Признавая, в сколь сложных условиях находятся гомосексуальные женщины, Women to Women сменила название на Stree Sangam («Слияние женщин») для того, чтобы подчеркнуть незападный контекст. В эту среду невозможно с легкостью перенести понятие «лесбиянка».
Темнокожие феминистки — еще одна группа, испытывавшая враждебность (со стороны белых) и изливавшая свой гнев на широко распространенный в женском движении расизм. Темнокожие женщины и женщины азиатского и латиноамериканского происхождения постоянно боролись за то, чтобы их заботы воспринимали всерьез. Их феминистский гнев нередко имеет иные, чем у белых женщин, цели: праву на аборт они предпочитали защиту от врачей и соцработников, навязывавших им аборт, стерилизацию и изъятие детей. Цветные женщины искали защиты от полицейского насилия и от несправедливости на рабочем месте. На практике желание некоторых феминисток говорить от имени всех женщин часто оборачивалось высокомерием и унижением других, и опыт взаимодействия между ними в итоге окрашивал гнев.
Одри Лорд, приглашенная в 1981 году выступить перед членами Национальной ассоциации женских исследований, выбрала темой доклада гнев. Объектами, на которые обрушился ее гнев, было, во-первых, непризнание расизма в белом женском движении, а во-вторых, легкомысленность феминистских разговоров об общем угнетении. Лорд без обиняков спросила у аудитории: «Кто из присутствующих в таком восторге от собственного угнетения, что не способен видеть отпечаток своего каблука на лице другой женщины?» Гнев может быть разрушительным, но Лорд стремилась превратить его в источник силы. По ее мнению, цветные женщины научились «управлять этой яростью — а ведь она не должна разорвать нас». Женщины избегают гнева, однако он способен спровоцировать перемены: «Точно направленный гнев способен стать могучим источником энергии, питающей прогресс и перемены… Гнев полон информации и энергии»[245]. Но «пользоваться» такого рода гневом без ущерба для себя очень непросто. Лорд напомнила аудитории, что выступает как «цветная женщина, стремящаяся не к разрушению, а к выживанию». Ее разочаровало то, что белые коллеги не пожелали принять во внимание ее гнев. Одна женщина предложила Лорд: «Расскажите мне, что вы чувствуете, но не слишком грубо, иначе я не смогу вас расслышать». Впрочем, Лорд осталась при своем мнении: гнев как процесс благотворный, способствующий очищению, можно отделить от ненависти — эмоции, свойственной «смерти и разрушению» патриархата, войне и расизму: «Гнев между равными порождает перемены».
В последние десятилетия усилилось неолиберальное принуждение всех к радости, и теоретизация гнева по Одри Лорд вновь обрела актуальность. В конце XX века критики заговорили об этике поверхностного позитива, которая отражает пошлость мира, ориентированного на состязательное потребление и формы социализации, глубоко укоренившиеся в покладистости женщин[246]. Шуламит Файрстоун в книге «Диалектика пола» (The Dialectic of Sex, 1970) рассказывала, как отучила себя от фальшивой улыбки, «которая, подобно нервному тику, кстати и некстати возникает на лице всякой девочки-подростка… Я улыбаюсь редко; откровенно говоря, когда доходит до настоящей улыбки, у меня мало причин улыбаться». Другие феминистки мечтали о новом мире с гендерным равенством или женской солидарностью. Феминистский идеал Файрстоун прост:
«Идеальная» для движения за освобождение женщин, на мой взгляд, манифестация — это бойкот улыбки… Все женщины немедленно отказались бы от своих «приятных» улыбок и улыбались только тогда, когда что-нибудь доставляло удовольствие им[247].
То, что наши современницы разрешают себе выглядеть стервозно и недоступно, перекликается с мечтой Файрстоун. Сара Ахмед и Барбара Эренрейх в недавней работе критиковали то, как счастье в условиях глобального капитализма становится главной целью людей и институтов. По мнению Ахмед и Эренрейх, счастье большинства людей при этой экономической модели неизменно будет приноситься в жертву интересам немногих.
В манифесте Сары Ахмед о «феминистке-кайфоломщице» (feminist killjoy) феминистское сознание преподносится как «форма несчастья». Ахмед выдвигает на передний план телесное переживание эмоций: «Наши тела становятся нашими инструментами; гнев становится тошнотой. Нас выворачивает; мы исторгаем то, что нас просили впитать». Инстинктивное ощущение того, что должно быть отвергнуто, для феминистки-кайфоломщицы есть ощущение телесное, напоминающее «внутреннее чувство» группы Sudsofloppen: «Чем больше нас выворачивает, тем больше наше нутро становится нашей подругой-феминисткой». Подобные ощущения легли в основу концепции «феминистской резкости» Ахмед: готовности «причинить несчастье, поддержать тех, кто причиняет несчастье, отвергнуть примирение и исцеление, пока в системы встроены насилие и зло»[248].
Это убедительные высказывания о том, как феминистские чувства могут выглядеть и ощущаться. Однако доступность в начале XXI века феминистского теоретизирования на тему эмоций не должна отвлекать нас от давней истории политического анализа чувств, их применения в деятельности феминисток и ее оспаривания. Консепсион Ареналь (1820–1893) описывала, как испанок в XIX веке «страшно» презирали. В 1841 году Ареналь изучала в Мадриде юриспруденцию и стала первой женщиной, поступившей в испанский университет. Сначала, чтобы избежать проблем, она носила мужскую одежду. Всю жизнь ей, чтобы публиковать работы, приходилось прибегать к ухищрениям. Ареналь глубоко полагалась на рациональный подход к попыткам улучшить положение женщины. Тем не менее ее представление о женщинах как о «выхолощенных и уничтоженных» испанским общественным мнением, которое «плюет на них и топчет ногами», свидетельствует о «феминистской резкости» Ареналь, ее готовности говорить «правду, пусть даже и неприятную»[249]. Эмоции вдохновляли: водили ее пером, придавали силу ее жизненным планам и помогали переносить презрение общества.
Любовь
Феминистки часто подчеркивали решающее значение гнева, однако не менее твердо ценили любовь и чувство солидарности. Через поколение после Ареналь убежденной сторонницей любви как составляющей феминистской этики выступала Анна Джулия Купер (1858–1964). Такого рода отношение возникло из пережитого ею — афроамериканкой, дочерью бывшей рабыни, четвертой темнокожей женщиной, получившей докторскую степень (в 1924 году в престижной Сорбонне). Купер утверждала, что любовь — чувство, которое ожидают от гетеросексуального брака, — это, по сути, связывающие женщину оковы. Образование женщины намеренно ограничивалось и урезалось так, чтобы единственной возможностью применить знание алфавита было «составление одного глагола — amo, „любить“»[250]. В браке женщины оказывались либо игрушками, либо собственностью. Семейное заточение особенно тяжело переживали афроамериканки: сама их бедность заведомо превращала в пародию любые представления об идеальном женском жизненном сценарии. Кроме того, они страдали от «самого злого, самого лютого, самого жестокого [предубеждения], которое знал мир». Истинная любовь будет основываться на доступе к образованию, полагала Купер; она посвятила жизнь тому, чтобы улучшить образование афроамериканцев и утолить испытываемую «душой жажду сопричастности и любви».
Разговор о любви всегда был важной частью черного феминизма в США. Деятели вроде Элис Уокер и группы наподобие Combahee River Collective отстаивают политику, произрастающую «из здоровой любви к себе, к нашим сестрам и нашим общинам»[251]. Ямайская поэтесса