спросил Аракчеев, не отрываясь от подписи бумаг.
– Доложил императору по высылке графа Орлова за границу. Потом шла беседа о Петре.
– А, вон оно что, – понимающе кивнул Аракчеев.
– Орлов мне тоже много о нем рассказывал, только совсем противоположное. Я так и не понял, каков на самом деле был император Пётр.
– Зачем вам это? Хотите докопаться до истины? Не выйдет. Орлов участвовал во всех тех грязных делах, и чтобы обелить себя – врёт. А Император представляет своего отца рыцарем без страха и упрёка.
– Кому же верить?
– Никому. Никогда никому не верьте, Добров, – чеканя каждое слово, сказал генерал.
– Невозможно так жить, – воспротивился я.
– Тогда верьте в Бога. Я верю в Бога, и только в него. А частичка Бога есть в каждом из нас, значит – я верю только в себя.
– Как у вас все просто, Алексей Андреевич.
– А если сложно думать, то голова может заболеть и отвалиться. Как тогда без головы?
– Так если, по-вашему, частичка Бога есть в каждом, то и верить надо каждому.
– Философствуете, Добро? – Аракчеев оторвался от бумаг и с интересом посмотрел на меня. – Частичка эта Божья в каждом свой вес имеет. Откуда ж я знаю, сколько в вас Бога, а сколько в графе Орлове? Идите, отдыхайте.
– Бог – есть любовь, – сказал я, берясь за ручку двери.
– Добров, не повторяйте при каждом удобном случае заученных фраз, чужих слов, и глупых высказываний. Думайте своей головой.
– Не могу придумать, – признался я.– Так, что, по-вашему, Бог?
– Совесть, – тут же ответил он. – Сколько совести в человеке, столько в нем и Бога.
* * *
Служить у Аракчеева в адъютантах мне не казалось слишком трудным или утомительным. Однако офицеры из полков или из других служб, с которыми я познакомился, немало удивлялись: как я успеваю управляться со всеми поручениями? Александр Андреевич, действительно был строг к себе и к подчинённым. Требовал порядок во всем. Поручение должно быть выполнено в срок и со всей точностью. Аракчеев сам всегда был аккуратен, посему и ординарцы должны были быть аккуратными, касаемо в делах и в форменной одежде. Не дай бог явиться к нему в мятом мундире или с не начищенными пуговицами. Опоздал на пять минут – на гауптвахту сразу. Меня сея участь миновала, но и без того, я нередко получал выговоры за всякую мелочь. На подчинённых генерал не кричал, но мог легко словом унизить и даже довести до отчаяния. В противовес, если отличился, все выполнил правильно, в срок – мог рассчитывать на вознаграждение: день отдыха или разрешение посетить театр.
Дежурным офицерам императора везло меньше. Павел ценил порядок превыше всего. Весь день был расписан строго по минутам. Генерал-губернатор прибывал с докладом в половину шестого утра. В шесть часов император принимал его в своём кабинете. В четверть седьмого он отпускал генерал-губернатора и принимал сановников, которым была назначена утренняя аудиенция. Ровно к восьми к крыльцу подавали сани или верховую лошадь. Государь наносил визиты в казённые заведения, при этом никто не знал, куда он направиться и какое заведение будет проверять. Обычно к десяти Павел возвращался во дворец, быстренько выпивал горячий кофе и выходил к разводу гвардейских полков. Лично проводил учения. В любую непогоду, в мороз, в ливень он присутствовал на плацу и строго наблюдал за вахтпарадом. После созывал гвардейских офицеров на завтрак. Угощали отменными блюдами. Никто не уходил голодным. Сам Павел сидел во главе стола, хвалил или делал выговоры офицерам по итогам вахтпарада.
Отпустив офицеров, император позволял себе короткий отдых. В это время его никто не смел беспокоить, а слуги старались ходить на цыпочках и переговариваться только шёпотом.
В три по полудню, государь вновь садился в сани или верхом и отправлялся проверять арсенал, адмиралтейство или иные военные ведомства. К пяти возле кабинета его уже ждали министры и сенаторы. Покончив с государственными делами, обычно к восьми часам, император отпускал министров, ужинал и ложился спать. Во дворце гасили свечи. Вслед за дворцом весь город погружался во тьму. Только мерцали уличные фонари и горели костры возле полосатых караульных будок.
* * *
Однажды придя после службы вечером, я обнаружил у себя в комнате накрытый стол. Аромат стоял не хуже, чем в ресторане у Букаева. Я сдёрнул салфетку, накрывавшую блюда. Отменный сыр, розовая буженина, жирная сельдь с луком. Я поинтересовался у хозяйки: откуда все эти угощения? Она ответила, что принёс посыльный, от кого – не сообщил. Я бы ещё долго бился в разгадках сего странного подарка. Но в это время постучался фельдъегерь и вручил мне депешу от генерал-губернатора Курляндии.
Конечно же письмо было не от фон Палена. Я сразу уловил едва различимый запах любимых духов Софьи. Все! Оставшийся вечер принадлежал только ей. Я вскрыл конверт и принялся читать её письмо, как священное писание, как молитву. Она писала много о важных вещах, перемежая её со всякой глупостью. Ездила с папа на ярмарку покупать парчу для нового платья. С мама ходили в театр слушать новую оперу. Вернулся брат из военного похода, уже в звании лейтенанта. Была на балу. Кавалеры окружали её вниманием. Не пропустила ни одного танца…. Ревность вскипела во мне… но, никому не позволила даже ручку поцеловать…. Отлегло…. Ждёт не дождётся, когда поедет обратно в Петербург. Ужасно соскучилась по подругам и ещё кое по кому!
Милая Софья!
Я быстренько расправился с шикарным ужином, разделся и лёг в постель, представляя себе, как вновь увижу её.
На следующий вечер меня ждал новый сюрприз: бутылка отличного итальянского вина, устрицы во льду и свежий лимон. Опять хозяйка сказала о немом посыльном. Я попросил её впредь подарки не принимать.
Ещё через два дня мне с тем же посыльным передали билет в театр на субботнее представление. Билет в ложу. Стоил дорого. И спектакль не из дешёвых. В главной партии пела известная французская певица мадам Шевалье. О таком я даже не мог мечтать! Когда в постановах участвовала мадам Шевалье, билеты взлетали в цене неимоверно, да и раскупали их задолго до спектакля. Кто же так обо мне печётся? – рассуждал я. Может Кутайсов? Это же он приметил мадам Шевалье ещё в Париже до термидорианского переворота. Ходили слухи, что это он снял для неё особняк с роскошной обстановкой и засыпает певицу подарками…. А при чем тут я? Нет, это не Кутайсов. О, господи! Елена Павловна, – мелькала догадка. На премьере обязательно будет император с семьёй…
Ни в коем случае нельзя там показываться!