Читать интересную книгу Квинт Лициний - Михаил Королюк

— Чё, было такое? Год за шесть?

— Да. Хотел бы?

Немного подумав, отрицательно затряс головой:

— Не, ну нафиг. Там от своего пулю словить легко.

Ну, слава богу, не совсем дурак.

Швейцар взглянул сквозь нас, и мы беспрепятственно прошли в полутёмный зал. Сев за столик у окна, я преувеличенно внимательно изучил следы пятен на белой скатерти, четыре разорванные салфетки, небрежно воткнутые в давно немытый гранёный стакан, помятость одежды халдея и громко спросил, неопределенно очертив рукой круг:

— Ваня, а в этом городе вообще есть приличные заведения? В этом, к примеру, блюда из фарша я брать не рискну, и тебе не рекомендую… Не, я понимаю, что это не «Прага», — я брезгливо провёл пальцем по вилке, — но жирные приборы – это перебор даже для ресторана города трёх революций.

Официант, скривившись, сунул нам в руки по чёрной коленкоровой папочке с вытертым тиснением «Меню».

— Тэк-с, — протянул я, разглядывая машинописные листы. — Давайте по языку с горошком… Ваня, шурпу будешь..? Значит, две шурпы, только передайте повару, чтоб не забыл баранину положить, — я строго взглянул на официанта. — И… а давайте баранину же с рисом. Тебе тоже? Две баранины. Вино будешь?

Ваня с некоторой робостью изучил винный раздел меню и попросил рислинг.

— Э-э-э… ты уверен, что хочешь к баранине именно белое сухое? — уточнил я и, увидев, как он замялся, повернулся к официанту. — Красные сухие какие есть?

Хмыкнув и закатив глаза к потолку, тот перечислил:

— «Медвежья кровь», «Саперави» и «Каберне».

— «Каберне» молдавский?

— М-м-м… Да.

— Вот его, — я оценивающе посмотрел на своего вероятного агента на галёре. — Двести грамм ему. А мне – чай с лимоном.

Шурпа оказалась неожиданно добротной – с хороводом рубленой зелени поверх мутноватой наваристой похлёбки, сквозь неё яркими пятнами просвечивала крупно нарезанная морковь; пошуровав ложкой, обнаружил четвертинки картофеля, дольку репы, зелёную алычу и дымящуюся ароматами восточных специй рёберную часть – и всё это великолепие за восемьдесят пять копеек. Мне стало немного стыдно за разыгранное представление.

— Эх, хорошо… — с довольным прищуром я изучил добросовестно обглоданные и местами изжёванные рёбрышки и пододвинул блюдо со вторым. — Ну-с, продолжим… Слушай, Ваня, а чего тебя по фамилии кличут местные, это же не безопасно, наверно?

Он стремительно покраснел:

— Да… Это не фамилия, кликуха, — чуть поколебался, но вино и сытость сделали своё дело, и он продолжил. — Я как-то вначале чуть перебрал, и спьяну ляпнул, что в школе хотел стать космонавтом. Вот… прилипло, — и он преувеличенно беззаботно гоготнул.

— Не самая плохая мечта, — сказал я серьёзно, посыпая хлеб крупной солью. — Я бы даже сказал – достойная.

Ваня покатал между пальцами хлебный мякиш, с тоской посмотрел на улицу, потом натужно рассмеялся:

— Мечта должна кормить! Иначе на фига она нужна?

— Думаешь, космонавтов не кормят? — преувеличенно удивился я, — таки это не так. Мне тут недавно тубы с едой для космонавтов предок привез, с комбината в Бирюлёво, очень даже ничего… Особенно клюквенный жидкий мармелад, такого и на Западе нет.

— Так это сколько ждать, пока так накормят…

— Ну, если ждать, тогда конечно… Можно и не дождаться.

— Тебе легко рассуждать, — неожиданно зло сказал он. — Сколько ты сегодня расфукал? Около трехсот? Институт уже тебе выбрали?

— Но-но, полегче на поворотах, Вань… Эти деньги не с кистенем по подъездам собирались. А в институт я любой… ну, почти любой, и сам без блата поступлю, не дурак, чай, — и я повернулся, одёргивая себя, что-то из роли гадкого столичного сноба выпадать начал. — Официант, счёт, хочу проверить, что у вас в школе по математике было…

Вторник 19.04.1977, 18.50 Ленинград, Измайловский пр

Пакет с джинсами запихал в щель между стропилом и обрешёткой в самом тёмном углу чердака, туда же пошли банки с голландским пивом, кока-колой и подсоленным кешью, а также распечатанный блок лимонной ригли и небольшая плоская бутылка мятного ликёра, которую я, не удержавшись, вскрыл и парой глотков продегустировал. Внушительную плитку пористого французского шоколада и большой набор голландских фломастеров – одних голубых и сиреневых оттенков аж четыре штуки! – заботливо припрятал в тумбу стола, под самый нижний ящик. Остатки денег сложил в конверт, приклеенный к днищу этого же ящика. Ну-с, вроде всё…

Радостное возбуждение от удачного шопинга постепенно сменялось тревожной задумчивостью. Что-то не нравится моя реакция на открывшиеся возможности. Как бы на Западе потреблятство с головой не захлестнуло… Столько простых и понятных желаний можно легко реализовать, да не по одному разу… Как бы не забыть про Цель.

