соперниками. Они молниеносно управлялись с битой, и мячи летели над полем со скоростью пушечного ядра.
Матчи затягивались, и солнце над Гудзоном угрожающе отсвечивало игрокам. Джордж как-то играл в шорт-центре и увидел, как лайн-драйв, едва коснувшись биты, сразу исчез, черная точка, через два фута после удара растаявшая в слепящем солнечном свете; он подался туда, где, как думал, будет мяч, на пару шагов, и не видел мяча, пока тот не оказался футах в четырех от его лица; он успел поднять перчатку и поймал его, про себя подумав, что это просто адреналин творит чудеса, и скромно принял шумные поздравления от своей команды. Мускулистый парень-бэттер сказал ему: «Классно поймал, чувак. Там же вообще ничего не видно».
Как-то утром на исходе мая, когда Марина вернулась из Вашингтона, они пошли пешком на запад от его дома, потом к Бэттери на восточную сторону, где проходила выставка «Искусство на песке» – на той самой песчаной свалке за башнями Центра Международной Торговли, где он смотрел на фейерверки, где встретил Анну, – и вот он снова оказался здесь, на сей раз днем. Марина знала про Анну, знала про его бывших больше, чем он про ее бывших, намного больше, а бывших у нее было больше, чем у него; она знала, что он познакомился с Анной здесь Четвертого июля; а теперь он был здесь же с ней, с Мариной, и смотрел на уродливые скульптуры и живые картины, включая девушку в вечернем платье и куски бетона. Наверное, со старого шоссе, которое городские власти наконец решились снести.
– Как долго вы вот так стоите? – спросил он девушку.
Та поправила платье, вздернула подбородок.
– Столько, сколько смогу. Иногда часов шесть.
– А как же еда, туалет?
– А я верблюд, – ответила она, слегка отвернувшись, что означало: разговор окончен. Все-таки это был объект искусства.
Джордж и Марина пошли дальше.
– Разъяснения дискредитируют искусство, – сказала Марина.
– Я спросил это просто так, чтобы она рассказала о себе.
– Это то же самое. Или хуже. Еду и воду ей должен принести кто-то из друзей.
– Но она ведь верблюд. Ей не нужна ни еда, ни вода.
Больше всего Джорджу понравились инсталляции из металла и проволоки, похожие на мусор. Песчаная пирамида, заваленная старыми ботинками, как переполненный обувной погребальный курган. Разнообразные сооруженные наспех флюгеры, ветряные вертушки из металлолома. Искусство, имитирующее игрушки.
– Если бы можно было совместить инфантильность и злость одновременно, то получилось бы вот это, – сказал Джордж.
– Ты только что описал истерику, – сказала Марина.
– Истерику в черных джинсах, – сказал Джордж.
19
В июле Джордж познакомился с Берком, откликнувшись на частное объявление в «Голосе», тот искал напарника на мобильную кофейню. Обещал дост. опл. нал. вкл. вых. Берк оказался высоким, примерно шести футов двух дюймов роста, энергичным и забавно циничным. Цинизм его не распространялся лишь на кофе. С кофе он связывал большие надежды, но нуждался в капитале, а сколотить его можно было после пары лет работы на передвижной кофейне. Фургон у него уже был. Расходы низкие, доходы высокие. Он снимал гараж, платил за бензин, периодически обслуживал двигатель; помимо этого он тратился на закупку кофе, выпечки, а по выходным – сэндвичей и фруктов. В июле и августе по субботам и воскресеньям под палящим солнцем Джордж ездил с ним на бруклинские бейсбольные поля. День начинался в шесть с подготовки фургона, а к половине девятого нужно было быть на полях. Заканчивали обычно в четыре. По понедельникам у Джорджа был выходной, но сам Берк работал семь дней в неделю; по будням стоял в пригородах, у офисных зданий, школ, где шли летние курсы, рядом с Колледжем Нью-Йорка, в местах, где резко возрастал шанс, что кто-нибудь захочет взять кофе и кусок бисквитного кекса.
– У меня есть плита с двумя горелками для кексов бандт и старая кофеварка для эспрессо из одной криольи[94] на Атлантик-авеню. В Вест-Сайде их много. Был в Колумбии? Целая куча. «Флоридиту» знаешь?
Джордж много где бывал, но этого места не помнил.
– И где эта «Флоридита»?
– Вверх по 172-й улице, – ответил Берк.
– А, тогда знаю. Она просто огромная, гигантская.
– Вот где бабки делают, чувак. Час, два, три ночи по будням? Яблоку негде упасть, чувак. Все забито. У них там десять официанток в зале, двадцать человек на кухне, и все равно они при бабле. Короче, взял я кофеварку для бруклинской и бронксской публики, ну и для пригородных, будем делать кучу кафесито. Испанские, знаешь?
– Знаю. И как кортадо готовить…
– Кортадо! Отлично. Короче, бандты пойдут под американо. Выпечка что надо.
Позже Джордж догадался, что Берк скорее всего был под спидами.
– Кубинцы больше всех других сахара кладут, – продолжал тот. – Видишь парня, который наваливает больше всех – точно кубинец. На субботы и воскресенья будем брать еще сэндвичи со свининой и курицей, банановые чипсы, фруктовое мороженое и ящик холодной газировки. Для ирландцев закупим картофельных чипсов, их на играх много. Мороженое для итальянцев. Я как-то пиво выставил, загреб кучу бабок, но нелегально, я, блядь, весь день сам не свой ходил, копов высматривал, плюс потом пиздиться кто-то начал, так что я на это забил.
Одной из странностей предприятия было то, что Берк получил десять тысяч стаканчиков для кофе, но без крышечек.
– Я за стаканы тридцать пять баксов отдал. Тот чел хотел пятьдесят, но я его нагнул. Говорю, да, стаканчиков десять тысяч, но крышек-то нет, блядь.
В итоге он нашел поставщика с подходящими крышечками; покупал по тысяче зараз, за двенадцать долларов. Крышки обходились в три с половиной раза дороже стаканов, и это его слегка подбешивало. Он часто говорил об этом, словно о недавней эпидемии или вторжении армии оккупантов.
– Стаканчики бэушные, а крышки нет. Вроде все логично, – сказал Джордж.
– Ты вообще соображаешь, что значит крышка, которая стоит настолько дороже стакана? – спросил Берк. Как и всегда, когда они касались этой темы, на лице его застывал ужас. Были и другие ужасы: они загрузили в фургон четыре больших раздатчика сахара, но скоро оставили три, обнаружив, что если их наполнить сразу, их просто сопрут – сахар подорожал. Пока они стали бы ловить одного вора, второй бы спер еще один раздатчик. Так что они заполняли их всего на два дюйма, снова и снова, и так весь день. Это входило в обязанности Джорджа. После написания новостей для радио. Берк орал: «Сахар!» – когда одна из стеклянных емкостей со стальной крышкой пустела.
Берк был одержим кофе. Ему