Да, на этот раз сеанс состоялся, абвер вышел в эфир. Горюнов протянул Скворецкому листок бумаги. Это была расшифровка радиограммы, принятой Малявкиным. Германская разведка ставила «Быстрого» в известность, что в скором времени к нему прибудет связник, доставит питание к рации, передаст инструкции. От «Быстрого» запрашивали явку. Ответ он должен был дать через два дня.
— Явку? — задумался Кирилл Петрович. — Явка — не проблема. Можно где-нибудь на бульваре, в сквере. Скажем, возле Петровских ворот или на Трубной площади. Сообщить дни и часы. И бакенбарды у «Быстрого» свое сыграют. Меня, говоря по совести, волнует другое: как быть, если связник захочет проверить «крышу» «Быстрого», его убежище? Вести к Костюковой?
— Тут двух мнений быть не может, — сказал Горюнов. — Придется вести, никуда не денешься.
— Это-то так, но как быть в таком случае с тобой, вот в чем суть. Оставаться тебе там, выдать себя за сообщника «Быстрого»? Рискованно. Могут заподозрить неладное. Вывести тебя на время, оставить Малявкина одного, с глазу на глаз с представителем абвера? Не слишком ли велик риск? Вдруг «Быстрый» возьмет да опять передумает, продаст?
— А если третий вариант? — возразил Виктор. — Я остаюсь, но не как сообщник, а лишь как приятель «Быстрого», не посвященный в его дела?
Кирилл Петрович отмахнулся:
— Не серьезно. Во-первых, это подозрительно: что за человек возле «Быстрого»? Откуда? Зачем? Германская разведка может заподозрить неладное. Не дураки же там сидят. Во-вторых, такой вариант ровно ничего не дает: при «деловых» разговорах связника с «Быстрым» ты, как человек непосвященный, присутствовать не сможешь. Следовательно, риск и вовсе не оправдывается.
Скворецкий несколько раз прошелся по кабинету, сосредоточенно думая. Виктор сидел молча, хмурясь.
— Слушай, — остановился Кирилл Петрович против Горюнова, — ты уже которые сутки днюешь и ночуешь с Малявкиным, чего доброго, пуд соли с ним съел или около этого. Мог, кажется, за это время узнать его как следует. Как он? Можно на него положиться? Или у тебя осталось прежнее мнение — «гад»?
Горюнов смущенно ухмыльнулся:
— Знаете, Кирилл Петрович, я давно жду такого вопроса. Что вам сказать? Тогда, у комиссара, я, конечно, порол горячку. Человеческая природа — штука сложная,
при разных обстоятельствах она по-разному проявляется, а война — это война. Человек то и дело оказывается в таком переплете… Не всякий выдерживает. Одним словом, так: оправдывать Малявкина в его предательстве я не оправдываю — нет ему оправдания, но… в общем, парень-то Борька не плохой, не пропащий. Присмотрелся я к нему. Мути в нем много, это так, и бесхарактерный он, легко поддается чужому влиянию. Вот и обработал его Гитаев, германская разведка. И при всем при том — да, да, сколь это ни парадоксально! — парень он честный. И нутро у него советское. Свое падение, предательство он мучительно переживает. Готов на все, лишь бы загладить вину. Думаю, не перевернется. Не похоже на то.
Кирилл Петрович скептически смотрел на Виктора:
— А ты, братец, часом, не увлекаешься? Уж больно ловко у тебя получается: то предатель, гад, а теперь— нутро советское. Ишь ты! У фашистского прихвостня, агента абвера, советское нутро! «Готов на все»! «Честен»! Ничего себе честность.
— И этого я ждал, — покраснев, сказал Виктор.—Но мне кажется, Кирилл Петрович, вы слишком прямолинейны…
Продолжать свою мысль он не мог: майор внезапно расхохотался. Горюнов смотрел на него с недоумением. Кирилл Петрович объяснил:
— Вы сговорились, что ли? Второй раз за эти дни слышу обвинение в прямолинейности: сначала она, теперь ты…
— Кто она? — не понял Горюнов. — О ком речь?
— Она? Да боже ты мой, Ева Евгеньевна, конечно! Варламова. «Вы, говорит, слишком прямолинейны!» И ты туда же. Да нет, брат, вовсе я не прямолинеен, но, согласись, уж больно ты из одной крайности в другую шарахаешься. «Советское нутро»! Нам это нутро Малявкина еще проверять и проверять. Делом. Тут, на данном, как говорят, этапе, другое: Малявкин поставлен сейчас в такие условия, когда новая измена означает для него гибель. Окончательную. Комиссар был прав. Изменятся ли эти условия, когда прибудет представитель абвера, вот в чем вопрос.
— Думаю, нет, — твердо сказал Виктор. — Так и так
Малявкин в наших руках. Наоборот: встреча со связником для него серьезная проверка. Он это понимает. А насчет «нутра»… Я не отказываюсь от своих слов. Гитаев, тот по убеждениям был врагом Советской власти, фашистом, а этот запутался, стал фашистским наймитом из малодушия, из-за отсутствия стойкости, но не по убеждению. Вопреки ему, если хотите.
— Вывод? — подвел итог майор. — Оставить «Быстрого» с посланцем абвера с глазу на глаз? Тебя на время вывести? Ты сознаешь, какую берешь на себя ответственность, предлагая такой шаг?
— Сознаю, — спокойно возразил Горюнов. — Но иного выхода не вижу.
— Хорошо, — согласился Скворецкий. — Пошли к комиссару. Без него такой вопрос не решишь…
Комиссар выслушал Горюиова без особого восторга, но все же принял его предложение. Риск большой, говорил комиссар. Сами посудите: Малявкин выводится из-под контроля, будет целиком предоставлен сам себе во время встреч с немецким разведчиком. Но и оставлять там Горюнова тоже нельзя — верный провал. Значит, хочешь не хочешь, надо рисковать. Придется довериться Малявкину. Тут же комиссар строго-настрого предупредил Скворецкого и Горюнова, чтобы были приняты все возможные меры для контроля «Быстрого», не говоря уж о связнике, как только тот появится.
Малявкина Кирилл Петрович инструктировал сам, в присутствии Горюнова. Малявкин заверил майора, что сделает все, что в его силах. День спустя «Быстрый» отстучал радиограмму: явка назначалась у Петровских ворот, у входа на бульвар.
Занимаясь подготовкой встречи представителя абвера, Кирилл Петрович ни на минуту не забывал и о Коло-скове: ему он сейчас уделял главное внимание. «Зеро» это или не «Зеро»?
Данные о Колоскове были таковы, что могли хоть кого поставить в тупик.
Мирон Иванович Колосков являлся одним из ведущих конструкторов Особого конструкторского бюро, работавшего на оборону. Он был способным, даже талантливым человеком, участвовал в создании ряда образцов новейших видов вооружения, получивших самую высокую оценку. Некоторые из них были уже внедрены в производство и широко применялись в действующей армии, другие проходили полевые испытания. На очереди были новые. Короче говоря, служебная деятельность Колоскова была безупречной. И не просто безупречной: Колосков был выдающимся работником, отмеченным не одной правительственной наградой. И вдруг — шпион. Немецкий шпион. Было над чем задуматься.