Уже в первых числах мая, тотчас по взятии Черкаска и казни старшин, козаки начали советоваться, как бы схватить Булавина и передать в Азов. Однажды в кругу Булавин говорил многие непристойные слова, и верховых городков козаки ему кричали, что он много говорит, а с повинною к государю не посылает: «Не всех ты нас перекуешь! Теперь нас в согласии много, можем тебя и в кругу поймать!» Булавин велел взять за караул крикунов, стал дознаваться, кто его хочет схватить, начал держать при себе караул, человек по осьми, и этими предосторожностями успел разрушить заговор против себя. Между тем челобитная царю была написана и отправлена: «Мая 2, пришед мы в Черкаской, увидали за атаманом и старшинами многие неправды: царского жалованья в дуван не давали, новопришлых с Руси людей многое число принимали, и о заимке юртов, без нашего войскового ведома, письма многие давали, и за те письма многие взятки себе брали; по твоему указу не одних пришлых с Руси людей, многое число и старожилых козаков, которые пришли лет по 20 и больше, и тех всех неволею в Русь высылали и в воду, ради своих бездельных взяток, сажали, по деревьям за ноги вешали, женщин и младенцев меж колод давили и всякое ругательство чинили, городки многие огнем выжигали. Князя Юрия Долгорукого убил не один Кондратий Булавин, но с ведома общего, потому что князь чинил у розыску не против твоего указа. И от тебя, великий государь, мы никуда не откладываемся, твоих украинских городов не разоряли и отнюдь не будем, желаем тебе служить по-прежнему всем войском донским и всеми преусердно. И чтоб твои полководцы к городкам нашим не ходили: а буде они насильно поступят и такое разоренье учинят, в том воля твоя; мы реку Дон и со всеми запольными реками тебе уступим и на иную реку пойдем». Действительно, пришли вести, что Булавин хочет бежать на Кубань, куда послал письмо к Гусейн-паше: если государь их не пожалует против прежнего, то они от него отложатся и станут служить султану, и пусть султан государю не верит, что мир: государь и за мирным состоянием многие земли разорил, также и на султана корабли и всякий воинский снаряд готовит.
Получивши челобитную, Петр написал Долгорукому 28 мая: «Ты больше над козаками и их жилищами ничего не делай, а войско сбирай по первому указу и стань с ним в удобном месте». Долгорукий, между тем, перешел из Воронежа в Острогожск и не переставал жаловаться на медленный сбор ратных людей: «Царедворцы (писал он 2 июня), которым велено со мною, не токмо что отправлены ко мне, и имян их не прислано: а они, государь, люди молодые и богатые, тем было и служить, а они отбывают от службы, в одном городе у одного дела человек пять-шесть живет, а они, государь, зело нужны на этих воров: известно тебе самому, каковы донские козаки, не регулярное войско, а царедворцы на них зело способны, на шведов они плохи, а на этот народ зело способны».
Долгорукий по царскому указу остановился, поджидая новых полков, но скоро получил от Толстого из Азова тревожное письмо (от 10 июня): «Июня 8 вор Кондрашка прислал ко мне отписку свою, в которой пишет с грозами: собрався, хочет идти войною к Азову и Троецкому, а меня и азовских и троицких офицеров хочет побить до смерти и иные многие похвальные слова пишет с великими грозами. Пишет, что отогнали у него, вора, конский табун и бежать стало ему не на чем. И черкаские природные козаки многие, Василий Фролов с товарищи, человек с полпятьдесят, ушли от него и живут ныне в Азове: и вор объявляет мне, что будто царским указом вины им отданы и чтоб Василья Фролова с товарищи и конский табун ему отдать, а если не отдам, и за то пишет мне с великими грозами». Кроме этого письма Долгорукий отовсюду получал ведомости, что Булавин пишет в верхние городки указы, чтоб от всякого десятка шли к нему в Черкаск по семи человек для похода под Азов: «Конечно, государь (писал Долгорукий Петру), мне со всеми полками и соединясь с Шидловским надлежит идти к Азову, и за указом вашего величества остановился, а в указе написано, чтоб мне больше над козаками и над их жилищами ничего не делать».
Сам Петр получил известие о движениях Булавина и 12 июня написал Долгорукому: «Хотя пред сим писано к вам, чтоб без указу на воров не ходить, а ныне паки рассудили мы, что лучше вам, собрався, идти к Северскому Донцу, понеже мы известилися, что оной вор послал на двое своих людей, одних с Некрасовым водою или в верховые городки или на Волгу, а другую посылку с Драным против вас, с которым только с две тысячи, и ежели тот Драный не поворотился, то лучше над ним искать, с помощию божиею, так и над прочими такими же. Также приезжий козак из Черкаского сказывал, что за посылками вышеписанными при Булавине только с 1000 их осталось. Буде же весьма кротко оные сидят и никуда не посылаются, то лучше бы дождаться отсель посланных полков. Прочее вручаем на ваше рассуждение, по тамошнему дел обороту смотря, ибо издали так нельзя знать, как там будучи».
