href="ch3-269.xhtml#id218" class="a">[269]. Третий Латиноамериканский конгресс (Лима, 1974) занимался подготовкой установочных документов для Мехико и действовал в тесной связи с Перуанской коммунистической партией. По мнению историка Франчески Миллер, левый военный режим Перу воспользовался конгрессом в Лиме для демонстрации несогласия стран третьего мира с первым, во главе с США. Единство целей и интересов перуанских феминисток, однако, не определялось исключительно принадлежностью к одной из стран глобального Юга. Конгресс 1974 года выявил противоречия между нередко хорошо образованными белыми перуанками, чьи предки были испанцами, и менее обеспеченными потомками коренных народов: те ставили на первое место земельные права и материальное благополучие, а не особые формы гендерного угнетения[270].
В 1975 году на «Трибуне» в Мехико принципиальными оказались ровно те же противоречия. Олицетворением их стало противостояние Домитилы Барриос де Чунгара (1937–2012), жены боливийского рабочего с оловянного рудника, и американской феминистки Бетти Фридан. Последняя приехала на конференцию вместе с другими членами Национальной организации для женщин и стремилась предстать эталоном, которому следует подражать. В ходе конференции «Феминистская группа» Фридан взяла новое название — «Объединенные женщины „Трибуны“» — и, не имея на то никаких полномочий, попыталась от имени «Трибуны» воздействовать на «официальную» конференцию[271]. Представлявшая Комитет домохозяек Сигло-XX (принадлежащего оловодобывающей компании рудничного поселка в Боливии) Барриос де Чунгара — мать семи детей, в жилах которой текла в том числе кровь одного из коренных народов, — воспротивилась попыткам Фридан говорить от имени других женщин и ограничить их нужды североамериканской версией феминизма. Барриос де Чунгара враждебно восприняла предложение заняться регулированием рождаемости и указала на значение роста населения для борьбы с транснациональными корпорациями и гегемонией первого мира. Будучи опытной профсоюзной активисткой, она решительно боролась с американками за «контроль над микрофоном» и провозгласила феминизм союзом с мужчинами-compañeros (товарищами). Барриос де Чунгара считала белый (gringa) феминизм «войной с мужчинами», которую ведут лесбиянки. По ее мнению, белый феминизм означал, что «если у мужчины десять любовниц, то и у женщины должно быть десять любовников. Если мужчина веселится и спускает все деньги в баре, женщинам нужно делать то же самое»[272]. Это, несомненно, неверное представление об аргументах феминисток: например, проигнорирована необходимость учитывать интересы секс-работниц, которые совпадают с антиимпериалистической, антирасистской политикой самой Барриос де Чунгара[273].
Тем не менее после ее заявлений в принятом на конференции Всемирном плане действий ООН были учтены некоторые из проблем, имеющих для бедных женщин первостепенное значение: доступ к воде, право на землю, ликвидация неоколониализма и расовой дискриминации. Фридан якобы назвала этот подход «воинственным» и «оставляющим проблемы женщин без внимания». «Движимая гневом» Барриос де Чунгара осудила Фридан и ей подобных, «накрашенных и причесанных, как те, у кого есть лишнее время на изысканный салон красоты и деньги на него». Сама она испытывала стыд и беспокойство от того, что оказалась разлучена со своей шахтерской общиной:
Вместо того чтобы радоваться, я думала о том, как людям приходится передвигаться в шахте, как женщинам, даже беременным, приходится носить такие ужасные тяжести по таким длинным дорогам… От всего этого мне становилось не по себе[274].
Вероятно, самым неожиданным для сторонниц движения за освобождение женщин стало то, что делегатки Всемирной конференции ООН по положению женщин проголосовали против внесения «сексизма» в список стоящих перед женщинами барьеров. Во Всемирном плане действий говорилось о достоинстве и значении «народов», а не «женщин». Этот выбор указывает на превосходство советской, восточноевропейских, латиноамериканских, африканских и азиатских делегаций, которых более всего связывают с работой Федерации. Ее антикапиталистическая, антиимпериалистическая повестка вошла в противоречие с тем феминизмом привилегированных женщин из стран первого мира[275].
Несмотря на враждебность по отношению к некоторым течениям феминизма, конференция, принявшая Всемирный план действий, постепенно пришла к примирению левой и антиколониальной политики с феминизмом и к пониманию того, что представителям только антиколониальных левых групп не следует доверять обеспечение доступа женщин к ресурсам и принятию решений. В 1978 году в Перу, например, объединились организации с «феминистскими целями», в том числе социалистические, борющиеся за освобождение женщин и за права коренных народов[276]. ООН под нажимом коммунистических стран включила гендерное равенство в свой Устав (1945), а Генеральная Ассамблея в 1979 году поощрила подобные шаги принятием Конвенции о ликвидации всех форм дискриминации в отношении женщин. В 1980-х годах эту конвенцию, гарантирующую женщинам политические, экономические, социальные и юридические права, ратифицировали многие страны. Она помогла начать внедрение феминистской повестки в политические дискуссии и законодательство[277]. Латиноамериканские феминистские организации продолжали отстаивать права женщин и одновременно вести более масштабную борьбу за землю, безопасность, соблюдение прав человека и справедливость; после 1981 года это стимулировало созыв Феминистских совещаний (Encuentros Feministas Latinoamericanas y del Caribe). Они способствовали развитию взаимодействия между женскими организациями в регионе[278]. Несмотря на то что их прямо называют «феминистскими», этот термин до сих пор стигматизирован. Участница одного из первых совещаний отметила сохраняющийся у женских организаций коренных народов «сильный предрассудок» против феминизма как «белого», «буржуазного» и «завозного» политического движения. Так, Мария-Исабель Чоксом-Лопес, активистка из народности киче, рассказывала о том, как гватемальские вдовы объединяются в группы солидарности, в которых разделяют странное отношение к идеям феминизма: «Мы не одобряем борьбу между полами. Женщины и мужчины должны сплотиться для создания нового общества, и в этом новом обществе каждой из нас придется бороться за свое место». Тем не менее она понимала, что из-за долгой гражданской войны в Гватемале в первую очередь страдают женщины и дети:
Если вы сходите на одну из наших демонстраций, то заметите, что большинство там — женщины. И мы, женщины, открыли в себе способность к борьбе, к сопротивлению. Нас бросили с четырьмя, пятью, шестью детьми, и, хочешь не хочешь, нам приходится держаться на плаву. Это очень меня обнадеживает[279].
Эти противоречивые чувства — надежда, гнев, любовь, стыд — объясняют некоторые парадоксы, сопутствовавшие феминизму в разные периоды и в связи с различными политическими дискурсами: националистическим, интернациональным, сексуальным, расовым, материнским. Надежда питает утопические мечты (глава 1). Феминисток питал гнев, вызванный глубоким неравенством и насилием по отношению к женщинам. В то же время их свойство провоцировать ожесточение у женщин по отношению к женщинам же ослабляло феминизм. Феминистки часто пытались заговорить от лица всех женщин, но не учитывали различия между ними; результатом становилось болезненное ощущение отстраненности и разочарования. Иногда феминизм предоставляет женщинам (и мужчинам) возможность выразить и политически реализовать свою любовь — к другим женщинам, к