Читать интересную книгу Масштабная операция - Валерий Рощин

— Что же ты молчишь? Давай помогу… — Гросс ловко подхватил авоську, в которой мелодично звякнули пустые бутылки. Глянув на ее хозяина, справился: — а кроме посуды в ней что-нибудь ценное имеется?

— Нет… — сконфузился тот, опуская глаза.

— Держите, — капитан подал ненужную ношу ближайшему старику, — на «отметить» здесь не хватит, а вот на «закусить» — вполне. Пошли Ваня…

Закончив повествование о своих злоключениях, Торбин плеснул в стаканы дорогой водки и вынул из пачки сигарету.

— Возвратившись, Щербинин утверждал, будто после моего подрыва за вами по пятам все время шли «приматы»… — монотонно покачиваясь и все еще находясь под впечатлением услышанного, тихо сказал Иван.

— Никто за нами не шел, — поднял стакан Станислав, — он пудрил мозги бедному Сомову, подбрасывая липовые улики: шприц, надрезанный страховочный фал… И маскировал мнимой погоней свои же преступления. Ты же наверняка помнишь, как погиб Ромка Деркач?..

— Еще бы… У него просто не сработал скрепер-блок, а фал был в порядке… — подтвердил Бояринов и прикрыл веки. После долгого молчания задумчиво произнес: — да… неспроста все наши называли вас Гроссмейстером…

Затем, глядя в одну точку, помолчал и глухо проговорил:

— А знаете, я ведь видел, как он убивал Серова…

Офицер опрокинул в себя водку и, проигнорировав обилие разнообразной и качественной еды, подпалил сигарету. Сделав несколько затяжек, удивленно глянул на подчиненного, озвучившего запоздалое признание…

— Да-да… — подтвердил Иван. — Просто мне казалось, что увиденное из грота — бред, игра нездорового воображения… Ну, как вам объяснить?.. Порой думал: с ума сойду от адской боли — никакой пармидол не помогал, хоть и говорили: сильный наркотик. Всё время представлялось всякое, мерещилось… Я тогда и разобрать-то толком не мог, что взаправду происходит, а какие картинки сами собой в моих контуженных мозгах складываются… Вот и подумал: ерунда какая-то, глупость. Никому, разумеется, не говорил…

— И как же это случилось? — подсевшим голосом спросил Стас.

Собеседник тяжело вздохнул, поднял свой стакан и выпил. Закусив ломтиком копченой рыбы, сбивчиво поведал:

— Андрюха-то вроде обрадовался, узнав Щербинина… Пошел навстречу… А тот гад поначалу со слащавой улыбочкой приближался… Подошел вплотную и вдруг ножом!.. Раз! Другой!.. Третий… И рот рукой сержанту зажимает, чтоб не крикнул… сволочь! Потом долго возился с его головой… Дальше, кроме сплошной крови ничегошеньки не помню…

Гроссмейстер встал и, докуривая сигарету, прошелся по маленькой комнате. Увиденное Тургеневым в полубессознательном состоянии, вполне совпадало с давним рассказом самого полковника, когда он похвалялся перед Шахабовым жестокой находчивостью.

— Ну а я больше трех месяцев провалялся в госпитале, после того, как они меня с Портновым приволокли к нашим, — продолжал Бояринов и, кивнув на стоявшие у подлокотника дивана костыли, ухмыльнулся: — осваивал эти ходули. Друзья из «Шторма», слава богу, не забывали — чуть не каждый день навещали. Кстати!..

Он отчего-то оживился и с нескрываемым оптимизмом объявил:

— А ведь в ваше предательство поверили далеко не все. Вам известно, что в «Шторме» по окончании операции «Вердикт» состоялось офицерское собрание?

— Нет, откуда ж?.. — пожал плечами Станислав.

— О-о… Там, говорят, такие страсти кипели!

— И по поводу чего же они рядились? — не понял он.

— Предметом спора стало чье-то предложение похоронить вас по-человечески. Ну, на кладбище, где все наши лежат… Вернувшись из лесов и притащив меня, Щербинин доложил о гибели семи человек из первой группы, и что, мол сам лично убил вас в перестрелке перед тем, как разобраться с эмиром. Ну и стал настраивать коллектив против ваших похорон. Говорил: оборотням не место среди наших героев на Серафимовском!.. Таких следует стирать из памяти и тому подобное…

— И чья же взяла? — равнодушно усмехнулся Торбин одним уголком тонких губ.

В его ладони опять заблестела заветная монетка с остро отточенными краями.

— Официально, вроде как, хоронить вас запретили — все ж Аллея Героев… Однако могила, не поверите, — появилась. Такая же, как и у остальных — с надгробным камнем, с надписью. Щербинин повозмущался, а после махнул рукой. К тому же и некогда ему стало заниматься разборками — в столицу вызвали, орденок вручать за успешное устранение Шахабова.