По написании этого письма Петр получил от Долгорукого известие, что идут запорожцы для соединения с Булавиным. 14 июня новое письмо Долгорукому: «Получили мы от вас ведомости, что запорожцы идут в случение к Булавину, а не пишешь того, что ты против сего хочешь делать, и того накрепко смотри, чтоб оным не давать случаться, но конечно, с помощию божиею, на одну из них половину, т.е. на донских, или на запорожцев поди, понеже когда случатся, тогда хуже будет». Мы видели, что сначала в Запорожье было определено позволить собираться к Булавину только охотникам, но потом многие начали жалеть о таком решении. 13 мая была в Сечи рада: козаки кричали на куренных атаманов, для чего им не позволили в великий пост идти с Булавиным? Кричали, чтоб идти теперь на великороссийские города, и была между козаками битва великая, и положили было на том, чтоб идти на самарские города. Но в тот же самый день приехали из Киева в Сечь для служения в церкви монахи на перемену старым монахам; эти новые монахи вынесли из церкви в раду евангелие и крест и начали уговаривать Козаков не начинать нечестивой войны против своих, православных русских; увещания подействовали; раду отложили до другого дня, а тут кошевой Костя Гордеенко представил, что если пойдут они на самарские города, то плохо придется тем 76 запорожцам, которые поехали в Москву с челобитьем о жалованье. Поход на самарские города был отложен, но 1500 своевольных пошли на соединение с Булавиным.
Их ждала горькая участь. Вместо того чтоб идти со всеми силами или на Волгу, или против Долгорукого, когда тот еще не собрался с полками, Булавин остался в Черкаске и раздробил свои силы, отправив Драного и Голого на север, а другой отряд на юг, к Азову. Голый, отделившись от Драного, подкрался врасплох и вырезал Сумской полк в Валуйском уезде на порубежной речке Уразовой. Но 1 июля бригадир Шидловский, подкрепленный присланным от Долгорукого полковником Кропотовым, в урочище Кривая Лука, недалеко от реки Тора, встретили Драного, у которого было 5000 донских Козаков и 1500 запорожцев; бой продолжался три часа дня и два часа ночи. Драный был разбит и убит. 1500 запорожцев ушли и засели в Бахмуте, но Шидловский достал их и там. «Ныне доношу, — писал он Долгорукому, — конклюзию учинил: Бахмут выжгли и разорили. В том воровском собрании было запорожцев 1500 человек; есть нам что и не без греха: сдавались они нам, еднак в том гаму нам не донесено, восприяли по начинанию своему».
С другой стороны 5 июля 5000 воров подступили к Азову; против них вышел полковник Николай Васильев с конницею, но не мог сдержать стремительного натиска воров, которые вошли уже в Матроскую слободу, но к Васильеву на помощь явились четыре роты солдат, воры были отбиты от Матроской слободы и от лесных припасов и прогнаны до речки Каланчи при беспрестанной пушечной пальбе с города и с кораблей. Потерявши много своих, воры побежали к Черкаску, и много их потонуло в Дону. Беглецы, явившись в Черкаск, начали кричать, что по посылке Булавина под Азовом побито их многое число и многие потонули в воде, а Булавин их не выручал и им изменил, за что надобно его убить; Булавин ушел от них и заперся у себя в комнате, но атаман Илья Зершиков пришел с толпою Козаков и начал обстреливать курень; Булавин сначала защищался, убил у Зершикова двух человек, но потом, видя, что дальнейшее сопротивление невозможно, застрелил себя из пистолета.
Между тем Петр еще 19 июня писал Долгорукому: «Является из ваших писем некоторое медление, что нам зело неприятно, и когда дождетеся нашего баталиона Ингермонландского и Бильсова полков, тогда тотчас подитек Черкаскому и, сослався с губернатором азовским, чини немедленно, с божиею помощию, промысл над теми ворами, и которые из них есть пойманы, тех вели вешать по городам украинским. А когда будешь в Черкаском, тогда добрых обнадежь, и чтоб выбрали атамана, доброго человека, и по совершении оном, когда пойдешь назад, то по Дону лежащие городки також обнадежь, а по Донцу и прочим рекам лежащие городки по сей росписи разори и над людьми чини по указу: надлежит опустошить по Хопру сверху Пристанной по Бузулук; по Донцу сверху по Луган; по Медведице по Устьмедведицкой, что на Дону. По Бузулуку все. По Адару все. По Деркуле все. По Калитвам и по другим задонным речкам все. А по Илавле до Илавлинской, по Дону до Донецкого надлежит быть так, как было».