Глава двадцать первая
Жарко светило майское солнце. Было уже совсем тепло, хотя кругом лежал рыхлый, тяжелый снег. Чернели только склоны горы, на которых снег не держался даже зимой: сдували ветры.
Лось стоял в долине и смотрел на горы, уходящие вдаль.
«Что в этих горах есть? — думал Лось. — Может быть, платина, золото или железо? Никто не знает!» — И, обратившись к Андрею, Лось сказал, показывая на компас:
— Слышал, Андрей, что сказал старик Рынтеу? Он говорит, что эта машинка в горах непослушна. Неправильно дорогу показывает. Я спросил его: в этой стороне море? Он смеется и говорит: «Ты не смотри на машинку, смотри на солнце, тогда будешь знать, в какой стороне море».
— Да, конечно, Никита Сергеевич, что-то лежит в этих горах, и поэтому компас врет. Вот каким-нибудь рентгеном просветить бы их и посмотреть, что в них! Между прочим, Никита Сергеевич, с начала девятисотых годов здесь шныряли американские проспекторы-золотоискатели. Может быть, они поэтому и хотели купить Чукотку, как и Аляску.
— Губа не дура у этих американцев, — сказал Лось.
Собаки растянулись на снегу и, пригреваемые солнцем, дремали. Ехать можно было лишь ночью, когда холодные лучи низкого солнца и легкий заморозок делали дорогу твердой. Рынтеу ушел поискать дров, чтобы вскипятить воду.
Тяжело взмахивая крыльями, поворачивая в разные стороны голову, в одиночку летят полярные совы — предвестники набега песцов. Появились совы — значит, пойдут мыши, за мышами — песцы.
Стада оленей уходят ближе к морскому берегу, где ветер и воздушные потоки в летнее время отгоняют гнус.
Летом в горах не удержать стадо: разбежится. Бегут звери, обжираясь мышами. И даже олень, заметив мышь, тряхнет головой и стремглав понесется за ней. Он бьет мышь копытом и тут же пожирает ее. Зайчишки стадами в сотни голов скачут по долинам рек и щиплют кору и листья ивняка. По каменистым склонам несутся горные бараны. Здесь все кочует, все в движении в этой просторной, широкой тундре. И только горы неподвижно стоят, словно прислушиваясь к жизни тундры.
К нартам подходит старик Рынтеу. У него две горсти ивовых прутьев. Его намерение вскипятить этими «дровами» чайник смешит Лося. Но Рынтеу не торопясь отрезает маленькие кусочки ивняка, расщепляет их и искусно разводит костер. Он следит за огнем и лишь поддерживает язычки пламени. Лишнего Рынтеу не положит.
— Ишь ты, какая изобретательность! — удивляется Лось. — Вот учись, Андрей, пригодится!
— После чая спать будем, — говорит Рынтеу. — Туман ползет, скоро будет здесь. Я не умею искать дорогу в туман. Это Алитету все равно. Он едет и в туман, как при солнце, привык он.
На третий день пути показались остовы построек кочевников. Собаки неудержимо понеслись к жилью. Даже они соскучились по жилому месту.
Кругом — ни души. Пустынно и мертво. И только аккуратно сложенное разное имущество свидетельствовало о том, что совсем недавно здесь был человек.
— Это что? Брошено? — спросил Лось.
— Нет, сложено. Зимой пойдут обратно, все возьмут, — объяснил Рынтеу.
— А сейчас где же народ?
— Ушли кочевники. Недавно ушли. — Рынтеу внимательно рассматривает следы оленьих нарт и оленью шерсть, валяющуюся на снегу.
— Смотри, Никита Сергеевич, старик читает великую книгу тундры. Сейчас он нам все выложит, как хиромант.
— В полдень укочевали, — уверенно сказал старик.
— Почему ты думаешь?
— От солнца оленья шерсть не успела еще углубиться в снег. Вот полуденный след копыт. Вечером и утром след другой. Алитет здесь.
Рынтеу взял Андрея за руку и отвел в сторону. Лось шел следом за ними.
— Смотри, след кочевой нарты, а этот — береговой — нарта Алитета.
— А может быть, это нарта Ярака?
— Нет, — твердо сказал старик. — Когда Ярак уехал, на железных подполозках не ездили. Это след железный, Алитета. Видишь, какой гладкий.
Старик пошел искать след Ярака, и скоро послышался его крик:
— Вот он! Нашел!
След не подбитой железом нарты менее блестящий, и поверхность чуть-чуть вогнута и шероховата.
— Скажи на милость! Как все просто! — воскликнул изумленный Лось.