— Вот как?.. — вскинул брови спецназовец, подходя к большой фотографии, висевшей на голой стене. Как бы, между прочим, поинтересовался: — стало быть, Юрий Леонидович и по сей день исправно руководит «Штормом»?

— Командует… Чего ему еще от жизни желать? — подтвердил собеседник, обернувшись к капитану и, заворожено любуясь стремительно мелькавшим меж его пальцев металлическим кружочком. Улыбнувшись, протянул: — об этой вашей завсегдашней привычке, я признаться, позабыл… Сейчас вот увидел и вспомнил. Здорово…

— И живет полковник там же? — будто не слыша Ивана, продолжал интересоваться офицер.

— Точняк, там же…

На групповом снимке, хранившемся за стеклом, но безо всякой рамки, стояли бойцы «Шторма». Веселые симпатичные лица, уверенные взгляды… Он насчитал пятнадцать человек. Более половины из запечатленных на фотографии уже не осталось в живых. Гросс легко отыскал членов своей команды, год назад ушедших с ним в последнюю спецоперацию. Сколько довелось ему с ними похлебать сладких солдатских щей!..

Вглядываясь в каждого, он тихо шептал:

— Серега Шипилло… Саня Воронцов… Андрей Серов… Борис Куц… Роман Деркач… Анатолий Тоцкий…

Увидев Бояринова и себя, отвернулся и отошел от стены…

— А у меня вслед за госпиталем начались скитания по инстанциям, — проворчал Тургенев, разливая по стаканам остатки водки. — Денег-то по началу отвалили немало, а вот с пенсией обманули…

— Как это обманули?

— А… — махнул он рукой, — считал намедни — на валюту переводил… И двухсот этих, как их… евро не выходит. Разве этого достаточно для нормальной жизни? Видали сегодня в супермаркете, сколько продукты стоят? А работу, таким как я, найти невозможно. За эту вот халупу почти половину пенсии отдаю. Вот и приходится бутылки собирать, да банки алюминиевые плющить…

Гроссмейстер снова прошелся по комнатушке. Нынешняя обитель Ивана действительно была чересчур скромной и никакой критике не поддавалась. Старенький диван, скособоченный двустворчатый шкаф, да обеденный стол под дырявой клеенкой едва помещались на площади в восемь или девять квадратных метров. Жилище человека, ставшего инвалидом в борьбе с терроризмом, не имело самых элементарных удобств. Да и сам он здорово изменился — совсем не походил на того веселого, жизнерадостного и не унывающего парня, отправлявшегося с ним в ту проклятую командировку. Вся былая светлость его души ныне пребывала в блеклых осенних красках…

— А почему ты не уехал домой в Краснокамск?

Тот поднял стакан и, запрокинув светловолосую голову, осушил его. Ткнув пустую емкость меж тарелок, занюхал рукавом и признался:

— Стыдно таким ехать.

— Чего ж тебе стыдиться? Ты же не под трамваем в пьяном угаре ногу потерял.

— Не-е… — не дал договорить бывшему командиру Бояринов. — Родители ко мне приезжали в госпиталь — так обоих валерьянкой отпаивали. Зачем я поеду к ним на шею? Мать с отцом и так нищие — концы с концами еле сводят. Меня там еще не хватало… Они, конечно, пишут, зовут. И девчонка моя — бывшая одноклассница, звала. Кучу писем прислала… Только последний месяц перестала писать — видать смирилась…

— Как ты считаешь?.. — задумчиво молвил капитан, глядя куда-то в темное окно, — матери, отцы наших с тобой погибших товарищей: Тоцкого, Деркача, Борьки Куца… согласились бы, чтобы прямо сейчас их сыновья вдруг вернулись домой, пусть даже инвалидами?

Подобный вопрос застал Ивана врасплох. Об этом он, скорее всего, никогда не думал и на месте несчастных родителей себя не представлял. Захмелевшая голова не помешала работе воображения — лицо помрачнело; уверенность, минуту назад царившая во взгляде, сменилась беспомощной растерянностью.

Рядовой не ответил, но Станислав почувствовал какую-то перемену в нем…

— Ладно, дружище, довольно на сегодня воспоминаний, — не желая больше возвращаться к этому разговору, заключил гость, осматриваясь по сторонам, — где тут лучше пристроиться?

— На кровати ложитесь, а я уж…

— Нет, брат, кровать — твое законное место, а мне привычней на полу…

Погруженный в забытье, Торбин крепко не спал, но отдыхал, а лишь забрезжил рассвет — тотчас встал со свежей головой и с великой готовностью завершить то, что замышлял на протяжении долгого, мучительного года. Распахнув настежь единственное оконце, выходившее внутрь дворика-колодца, он отжался положенную сотню раз от пола, умылся, заварил крепкого чаю и, поколдовав у раскрытого кейса, разбудил Тургенева.