щурюсь и часто моргаю, когда он включает свет. Я даже не заметила, как опустилась ночь.
– Я шел домой, – говорит он, – и решил тебя проведать. Как ты себя чувствуешь?
– Все еще трезвой, вот как. – Я пододвигаю ему бутылку каньи. – Присоединяйся. – Габриэль продолжает молча смотреть на меня, пока я в очередной раз наполняю свой стакан. – Полагаю, ты сейчас скажешь, что я не должна напиваться.
Габриэль достает из шкафчика второй стакан и наливает себе, затем садится напротив меня.
– Если и существует подходящий момент, чтобы напиться, – отвечает он, – так это когда пьешь за того, кого любил и потерял. Мне так жаль, Диана.
– А мне нет, – шепчу я, и его взгляд устремляется на меня. – Вот. Теперь ты знаешь мою страшную тайну. Я ужасный, сломленный человек. Моя мать умерла, а я не чувствую… ничего. – Я чокаюсь своим стаканом с его. – Вот почему я сегодня пью.
Я делаю глоток, но внезапно что-то идет не так. Кашляя и отплевываясь, я подаюсь вперед, пытаясь – безуспешно – отдышаться. Я словно бы вдохнула огонь.
У меня начинает мутиться в глазах, и тут я ощущаю, как Габриэль начинает круговыми движениями поглаживать меня по спине.
– Дыши, – успокаивает меня Габриэль. – Легче.
У меня горит в горле, из глаз текут слезы, и я не знаю, что тому причиной – что я чуть не задохнулась или что мне захотелось разреветься. Впрочем, я не уверена, что это так уж важно.
Габриэль садится на корточки рядом со мной. Он протягивает мне бандану, чтобы я могла вытереть лицо, но слезы продолжают течь по моим щекам. Мгновение спустя, тихонько выругавшись, он обнимает меня. Я утыкаюсь ему в шею.
Я не знаю, в какой момент воздух начал вновь входить в мои легкие и выходить из них, а также в какой момент я перестала плакать. Но я отмечаю про себя ритмичное движение руки Габриэля, которой он гладит меня от макушки до кончика моей косы. Я чувствую его губы на своем виске. Мы дышим в унисон.
– Ты не сломлена, – утешает меня Габриэль. – Ты можешь чувствовать.
Затем он целует меня в губы. Это кажется мне самой естественной вещью на свете. Я запускаю пальцы в его волосы и придвигаюсь на самый краешек стула, поближе к Габриэлю. Мне вновь становится тяжело дышать, но на сей раз я задыхаюсь добровольно.
Габриэль по-прежнему сидит на корточках рядом со мной. Одним движением он подхватывает меня и сажает на стол, встав между моих ног.
– Я ужасно рад, что починил эту чертову штуку, – бормочет он мне в губы, и мы оба начинаем смеяться.
Мои руки скользят по его предплечьям, а ноги цепляются за его колени. Он целуется так, словно изливает себя в меня. Как будто это его последний миг на земле и ему нужно оставить свой след.
Его руки движутся вверх от моих коленей к бедрам, а затем сжимают мягкую ткань футболки. Все это время мы не прекращаем целоваться. Мы целуемся и целуемся. Когда его пальцы касаются моего нижнего белья, Габриэль внезапно останавливается и отстраняется. Он смотрит на меня. Его глаза такие темные, что кажутся бездонными. Я киваю, и он стягивает с меня футболку. Я чувствую его зубы на своей шее, чувствую, как они задевают цепочку чудесного медальона. Затем Габриэль, словно выписывая какие-то слова, проводит языком между моими грудями, по животу, опускаясь все ниже.
– Pienso en ti todo el tiempo[62], – признается Габриэль, пододвигая меня к краю стола, прежде чем снова опуститься на колени.
Я чувствую жар его влажного рта сквозь тонкий хлопок нижнего белья. Он упивается процессом.
Я – словно гроза, впитывающая в себя энергию. Я тяну Габриэля за волосы, поднимаю его с колен и прижимаюсь к нему всем телом. Комната начинает кружиться, когда он поднимает меня и несет в спальню. Мы опускаемся на кровать. Наши тела сплетаются, но он тут же перекатывается на бок, чтобы не наваливаться на меня всем своим весом, и, оказавшись без его прикрытия, я начинаю дрожать от холодного воздуха, разгоняемого потолочным вентилятором. Мои волосы растрепаны; Габриэль убирает их с моего лица и ждет.
– Да? – спрашивает он.
– Да.
Я оказываюсь сверху и снимаю с Габриэля всю одежду, после чего опускаюсь на него, тону в нем и теряю себя.
Только после того, как он заснул, крепко сжимая меня в своих объятиях, я понимаю, что я вовсе не потеряна. Я только что нашлась.
Я просыпаюсь оттого, что ощущаю на себе пристальный взгляд Габриэля. Я чувствую его руку на своем плече – он сжимает его так, словно опасается, будто я, как песок, утеку сквозь пальцы.
Голова раскалывается, во рту пересохло, но я знаю, что не могу винить канью в том, что случилось вчера ночью. Я пошла на это сознательно, мой ум был ясным, хотя сердце болело.
Однако теперь это тонущий во мне якорь.
«Еще секундочку», – молю я.
Я прижимаю ладонь к теплой груди Габриэля и собираюсь что-то сказать.
– Не надо, – умоляет он. – Не сейчас.
Потому что мы оба знаем, что нас ждет. Медленное распутывание этого клубка. Оправдания, извинения и видимость дружбы, которой мы укроем случившееся и никогда больше не заглянем под это покрывало.
Его поцелуй так нежен, словно песня на незнакомом языке. Даже после того, как он отстраняется, я продолжаю ее напевать.
– Прежде чем ты что-нибудь скажешь… – начинает Габриэль.
Но не заканчивает. И хотя никто из нас не слышал стука или звука открывающейся двери, мы отчетливо слышим звук бьющегося стекла и фарфора. Беатрис застает наши переплетенные друг с другом тела. Она роняет завтрак, который так любезно приготовила для меня, и убегает прочь.
Мы тут же вскакиваем, поспешно одеваемся и спешим в дом к Абуэле, но Беатрис там уже нет.
Не сговариваясь, мы молча садимся в джип Габриэля и едем в город, оглядывая пустые улицы в поисках девочки. Возле причала Габриэль поворачивает и направляется к высокогорью.
– Она могла вернуться на ферму, – предполагает он, и я киваю, потому что думать об иных вариантах слишком страшно.
Но я знаю, что Габриэль тоже заметил выражение на лице Беатрис. Это было не просто смущение. Это был шок оттого, что ее… предали. Это было выражение лица человека, который понял, что он по-настоящему одинок.
Такого выражения я не видела на ее лице с момента нашей встречи на причале в Конча-де-Перла, когда Беатрис спокойно наблюдала за тем, как с кончиков пальцев капает ее