Читать интересную книгу Оракул мертвых - Валерио Манфреди

— Боже мой, как красиво. Я так и не забыл здешних мест. Вон видишь, там, вон в тех горах, находится деревенька, где мы подобрали Клаудио, чтобы потом довезти его до Парги.

— Начало прекрасной дружбы.

— Да, прекрасной и краткой… А вон там… смотри, солнце садится над морем у Паксоса. И из темных уголков пещер острова поднимается плач: «Умер великий Пан!»

— Да… и опускается вечер на черные ели Парги.

— И на холодный ахерузийский берег.

— Боже мой, Мишель, какой же ты неисправимый мечтатель… Оглянись. Посмотри: вон там открыли пиццерию, а здесь строят дискотеку. На холодном ахерузийском берегу скоро зазвучит хард-рок, по крайней мере летом. Послушай, ты многие вещи переживаешь слишком сильно и принимаешь слишком близко к сердцу. Друг мой, это место — такое же, как все остальные, и мы приехали сюда, чтобы положить конец длительным страданиям, чтобы обрести утраченного друга, если это возможно, чтобы остановить кровопролитие, чтобы найти предмет исключительной красоты, если получится, и раскрыть его значение. Но это — такое же место, как любое другое, договорились?

Мишель бросил на асфальт окурок «Голуаз».

— Нет никакой необходимости драматизировать. Смотри — я совершенно спокоен, мое душевное равновесие ничем не нарушено… А это, несомненно, такое же место, как любое другое. Вон там стоит Левкадская скала, откуда веками бросали в море людей, принося их в жертву. Чуть подальше — остров Итака, родина самого увлекательного и глубокого мифа за всю историю человечества, а перед нами — остров Паксос, откуда таинственный голос возвестил о конце древнего мира. В той лагуне, что мы проехали некоторое время назад, решались судьбы мира, когда Октавиан и Агриппа разгромили Марка Антония и Клеопатру. На этом море началась Пелопоннесская война, погубившая афинскую цивилизацию, а там, у наших ног, Ахерон впадал в Стигийское болото. Вон за теми горами, высящимися перед нами, две тысячи лет вещал оракул пеласгов, в Додоне, самый древний оракул в Европе. Он пророчествовал, используя шелест листьев огромного дуба… Ты прав, Норман: это точно такое же место, как любое другое.

Норман пробормотал что-то вроде:

— Я теперь бы чего-нибудь пожевал, — и нырнул в машину. Мишель тоже сел.

— Спорим, остерия Тассоса в Парге все еще открыта.

— Может быть. Мне бы хотелось туда заглянуть. Ты считаешь, он нас узнает?

— Ну, мы никогда там подолгу не засиживались, но приходили не раз.

Тассос потерял много волос и отрастил живот, но память у него оставалась по-прежнему хорошей.

— Добро пожаловать, ребята! — сказал он, увидев их. — Как дела?

— Неплохо, Тассос, мы рады тебя видеть, — ответил Норман. — Мы хотели поужинать у тебя, прежде чем отправиться в гостиницу.

Они сели на улице, под навесом.

— Конечно! — проговорил Тассос, наливая вино и давая приказ официанту принести всего понемногу. — А вы уверены, что не хотите зайти внутрь? На улице уже довольно свежо.

— Нет, спасибо, — поблагодарил Мишель, — мы тепло одеты и весь день просидели в машине.

— Как угодно, — согласился хозяин и начал вспоминать времена их знакомства, когда они, еще студенты, бродили по горам Эпира в поисках древностей. — А ваш итальянский друг?

— К сожалению, Клаудио покинул нас. Он оказался замешан в событиях в Политехническом десять лет назад… Он умер, Тассос.

— Умер? — переспросил хозяин, и в голосе его прозвучала смесь удивления с недоверчивостью.

— Так нам сказали, — ответил Норман. — Быть может, тебе известно о его спасении?

Тассос налил себе стакан вина и произнес тост:

— За здоровье!

Остальные тоже подняли свои стаканы, грустно улыбаясь.

— Да, действительно жаль. Хорошо было бы выпить всем вместе, как в прежние времена. Вы говорите, он погиб в Политехническом?

— Не именно в ту ночь. Пару дней спустя. Мы прочли о его смерти в газетах, — сказал Норман.

По улице почти никто не проходил, заведение Тассоса стояло полупустым. Внезапно собака, сидевшая на цепи, залаяла, и сородичи из окрестных домов стали ей вторить, оглашая долину хрупким эхом. Хозяин пнул собаку, та завыла от боли, замолчала и свернулась клубком. Другие собаки тоже постепенно замолкли. Вдали неподвижное море блестело словно сланцевая плита, но в сером, холодном воздухе долины начинал угадываться легкий ветерок. Официант принес ужин, и Тассос налил себе еще один стакан.

