Второй оглядывается в мою сторону и подмигивает, будто чувствуя настроение.
— Не боись, бродяга. Самому страшно.
На этаже две фанерные двери.
— Судя по номерам — нам налево. Как там в сказке — налево пойдешь, коня потеряешь?
Я не отвечаю. Мне в такие минуты не до шуток. Это Второго всегда на «ха-ха» от избытка адреналина пробивает.
Дверь открывается легко, и я вижу перед собой длинный коридор с большим количеством квартир. По планировке общага- общагой. Может, место проживания и является причиной улучшить жилищные условия для господина Ковалевского.
Второй стучит в крашенную в красный кирпичный цвет дверь с номером 62.
— Кто там? — раздается банальное.
Хочется ответить «сто грамм» — но шутить сейчас прерогатива Второго.
— Свои, — говорит Второй и корчит мне рожи. «Легенду» мы как — то особо и не продумали.
На месте тех, кто находится в квартире, я б таким «своим» дверь точно не открывал. Но, как ни странно, щелкает замок и в коридор выходит заспанная, некрасивая женщина лет 35 пяти в застиранном халате и какой-то непонятной копной на голове.
— Нужен кто? — спрашивает она у Второго, оценив мгновенно кто из нас главный.
— Николай Федорович нужен — говорит Второй.
— Спит он. Приболел слегка, водочкой полечился и заснул. А вы собственно кто?
Хороший вопрос. Я молчу. Пусть Второй сам выкручивается.
— А мы собственно с работы. Проведать. Можно? — он говорит так, что отказать становится просто не реально. Мне бы так с людьми разговаривать научиться.
Женщина слегка огорошено отходит в сторону и Второй бодро топает в квартиру. Жестом, показывая на лежащего в кровати мужчину, спрашивает у женщины — Он? И, дождавшись утвердительного кивка, идет, не останавливаясь, к Ковалевскому. Садится рядом с ним на кровать, хлопает по плечу.
— Папаша, просыпаться пора, гости на пороге. — Говорит он.
Я иду, следом сканируя пространство. Вроде бы все чисто. Нет ни пуха, ни плесени, ни спор. Обычная бедно заставленная мебелью комнатенка.
Хозяйка слишком тусклая, у нее пепельная аура, слишком замученная хлопотами и тревогами. С такой аурой человек болеть будет долго, какой- нибудь старой хроникой.
Ковалевский переворачивается на другой бок в сторону Второго. Приподнимается на локте, плохо понимая что происходит. Он основательно пьян. Я это вижу, и вижу, что аура горит у него подозрительно не здраво. Не нравится, как светится у Ковалевского аура. Я вглядываюсь по внимательнее и мне хочется заорать в голос.
— Второй, — говорю я потеряно — У него Дар. Сильный. И пара паразитов в ауре…разве такое может быть? Они Даром питаются…Они его живьем едят…
Второй смотрит на меня, на дядьку- я вижу что он тоже не понимает. Но…В глазах у Второго начинает разгораться стальные отблески.
— Ян, уйди от сюда- говорит он мне совершенно чужим, металлическим голосом.
Мне совершенно не нравится ни то что я вижу, ни то что я слышу.
— Нет- отвечаю я.
Некрасивая уставшая женщина стоит рядом. Она тоже не понимает, что происходит. Но чувствует, что все как- то слишком сложно.
— Хлопчики, — пытается объясниться она- Кто вы, что вам у нас надо. Он же ж больной совсем. Не трогайте, а?
Второй достает пистолет. Смотрит на Ковалевского, на женщину, на меня. Встает с койки, отходит к окну и просит еще раз.
— Ян, уйди из квартиры. Не надо все это видеть. Так лучше будет и для тебя, и для него.
Мужчина молчит. Он хоть и пьян, хоть и болен, но Второй с пистолетов в руках заставит бояться кого угодно. В комнате просто гробовая тишина.
Я достаю телефон. Вывожу на быстрый набор номера Петровича и прошу Второго.
— Не надо. Пусть спецы разбираются, не бери грех на душу. Он все- равно не твой. А вдруг там еще можно, что-то спасти…
Щелкает предохранитель.
Второй держит ствол обеими руками, не сводя глаз с Ковалевского. Я слишком хорошо его знаю и понимаю, что сейчас будет.
Сначала он снесет голову Николаю Федоровичу, потом вызовет чистильщиков, чтоб все подезинфицировали, а потом…Вот этого потом я больше всего и боюсь. Я уже видел, что бывает со Вторым, когда…Когда он делает то, что должен. Когда он вынужден делать именно так, а не иначе. Когда к нему тоже приходят призраки тех кого он убил.
И дело даже не в Ковалевском. Мужик- реально уже труп. С такой аурой- даже с Даром, но с двумя Прилипалами в ауре, не живут. Их из ауры не выдерешь, энергетику вычистить нереально. Прилипалы его сожрут до капельки. И я понимаю, что это не будет убийством. Нельзя убить того, кто уже мертв. Но только не так. Не на глазах у растерявшейся испуганной женщины, не взяв на себя ответственность за то, что исправить не в силах. Не оставив даже крохотного шанса.
Я сажусь рядом с Ковалевским. Слегка хлопаю его по руке. Я боюсь до ужаса. Прилипалы слишком близко, они уже почуяли и мой Дар и мою, подсвеченную сейчас как новогодняя ёлка, ауру. Я вижу, как черные сгустки пытаются тянутся в мою сторону, но понимаю, что если я сейчас это все не остановлю- будет хуже. И будет не только мой страх.
— Второй, — говорю я. — Я никуда с места не двинусь. Ты извини, но…Не так. Не таким способом. Это не наше с тобой дело решать, что можно исправить, а что нет…
Второй понимает, что я делаю, я вижу как ходят желваки на скулах.
— Отойди, — простит он. — Тебе нельзя. Он опасен.
— Тебе тоже. — говорю я устало. Мне страшно, мне противно и тяжело. Но я сижу рядом с пьяным потерянным мужиком и понимаю, что я единственный в этой комнате, кто может хоть что-то в этой ситуации сделать. И от этого становится слишком плохо.
Второй прячет пистолет. Подходит ко мне. Ему ничего не стоит двинуть мне пару раз и силой выволочь из квартиры. Он намного сильнее. Но я надеюсь что до этого не дойдет. И все же когда он подходит вплотную и протягивает руку я жмурюсь, ожидая чего угодно. Но он просто забирает телефон и вызывает Петровича.
— Пойдем, Ян. Ты прав- это не наша битва. — говорит он виновато. И добавляет женщине.
— Я вызвал врачей. Вашему мужу нужна помощь- он действительно слишком болен.
Второй выходит из квартиры, но не закрывает дверь и ждет меня в дверном проеме.
Я еще раз хлопаю по плечу мужичка, киваю оторопевшей от таких гостей женщине и выхожу вслед за Вторым.
Он пропускает меня вперед. Спускаемся шаг в шаг по лестнице. Топая до самой машины я все жду, что он мне по шее основательно за самодеятельность съездит. Но он просто молчит. Не говорит ни слова.
Я первым не выдерживаю игры в молчанку.
— Ты если хочешь, можешь мне врезать, я пойму. Честно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});