Нам нет преград ни в море, ни на суше,
Нам не страшны ни льды, ни облака.
Пламя души своей, знамя страны своей
Мы пронесем через миры и века!
Странно, необъяснимо, непонятно, но сказка Роу «Василиса Прекрасная» пользовалась большим успехом у зрителей, нежели «Светлый путь». Хотя казалось бы… «Мы опоздали на четыре года», — грустно признал Г.В. Он был прав, «Светлый путь» получился хорошей, правильной во всех отношениях, но немного запоздавшей картиной. В 1937 году он бы смотрелся совершенно иначе, принимался бы зрителями по-другому. В искусстве, как, впрочем, и во все другом, весьма важное значение имеет актуальность, соответствие, созвучие времени, моменту. Если бы «Волга-Волга» была снята в 1940 году, то она не получила бы и половины того успеха, какой получила в свое время. Да, есть вечные ценности, но есть и такое понятие, как актуальность. Увы, со «Светлым путем» мы с Г.В. немного промахнулись. Опоздали на несколько лет.
Набравшись смелости, я спросила у Сталина о том, что ему не понравилось в картине. Он задумался (наверное, не столько думал, сколько подбирал подходящие слова), а потом сказал, что картина «неинтересно смотрится». Еще до середины не досмотрел, а уже ясно, чем закончится. И еще добавил, что Таня моя всем хороша, но вот жизненности ее образу недостает. Я попросила уточнить, что Он имеет в виду. «Очень уж она прямолинейная и в этом проигрывает Анюте и Марион», — был ответ. Я расстроилась, но постаралась не показать вида. Дома сказала Г.В. что совершенно недовольна Таней Морозовой. Г.В. с присущей ему мудростью и тактом ответил мне, что жизнь состоит из побед и поражений и что пусть все наши поражения будут такими, как «Светлый путь». Тогда я не поняла всей глубины и правоты его слов, а сейчас понимаю[138].
Не исключено, что именно «неудача» (я намеренно взяла это слово в кавычки, потому что многие считали «неудачу» удачей) со «Светлым путем» побудила меня снова сняться у другого режиссера, и я приняла предложение Рошаля сыграть Паулу Менотти в «Деле Артамоновых». Эту мою роль сейчас, по прошествии 20 лет, никто и не вспоминает, да и сама картина оказалась не из лучших. Далеко не из лучших, совсем, несмотря на то что снята она была по весьма известному произведению, новой советской классике, с хорошими актерами. Но вот, однако…
Премьера «Светлого пути» состоялась во вторник 8 октября 1940 в кинотеатре «Художественный». Кинотеатр «Художественный» — мой любимый. Когда-то, очень давно, я служила здесь иллюстратором (так тогда называли таперов). После картины мы вышли к зрителям. Было все, что положено — аплодисменты, цветы, одобрительные восклицания, но накал, градус оказался совсем не таким, какого мы с Г.В. ожидали. Мы вернулись домой немного грустные. Посмотрели друг на друга и разошлись по своим комнатам. «Как все прошло?» — спросила меня мама. Она очень хотела побывать на премьере, она еще не видела картины, только слышала о ней, но состояние здоровья вынудило ее остаться дома. «Все замечательно!» — ответила я и, сославшись на усталость, поспешила уйти. С мамой было опасно хитрить, кривить душой, скрытничать. Она видела меня насквозь. Мать есть мать.
«Светлый путь»… Больше ни в одной картине не снималась я с таким настроем, с таким воодушевлением… Иногда, уже сейчас, по прошествии многих лет, пересматривая эту картину на даче, нахожу в Тане Морозовой все больше и больше сходства со мной. Если мои воспоминания когда-нибудь будут опубликованы, то лучше названия, чем «Светлый путь», для них не придумать. Никакого пафоса. Никакого притворства. Никакого кокетничанья. Да и какой смысл мне кокетничать перед собой? Оглядываясь назад, я могу сказать, что жизнь моя, при всех невзгодах, выпавших на мою долю, была светлой, яркой, радостной. Настоящий Светлый путь.
Ноябрь 1940-го
В тот месяц я получила сразу два предложения из двух разных театров, но была вынуждена отказаться от обоих. У нас с Г.В. намечались грандиозные планы, которым не суждено было осуществиться — им помешала война. Г.В. тогда неожиданно для себя самого увлекся творчеством писателя-фантаста Беляева[139] и всерьез думал об экранизации его произведений. Больше всего привлекали «Продавец воздуха» и «Властелин мира», но для экранизации эти повести следовало переработать, поскольку Г.В. нужна была комедия, высмеивающая пороки капиталистического общества. Г.В. съездил в Ленинград к Беляеву[140], познакомился, заручился согласием совместно работать над сценарием. Беляев в то время был болен, но идеей экранизации загорелся.
Мне больше по душе был «Продавец воздуха», и я убедила Г.В. остановиться на нем. Сюжет «Властелина мира» не очень-то годился для комедии, и вообще эта повесть не подходила для экранизации по разным причинам. А «Продавец воздуха» подходил замечательно. И название звучное, комедийное. Продавать воздух — это же так смешно, с точки зрения советского человека.
— Фантастику будем снимать с Тиссэ! — заявил Г.В. и договорился с ним.
Жаль, что тогда не получилось картины. Сейчас уже не ее время. Впрочем, иногда несбывшееся — к лучшему[141]. Да и не бывает у творческих людей так, чтобы исполнялись все планы без исключения. Что-то исполняется, а что-то нет, но у по-настоящему одаренного человека, ничего не пропадает впустую. Нереализованная идея может «переродиться» в нечто новое, стать почвой для других идей. Кое-что из задумок, касавшихся постановки «Продавца воздуха», Г.В. использовал в других картинах.
Тему нужности фантастики мы однажды обсуждали со Сталиным. В то время бытовало мнение о том, что фантастические произведения не нужны, что они вредны, поскольку уводят от реальности. Сталин же считал, что фантастика фантастике рознь. Если в произведении рассказывается о светлом будущем, если оно побуждает к изобретательству, намечает пути развития науки, то такая фантастика, безусловно, нужна, потому что она полезна.
— Сам я когда-то в молодости читал Жюля Верна, — сказал Сталин, — а некоторые товарищи увлекаются им до сих пор.
Имен Сталин не назвал. Впоследствии, на одном из приемов, я случайно узнала, что поклонником творчества Жюля Верна является Ворошилов.
В то время как раз вышла книга Адамова «Тайна двух океанов», которую даже я, не будучи любительницей приключенческой литературы, прочла с удовольствием.
К фантастике (отчасти не в той степени, как в произведениях Беляева) Г.В. вернулся после войны, в «Весне». В какой-то мере это была фантастика для всей съемочной группы — нет войны, красивая уютная Прага, прекрасная, оборудованная всем необходимым киностудия «Баррандов»[142]… Я так долго не могла привыкнуть к тому, что война закончилась. Парадокс — так ждала конца войны и так долго не могла привыкнуть, перестроиться на мирный лад. «Заморозила война мою душу» — не помню, кому принадлежит это выражение, услышанное мной по радио, но оно очень точно передает то, что я тогда испытывала. Долго, очень долго оттаивала моя душа.