— Не знаю, готов поклясться, что видел его в здешних краях, только вот не могу сказать, когда именно. Может быть, мне показалось… Через несколько дней будет годовщина бойни в Политехническом…

— Да, — проговорил Мишель. — А мне скоро нужно будет возвращаться в Гренобль. Вот-вот начнется учебный год.

— Ты знаком с Аристотелисом Малидисом? — спросил Норман.

— Со стариком Ари? А как же.

— И где он живет?

— У него квартирка в Парге, но думаю, он ее сдает. Он работает сторожем на раскопках в Эфире. Живет в сторожке и водит туда посетителей в туристический сезон.

Стало уже совсем темно, начинало холодать.

Норман и Мишель расплатились и отправились в гостиницу.

— Ты слышал, что сказал Тассос о Клаудио? — спросил Норман.

— Слышал… Я не могу пребывать в неопределенности, больше не могу.

10 ноября, 21.00

— Мишель, это Мирей. Наконец-то я тебя застала.

— Любовь моя, как приятно слышать твой голос. Я как раз сам собирался позвонить тебе сегодня вечером.

— Я решила сделать это сама, чтобы разговор состоялся наверняка.

— Где ты?

— Дома. Сенатор Ларош звонил несколько раз: говорит, ты пропал куда-то.

— Верно. Скажи ему, я очень занят исследованием исключительной важности и свяжусь с ним, как только смогу. Надеюсь, это его ненадолго успокоит.

— Когда ты вернешься?

— Думаю, скоро.

— Я хотела тебе кое-что сказать, но мне не нравится заниматься любовью по телефону. Я… нам с тобой прежде не случалось разлучаться так надолго. Я не могу понять, что за дело может быть настолько важным, чтобы так долго держать тебя вдали от меня.

— Я тоже страдаю. Живу с каким-то странным ощущением, которое не могу самому себе объяснить. Но, думаю, ты поймешь, когда я вернусь и обо всем расскажу тебе.

— Что сейчас происходит?

— Ничего. Ничего не происходит. Здесь все так странно неподвижно: птицы не поют и не летают, даже море неподвижно.

— Возвращайся ко мне. Сейчас же.

— Мирей… Мирей. Мне кажется, будто ты близко.

— Мне тоже кажется, что ты близко. И это еще хуже.

— Не говори так. Я должен закончить свое исследование.

— Мишель, скажи мне, что ты ищешь. Это важно. Я тоже начинаю кое-что понимать.

— Это трудно… трудно. Я ищу часть своей жизни, ищу потерянного друга, и не только…

— Кто этот друг?

— Его звали Клаудио.

— Итальянец. Ты ищешь его там?

— Кажется, его видели в здешних местах… У меня еще есть надежда…

— Я не дома. Я в Греции.

— Где? Где?

— Там, где могу найти ответы на свои вопросы. То, что ты ищешь, касается и меня тоже, ты забыл? Я тоже должна знать. Я твоя женщина.

— Мирей, прошу тебя, возвращайся домой.

— Почему?

— Потому что… ты не можешь последовать за мной по этой дороге. И здесь опасно!

— А твой друг Норман?

— Он участвовал в этом с самого начала. Он всегда имел к этому отношение. Возвращайся домой, Мирей, любовь моя, прошу тебя, пожалуйста.

— Глупый. А если б я оказалась в твоей постели, голая…

— Возвращайся домой. Прошу тебя. Я… я собираюсь задать вопрос оракулу мертвых и не знаю… каков будет ответ…

— Лучше я приеду к тебе и вытащу тебя из этой истории.

— Мирей, я хочу тебя, но я дошел до такого предела, откуда невозможно вернуться. Я чувствую: вот-вот что-то произойдет! Прошу тебя — уезжай.

— Я не хочу.

— Мирей, в моем прошлом есть пятно, и я должен его смыть. Один. Быть может, это окажется последним поступком в моей жизни. Это пятно вызывает у меня глубокую боль и стыд. И я имею право не делиться им.

Мирей оскорбленно молчала.

— Прости, — сказал Мишель. — Я не хотел обижать тебя. Когда я смогу все тебе объяснить, ты поймешь.

— Мишель, на улице Дионисиу, 17, происходят странные вещи. Думаю, я нашла издателя той работы Арватиса, которой ты интересуешься.

Мишель на время потерял дар речи от изумления.

— Но откуда ты знаешь…

— Я прочла кое-какие записи на твоем столе в Гренобле и пошла по одному хорошему следу здесь, в Афинах… Ты по-прежнему уверен, что не хочешь меня видеть?

— Мирей, ты играешь с огнем… Но если хочешь увидеться со мной, приезжай.

— Как только решу одну проблему. Я тебе скоро снова позвоню. А ты пока что за меня не беспокойся: я умею позаботиться о себе. Лучше побереги себя. Если… если с тобой что-нибудь случится, мне будет непросто тебя заменить… в сердце, в сознании, в жизни… в постели.