— Рынтеу, а далеко ли ушли кочевники? — спросил Андрей.
— Нет, близко. За один день далеко не уйдут. Теперь по следу мы быстро их настигнем. Тяжелый обоз прошел. Только хорошо держите собак. Увидят оленей — безумными станут. Сила у них прибавляется. Возьмите еще мой остол. Я буду тормозить ногами, пятками.
Собаки беспокойно бежали по оленьему следу. Лось с Андреем мчались впереди, за ними — старик Рынтеу. Но вдруг собаки остановились, задрали морды, нервно подергивая носами, и без всякой команды понеслись вскачь. На склоне гор показались олени. Огромное стадо! Собаки озверели.
— Поть, поть! Поть, поть! — кричал охрипшим голосом Лось, направляя упряжку в сторону.
Вдвоем с Андреем они бороздили тормозами снег, но нарта все мчалась, приближаясь к стаду. Собаки дрожали, высунув языки, безумные глаза их сверкали.
— Поть, поть! Поть, поть! — кричал старик Рынтеу.
Стыдно каюру, если он не управится с собаками и они загрызут оленя. Засмеют кочевники!
Рынтеу перекинул ногу через нарту и, усевшись верхом, запустил обе ноги в снег, сдерживая собак. Но пятки скользили по снегу, и старик не мог остановить упряжку.
Пастух следил за приближающимися нартами и вдруг, сильно размахивая руками, побежал наперерез скачущим нартам. С ходу он бросился в нарту, ухватился одной рукой за шею Андрея, другой вырвал из его рук остол, глубоко запустил его в снег и осадил упряжку.
Мимо проскочила нарта Рынтеу. Он безуспешно бороздил снег ногами. Ему стало совсем стыдно. На бегу он соскочил с нарты и, перевернув ее, навалился на полозья. Упряжка остановилась. Псы заскулили.
— Айе! Откуда ты взялся? — спросил удивленным Андрей.
— Два оленя у Эчавто отбились! Послал меня искать. Пять дней ищу! Иду вот посмотреть в стадо Гаймелькота. Смотрю, нарты скачут. Гляжу, собаки бегут на стадо. Сразу я узнал, кто едет. Думаю, наверное, таньги едут, нарты не могут остановить. Вот и побежал помогать.
Айе, разговаривая с Андреем, как с давнишним приятелем, пристально смотрел на бородатого русского начальника, слух о котором проник и к горным людям.
— Какие новости, Айе, в горах? — спросил Лось.
Айе грустно улыбнулся.
— В горах какие новости! Только олени здесь. Олени родятся, олени гибнут. Всё олени и олени. Новости на берегу. Там веселая жизнь, а здесь мы живем, как волки. Только и знаем, что бегаем. Думаю уходить от кочевых людей. Ай, как мне хочется на берег!
— Почему же, Айе, ты хочешь уходить? — спросил Андрей.
— Скучно мне здесь. Бегать надоело. Мой хозяин Эчавто сказал, что у меня сильные ноги. Меня только и посылают искать оленей. Вот всю зиму и бегаю. А уйти боюсь. Мой хозяин, когда был еще молодой, стал начальником. Его отцу русские прислали бумагу. Когда умер отец, бумагу взял Эчавто. Только не знает, что сказано в бумаге. И нож начальнический у него есть. Я видел этот нож. Такой узкий, длинный, называется котик.[39] Оленей колет им. А бумагу дал мне и велел, если встречусь когда-нибудь с русским, разузнать, что в ней. — Айе вытащил из-за пазухи что-то завернутое в тряпки, осторожно развернул и, подавая Андрею грязную бумажку, сказал: Вот она. Все время таскаю ее, собирался идти на берег.
— Никита Сергеевич, да это царская присяга на подданство!
— Неужели? Ну-ка, давай читай!
И Андрей начал:
— «Я обещаюсь Создателю Богу, что я Великому, Настоящему доброму Царю всей России Александру Николаевичу, его царской Власти Наследнику Николаю Александровичу хочу верным, послушным, добрым, со всем подданным быть, со всем, семейством за границу не буду ходить, с неприятелем Его Царской Власти не буду дружен; все, что высокой Его Царской Власти Ему принадлежит, по моему уму, как я силен предостерегать, защищать и жизни щадить не буду: хочу помогать во всем Его Царской Власти. Узнаю вредное что, худое что, Царю донесу, не допущу; тайну, какую дадут, хранить буду. Хочу сам верно исполнять, как мне Бог поможет. Цалую Евангелие, Крест моего Создателя. Аминь».