В книгах Л. Васильева эти же самые лондонские «случаи» отрекомендованы, как «весьма тщательно и документально подтвержденная коллекция таинственных явлений человеческой психики».
Вот, для примера, образчик из этой коллекции.
«Некто г. Гейнцер из Гамбурга, прилегши после обеда на диван, увидел на двери светлый круг, в котором появилась фигура его отца, умершего, как оказалось, в этот же самый момент времени в другом городе. Призрак был одет во фрак. Выяснилось, что в момент смерти, наступившей скоропостижно, отец г. Гейнцера был действительно во фраке, так как находился в театре…»
Имеются персональные призраки и в личной коллекции Л. Васильева, которую он преподнес советскому читателю. Призраки здесь появляются тоже на светлом фоне, но, для разнообразия, не в круглой, а в овальной рамке!
15-летний гимназист Борис Шабер, читаем у Л. Васильева, лежа 17 декабря 1918 года на кровати в Витебске, вдруг «увидел на стене овальной формы светлое пятно, которое стало расти, превратившись в фигуру девушки». В этой фигуре гимназист узнал свою лучшую подругу. Она, как было потом — по слухам — сообщено, умерла якобы в этот день и час в Петрограде.
К призраку, явившемуся перед витебским гимназистом, Л. Васильев подключает так называемый вещий сон Михаилы Васильевича Ломоносова (сведения об этом сне, между прочим, восходят к сборнику оккультных историй, изданному сто лет назад известным мистиком-славянофилом М. П. Погодиным). Ломоносов, гласит эта легенда, находясь в Германии, увидел во сне своего отца мертвым на одном из пустынных островов в океане, где рыбачил когда-то в юности сам Михайло Васильевич. По возвращении ученого выяснилось, что отец его действительно погиб в годы отсутствия его сына и как раз на этом самом острове.[105]
Согласно «гипотезе» Л. Васильева все подобные «случаи» объясняются тем, что в мозгу умирающего происходит бурный всплеск телепатических волн. Они-то и доносятся до человека, о котором подумал в предсмертные мгновения умирающий.
Здравомыслящий читатель вправе, конечно, задать вопрос. Если в мозгу умирающего был запечатлен перед смертью чей-то образ, то почему же «волны» несут с собой не этот образ, а портрет самого усопшего? Выходит, что, думая о ком-то, умирающий почему-то держит в мозгу не его образ, а свой собственный портрет!
Но не будем — находясь в мире оккультного — придираться к таким мелочам. Ведь давно известно, что в этом «мире» абсурд и бред возведены в ранг научных гипотез. И чем большее совершается насилие над разумом, тем ближе это подходит к «методологии» оккультизма.
Друзья Советского Союза, ученые-материалисты за рубежом, естественно, стремятся дать отпор попыткам западных оккультистов опереться на авторитет советской науки.
В парижском журнале «Франция— СССР», органе франко-советской дружбы, выступил по этому вопросу научный писатель Мишель Рузэ (известный нашему читателю своими работами о Жолио-Кюри и Оппенгеймере). Поводом был выход в свет в Париже одной из книг Л. Васильева. Рузэ предупреждает французских читателей о том, что господа из «Планеты» и из института метапсихики напрасно пытаются выдать этот опус за «последнее слово советской науки». Дело, говорит Рузэ, обстоит гораздо проще. «Самый факт появления в СССР книг, подобных этой, лишний раз доказывает, что демократический строй жизни (в котором так часто отказывают Советской стране ее враги) имеет свои издержки. Цена, которую приходится гут платить, — возможность печатать, кроме серьезных научных исследований, также ошибочные вещи и просто вздор… Но тою же ценой, — продолжает автор, — приобретается и возможность публичного опровержения ошибок и домыслов…».[106]
И Рузэ очень хорошо разъясняет французским читателям истинную суть мистических измышлений Л. Васильева, в частности, вокруг «спонтанной телепатии», вещих снов и т. д.
