза друг другу и ничего не ворошили. Я их только поблагодарил за то, что они с Россией, что они не прервали 90-летнюю историю своей писательской организации.
– А были у тебя во время плена мысли о самоубийстве?
– Я бы сказал немного по-другому. Это были мысли не о самоубийстве, это было мое внутреннее согласие на смерть, потому что когда тебя в десятый раз выводят на расстрел и ты не знаешь, будет это опять имитация или уже точно расстреляют, то ты соглашаешься умереть. Да, я ухожу из жизни, жизнь будет продолжаться без меня.
Мне повезло, в кавычках или без кавычек, что я попал в плен сорокалетним, что за моей спиной уже был афганский опыт войны, житейский опыт и я мог себя контролировать, мог руководить собой.
Боевики нам всё время говорили, что они всем сообщили, что мы убиты при попытке к бегству, что нас никто не ищет и никто не знает, что мы сидим в зиндане. Это, конечно, действовало… Кстати говоря, Владимир Богомолов, автор книги «В августе сорок четвёртого», с которым я был дружен, каждый день, когда я был в плену, звонил моей жене и рассказывал, что якобы разведчики знают, где я нахожусь, видят меня в бинокль… Каждый день выдумывал новые истории, чтобы успокоить таким образом семью. И потом, когда мы встретились, он мне сказал: «Мой самый лучший роман – это то, как я сочинял для твоей семьи каждый вечер новую легенду…»
– Что ещё хочу спросить, раз уже зашла речь о Чечне. На последнем заседании Совета по правам человека при президенте России, которое состоялось в декабре 2019 года, выступил режиссёр Сокуров. Он поднял вопрос о присвоении звания Героя России Рамзану Кадырову, при этом противопоставил главу Чеченской Республики псковским десантникам, хотя, на мой взгляд, подвиг десантников и заслуги Кадырова не умаляют, а дополняют друг друга. Твоё мнение на этот счёт?
– Когда я был в плену, ко мне спускался иногда охранник. Он был самый старший по возрасту и однажды с болью мне сказал: «Слушай, Николай, а как бы ты поступил на моём месте? Вот я жил в своём селе, не участвовал в боевых действиях, но прилетели ваши самолёты, разбомбили село, погибли мои родители. Как ты думаешь, я должен был взять в руки оружие?»
Вот он мне задал этот вопрос и сам жалеет, что так вышло, что война поставила фактически людей в безвыходное положение. Здесь надо понимать, что не всё так однозначно в жизни, как на съёмочной площадке.
Президент Владимир Путин, на мой взгляд, всё сделал правильно. Он чеченизировал конфликт, он дал самим чеченцам навести порядок у себя, что они, в принципе, и сделали. Мы бы до сих пор могли оттуда получать гробы, но там нет горячей точки. Чеченцы приняли жесточайшие меры по отношению к боевикам, и они ушли. Русские позволить себе это не могли, на них бы тогда ополчилась вся Чечня, и в Москве бы до сих пор гремели взрывы.
– Наверно, ты сказал, как подобает говорить руководителю, но я должностями не обременён, поэтому скажу прямо. Рамзан Кадыров допускает, на мой взгляд, ошибки, как и любой из нас, но звания «Герой России», надо отдать должное, он заслужил, потому что мужественно противостоит боевикам, на него, мы знаем, не один раз совершались покушения, отец его