Читать интересную книгу Большое кочевье - Анатолий Буйлов

— Николка! Я видел в кине одного певца — он все время громко пел, рот шибко разевал — никогда я не видел, чтобы так широко рот разевали, у нас совсем не так поют. Зачем так широко рот разевать, а?

— Чем шире певец рот раскроет, тем больше денег получит, — невозмутимо отвечал Николка.

Аханя вначале слушал подобную болтовню с глубочайшим вниманием, напряженно морщил лоб, пытаясь понять смысл, но смысла никакого не было, и он неодобрительно качал головой: разве поймешь эту молодежь? Шестой десяток лет живет Аханя среди оленей, вот уж, кажется, все о них знает, все их повадки, все их пути-дороги изучил, но кто бы мог подумать, что от этой вонючей, белой, как известка, воды, которой летом Долганов поливал стадо, чалымы станут жирными, а шкуры их примут высшим сортом, тогда как раньше шкуры всегда были попорчены личинками овода и не было с этим злом никакого сладу.

Выходит, он, Аханя, старый опытный оленевод, зря отговаривал бригадира. Шкуры получились хорошие, а трава там, где просыпался порошок, и там, куда проливалась белая жидкость, увяла все-таки, умерла трава, умерли личинки оводов — хорошо ли это? Кто знает? Кто скажет? Удивительное время наступило — молодые стариков поучают. Так быть и должно — по готовой лыжне всегда идти легче, быстрей догонишь впереди идущего, больше силы сэкономишь, но мало для этого резвых ног, голову надо иметь еще умную и сердце доброе. Куда без головы пойдешь? Тайга большая: сколько перевалов, сколько обрывистых глубоких ущелий — легко свалиться с обрыва, трудно выбраться из него. Долганов не упадет, крепко стоит на ногах, умеет думать — хороший пастух! Только зачем много пустых слов говорит — плохо это, слова есть — толку нету.

Аханя вновь прислушался: так и есть — опять ведут непонятный пустой разговор.

— Как думаешь, Николка, — спрашивал Долганов, — смогут ученые люди сделать такие ма-аленькие таблетки. Захотел кушать — бросил одну таблетку в котелок с водой, и вот тебе полный котелок жирной рисовой каши, или десять котлет, или виноградный сок, или… или бросил в бутылку — и полная бутылка водки! А?

— Сухой спирт уже есть в таблетках, из нефти делают масло и сахар, из дыма шьют нейлоновые шубы, и вообще сейчас могут сделать все, что хочешь. Однако натуральное масло и мясо я бы ел с бо́льшим удовольствием.

— Однако, правильно ты говоришь, Николка, мясо настоящее лучше, но спирт сухой, наверно, ничего, а? — и Долганов весело засмеялся.

А старик продолжал недовольно покачивать головой, видно, не в настроении был Аханя — это признак обостряющейся болезни. То и дело потирая грудь, Аханя тяжело и хрипло кашлял. Он давно приметил, что с наступлением холодов боль в груди усиливается, и поэтому, придя с мороза, старался поближе присесть к пышущей жаром печке, с наслаждением вдыхал сухой горячий воздух.

В декабре Долганов наткнулся на берлогу.

К берлоге пошли все четверо. Шли долго то косогором, то спускаясь в пойму ключа, пересекли две наледи, наконец вышли в узкий, поросший ерником и корявыми лиственницами, распадок.

На вершине распадка Долганов вышел на свою вчерашнюю лыжню и, пройдя по ней метров сто, остановился, снял карабин, маут, мешок с лямками, аккуратно сложив все это на снегу, присел на корточки, закурил. Пастухи последовали его примеру. Николка вначале думал, что это обычный перекур, но когда Костя, накурившись, взял топор и стал рубить жерди, а Долганов с Аханей принялись щупать палками снег под тем местом, где только что сидели, Николка сообразил, что они пришли к берлоге. Он удивленно огляделся: не было тут ни уремного мрачного леса, ни поваленного бурей дерева с вывернутыми корневищами, не было даже классического снежного бугорка с кристаллами инея на его макушке, кои должны образовываться от дыхания скрытого под землей зверя. Здесь не было ничего такого, что могло бы испугать или хотя бы насторожить проходящего мимо человека.

Но не зря же пастухи что-то ощупывают палками, а Костя рубит жерди. Приглядевшись повнимательней, Николка увидел, что ствол лиственницы, к которому Аханя приставил свой карабин, исцарапан когтями, нижние ветви его изъеложены, надломлены, то же самое он увидел на соседних деревьях. Верхушки ерниковых кустов вокруг тоже были надломлены, а место, которое пастухи щупали палками, как будто едва заметно припухло на общем ровном, безупречно белом склоне. Щупая палками, пастухи громко говорили о предстоящей кочевке.