Среди множества сновидений, посещающих каждую ночь население любой страны, пишет Рузэ, какое-то их количество всегда похоже по сюжету на любые события, которые происходили, происходят и будут происходить в этой стране и в любом другом месте. Ведь, как отмечал еще Сеченов, в коре спящего мозга причудливо комбинируются накопленные ранее впечатления и образы. Ломоносов, например, находясь за границей, помнил, что его отец регулярно выходит з море на промысел. Он помнил по собственному опыту о бурях и кораблекрушениях, грозящих рыбакам. И ничего удивительного, продолжает Рузэ, что в сновидении Ломоносова сочетались образ отца (о котором он, естественно, часто думал), картина бури и остров, где сам Ломоносов когда-то побывал вместе с отцом. Еще менее удивительно, что за годы, прошедшие после отъезда Ломоносова за границу, его отец, продолжавший заниматься своей опасной профессией, был застигнут бурей и погиб как раз там, где уже не раз терпели бедствие местные рыбаки…
Из 100 тысяч событий, происходящих в разное время либо одновременно, но в разных местах, замечает Рузэ, всегда найдется одна или две пары, которые будут поражать своей кажущейся (а на самом деле совершенно отсутствующей) взаимосвязью. И такую пару непременно заметят, тогда как 99 999 остальных не привлекут внимания.
Рузэ приводит в качестве примера случай из своей жизни. Когда ему было двадцать лет, он увидел во сне, как умирает на больничной койке его лучший друг. Этот друг болел туберкулезом и за три месяца до того был помещен в санаторий. Но друг не только не умер в ту ночь, но вскоре выздоровел и жив сейчас. «Допустим, — говорит Рузэ, — что мой друг тогда действительно умер бы. В его физическом состоянии это было весьма вероятно. И допустим, что он умер бы именно в эту ночь. За три месяца пребывания в санатории вероятность умереть именно в данную ночь равнялась бы 1/90. Это не слишком большая вероятность, но все же такая, которая вполне могла реализоваться, И если бы это произошло, тогда трактаты о телепатии обогатились бы еще одним «потрясающим случаем»»!
То, о чем пишет Рузэ, стало кристально ясным еще семьдесят лет назад, когда на эту тему высказался великий русский биолог и мыслитель-материалист Илья Ильич Мечников.
«Однажды, — вспоминал Мечников, — я проснулся ночью в каком-то необычном волнении… Мне представилось, что умер Вирхов. Этот знаменитый ученый, с которым я был хорошо знаком, в то время сильно болел… Все ожидали его смерти, можно сказать, с часу на час». Обстановка, говорит Мечников, была «классически телепатическая». «Однако мое особенное ощущение оказалось ложным. Вирхов умер лишь спустя несколько месяцев…»[107]
Еще более поучителен, продолжает Мечников, другой факт.
«Среди лиц, мне особенно близких, были две сестры-близнецы, до того похожие, что даже родители часто их смешивали. Казалось бы, что между столь близкими субъектами, к тому же с чрезвычайно нервным темпераментом, телепатия (по мнению тех, кто в нее верит) могла проявляться с особенной легкостью…» Одна из сестер поселилась в Петербурге, другая в Париже. Перед тем как петербургская сестра скоропостижно умерла от родов, парижская, пишет Мечников, все время о ней беспокоилась. Но, несмотря на беспокойство и на такое исключительное сродство («сонастроенность», как выражаются телепаты), оставшаяся в живых нисколько телепатически не почувствовала смерти сестры. «В течение нескольких дней она не догадывалась ни о чем и верила депешам, в которых (для успокоения) сообщались выдуманные сведения о ходе болезни сестры…»
«Неудивительно, — подводит итог Мечников, — что при такой наличности фактов позволительно отнестись с большим скептицизмом к рассказам о телепатическом сношении людей между собой…»
Но зато И. И. Мечников был бы весьма удивлен, — и об этом с горькой иронией пишут зарубежные друзья советской науки, — если бы он мог узнать, что выпущенные в недавнее время в Советском Союзе книги парапсихологов содержат… цитаты из Мечникова, а также из Павлова, Менделеева и других корифеев науки. Содержание цитат не имеет ничего общего с парапсихологией. Зачем же они приводятся? Очевидно, чтобы создать ложное впечатление, будто телепатические изыскания опираются на труды великих ученых-материалистов. Как назвать этот прием?
В этой уловке снова и снова вся парапсихология, ее стиль и почерк.
Но даже если бы оказалось, что кто-нибудь из классиков отечественной науки действительно верил в оккультные «феномены», о чем бы это говорило? Только о том, что у великих умов подчас бывали свои заблуждения и слабости. Основатель органической структурной теории, почитаемый советскими людьми Александр Михайлович Бутлеров, как было рассказано, верил в загробную жизнь, увлекался спиритизмом, множество раз был обманут медиумами. Следует ли из этого, что спиритические высказывания Бутлерова — повод для того, чтобы рекомендовать спиритизм советским людям?