Мотнул головой, сбрасывая наваждение, крутанул пару разом руками и упал-отжался. Ну-ка двадцаточку с хлопками, пошел!

Отдышавшись, с ненавистью посмотрел на письменный стол – девятый день как Папа Карло строчу материалы для Управления по борьбе с наркотиками, набралось уже почти семьдесят станиц с двух сторон. Непривычное к таким нагрузкам запястье правой руки начало противно ныть, прося пощады, к концу первого часа писанины. А до клавиатур – как до Луны, двадцать вёрст и всё лесом.

Все-таки заставил себя сесть и взяться за авторучку:

Грисельда Бланко. После арестов тридцати членов её группы в Нью-Йорке в апреле 1975 перебралась в Майами и в настоящее время является важным посредником между группой Пабло Эскобара и наркосетями в США, фактически выполняя роль крупнейшего приемного хаба кокаина на Атлантическом побережье. Ключевыми сотрудниками группы являются:…

Ещё немного, ещё чуть-чуть… Через час-полтора я закончу эту мутотень, а когда родители пойдут на боковую, закроюсь в ванной «немного попечатать фотографии». В итоге информация с этой толстой пачки бумаги переместится в рулон фотоплёнки. И можно свиданку Синти назначать.

Среда, 20.04.1977, 12:45 Ленинград, Красноармейская улица

Взяв привычный борщ и гуляш из говядины с двойным пюре, я занял один из немногих свободных столиков и по которому уж разу принялся проверять на прочность задуманный алгоритм связи с ЦРУ. Тут, как у минера, ошибок быть не должно, это не продажа золотого червонца и поход на галёру, где можно в случае чего косить под малолетнего дурачка.

Размещение закрытых постов наружного наблюдения мне в общих чертах известно, поэтому основную угрозу представляли пикеты и подвижные наблюдатели. Ещё бы проконтролировать, не взяли ли Синти в «вилку» и нет ли опережающего наблюдения в парке… Уж больно она с реакцией на иероглиф подставилась. Но тереться рядом с ней опасно. Съездить посмотреть издали на её пробежки?

Тут мое одиночество было грубо прервано – на стулья напротив вспорхнули две смутно знакомые семиклассницы и, запивая молоком присыпанные сахарной пудрой булочки, начали со смешками строить мне глазки. Я принял глубоко задумчивый вид и срочно заинтересовался дефектами покраски на стене за их спинами.

Не тут-то было. Девочки, как выяснилось, были настроены серьёзно, и меня начали играть, вовлекая в разговор. Особенно старалась ширококостная русоволосая хохотушка. Я пригляделся – в будущем ей светит превратиться в знатную пышку. А вот её подружке, кареглазой хрупкой брюнетке, предстоит стать интересной. Пока же, конечно, только Гадкий Утёнок с умненькими и почему-то слегка печальными глазками.

Эх, девоньки-девчонки, не до подрастающего поколения мне сейчас, у меня сеанс одновременной игры с КГБ и ЦРУ, обе партии в дебюте. Только е2-е4 сделал, а нервы уже в животе в комок перекрутились…

Среда, 20.04.1977, 14:45 Ленинград, Красноармейская улица

— Девочки, газеты и марганцовку принесли? Белые передники снимаем, оставляем в классе, портфели тоже здесь пусть лежат. Отлично… — наша классная, Зинаида Эриковна, переоделась в синий рабочий халат и оживленно засучила рукава. — Сегодня на ленинском коммунистическом субботнике нашему классу доверили окна в столовой. Девочки моют, мальчики меняют воду. Делать всего ничего, по окну на пару, — и она хитровато улыбнулась, блеснув золоченной коронкой, — все свою пару знают? Ну, тогда пошли…

По дороге я первым делом оттёр Лейта от Томы, и он скользнул куда-то вбок, в сторону Яси, унося в выразительных еврейских глазах «грусть осенних дней, и слёзы матерей». Ну, даже в мыслях извиняться не буду, Á la guerre comme á la guerre.

Девчонок загнали на высокие, по грудь, подоконники, и веселье началось. Парни обрадовано суетились вдоль стен с алюминиевыми кастрюльками, за водой и обратно, по дороге с интересом поглядывая на открывающиеся при взгляде снизу дали. Пунцовеющие комсомолки разрывались между необходимостью мыть стекла и, одновременно, яростными взглядами контролировать стратегически важные участки пола за спиной. Правда, не все, Кузя величественно игнорировала снующих понизу лилипутов. Молодец, не жадная…