— А где же берлога? — не выдержав, изумленно спросил Николка.

— Да вот же она, стоим мы на ней, — с усмешкой сказал Долганов. — Вот ищем выход ее, щупай палкой, втыкай ее со всей силы. Твердо — значит, нет, если в мягкое ткнешься — значит, нашел.

Николка стал с опаской, осторожно щупать.

— Чего ты так щупаешь? — недовольно проворчал Долганов, — как будто боишься своей палкой землю насквозь проткнуть? Медведя не бойся — не выскочит. Карабин сними, мешает он работать, не скоро очередь до него дойдет…

— Есть! — удовлетворенно промолвил Аханя. — Есть берлог!

Подойдя к старику, Долганов вонзил рядом с его палкой свою, и лицо его удовлетворенно просияло:

— Она! Николка, снимай лыжи и копай лыжей снег вот тут. Вниз канаву копай. А ты, Аханя, посиди пока, мы сами все сделаем.

Николка с Долгановым, орудуя лыжами, как лопатами, выкопали перед берлогой загнутую бумерангом снежную траншею в пояс глубиной.

— Для чего такая кривая канава? — спросил Николка.

— Если прямую канаву от берлоги прокопать, медведь по ней сразу вниз убежит, а вот если загнуть ее в конце, то и он развернется по ней, бок подставит, стрелять в него ловчее. Канава, может, и не нужна нам будет — на всякий случай копаем, вдруг он вырвется из берлоги. Стрелять мы его будем прямо в берлоге.

Николка с опаской обернулся на заткнутое ветками и мхом чело берлоги. Перехватив его тревожный взгляд, Долганов снисходительно улыбнулся:

— Чего ты оглядываешься? Зимой, да еще в такой глубокий снег, его силой из берлоги не выгонишь. Бывало, жердью его пихаешь, пихаешь, чтобы выскочил, а он кэ-эк даст лбом по жерди — так аж на задницу падаешь или жердь из рук вылетает. Не хочет выходить! Вот осенью, по малому снегу, когда берлога открыта, тогда как пробка из нее вылетает, держись, не зевай — оседлает вмиг! А сейчас, если он выйдет из берлоги, смерть ему — зайца он не поймает, куропатку не поймает, только к человеку ему идти… Он это знает, он все-е знает… — Оглядев снежную траншею, Долганов отбросил лыжи в сторону. — Ну вот, готово. Теперь надо обтоптать те места, где стоять будут стрелки и человек с жердями.

Костя приволок три длинные, в оглоблю толщиной, жерди. Долганов и Костя размотали мауты, очистили от сучков жерди, делали они все это спокойно, точно намеревались не медведя убивать, а ставить палатку, и это спокойствие удивляло Николку, дрожавшего от возбуждения.

Аханя, взяв карабин на изготовку, встал сверху над челом берлоги. Костя изо всей силы протолкнул жердью пробку внутрь берлоги и одновременно заломил жердь так, что она выгнулась. Долганов, накинув на ее конец петлю маута, отбежал к ближайшему дереву, обкрутил вокруг него маут, притянул его еще немного и быстро завязал, зафиксировав таким образом выгнувшуюся жердь. Вторую жердь Костя воткнул в берлогу, заломил с противоположной стороны и точно так же притянул ее, Долганов — маутом к другому дереву. Третью жердь заломили кверху. Заломленными жердями выход из берлоги был закрыт.

После этого охотники торопливо разгребли снег над предполагаемой лежкой зверя, затем пробурили в крыше берлоги небольшое квадратное оконце, в которое Аханя направил ствол карабина, а Долганов сбросил туда, в темноту, кусочек снега. Снег сразу замелькал белым пятнышком, то исчезая, то появляясь.

— Здесь! — удовлетворенно сказал Долганов и стал изо всей силы вонзать заостренную палку в то место, где мелькал снег.

Внизу что-то глухо ухнуло, проворчало отдаленным громом, палка в руках Долганова вдруг задергалась, и в ту же секунду Николка увидел в черном квадрате две желтые искорки, и близко от отверстия распахнулась красная звериная пасть. В эту пасть и выстрелил Аханя два раза подряд. Стало тихо — внизу ни звука, ни движения.

Долганов вновь бросил в дыру комок снега. Снежный ком, упав, на что-то, оставался неподвижным. Долганов сделал на конце палки небольшой расщеп, опустил, сильно надавливая, покрутил и вытащил — на конце щелки в расщепе остался пучок медвежьей шерсти.

— Все, готов, убили, — сказал Долганов, и сразу после этих слов Николка почувствовал запах сгоревшего пороха.

Разбросав топорами и кольями мерзлый слой земли над берлогой, пастухи вытащили убитого медведя на снег.

— Ну и охо-ота… — разочарованно протянул Николка, трогая ногой окровавленную звериную морду.