Взмах, еще один… и он летел! Он все знал про потоки воздуха, ветер, управление ими, вписывание своего тела в эти потоки!
Он был горд, прекрасен и свободен, как никто на свете! И пролетавший, меняющийся пейзаж внизу казался маленьким и глупым.
Он уловил запах!
Жизнь! Жизнь, которая даст и продлит, помогая окрепнуть, его птенцам и ему…
Тум-тум-тум-тум! – застучало сердце, готовясь к атаке!
Добыча! Победа! Жизнь!
Он изменил расположение огромного крыла, выставляя его на спуск, он играл с воздухом, ветром, природой, он руководил и принимал решение, куда и как лететь – сейчас, добыча! Он чувствует ее запах, страх и смертельную настроенность ее тельца, еще не видит, но чувствует! Я победитель! Я здесь вожак, я чувствую тебя и знаю, что ты уже мертва, потому что ты продолжение моей жизни и жизни моих птенцов! И я возьму тебя! И он пикирует, легко, как дышит, – вниз, вниз, к добыче! Вон она, мечется, пытается спастись, спрятаться, убежать, но он знает, что поймает ее прямо сейчас! И его орлята, его потомство будут сыты и будут жить!
Красивый, гордый, свободный и уверенный, он пикирует вниз…
Тум-тум-тум-тум…
Он барс. Последний из единиц выжившего рода. Он гордый, сильный, смелый, он готов умереть, чтобы выжило его потомство, он чувствует добычу и соперника. Он знает, что соперник силен, и он другой – с неба, но не отдаст добычу. Ту, что пахнет погибелью своей, призывая ловцов и охотников, маленького, отбившегося от стада, поранившего ногу олененка.
Он горд, силен, он воин, один из последних, и он готов драться! Он знает каждую травинку, каждый камушек, каждый скалистый уступ и тропу в своем доме, он един с природой, со степью и горами, и они ведут и помогают!
Быстрый удар когтистой лапы по корпусу соперника. Он достал его, зацепил! Огромная птица, сделав стремительный вираж, взмывает ввысь, останавливает полет, замирает, почти складывает крылья и смертоносным клювом вниз атакует барса! В последний момент он уворачивается, он ждал этого момента, он рассчитал время и ждал! Уворачиваясь, он все-таки подставил, совсем немного, бок и почувствовал рвущую боль от ударившего клюва. Стремительный бросок гибкого тела, стремительный удар лапой, и он снова достал корпус и край крыла врага!
И вдруг, уходя от смертельной хватки двух хищников, меняется ритм, стук сердца, резко, на более глубокий – другая жизнь, другая действительность!
Туб-туб-туб-туб!
Сопровождаемый гортанным звуком, насыщенным, странным, зовущим и пугающим своей глубиной! Другая жизнь, другая действительность, другой бой…
Он воин, он всегда воин! Вождь, лучший из лучших: римлянин, грек, викинг, варяг, русич, шотландец, израильтянин – он отдельная боевая единица! Он знает все про жизнь, про смелость и трусость, про любой колосок и травинку в поле, про дом и про дерево! Он любит жизнь и живет ее полной мерой и не боится ее потерять – он боец! Он отдаст себя за детей, жену, продолжение жизни!
Меч в руке – душа Богу! Все едины!
Голос сердца разрастается и становится набатом, не зовом, не током крови всех живущих, странным, тягучим, пугающим набатом, меняя окрас и предназначение…
Таб-таб-таб-таб!
Он в небытие. Он все и ничто, точка отсчета и конца, он умер и стал всем, он умер и стал ничем.
Странно. Холодно. Жарко. Темно. И ярко-светло.
И… одиноко! Одиноко среди познаний вселенских, голосов истинных! Одиноко!
Он рвется назад, туда, где он знает, понимает каждого зверя, травинку, дерево, воду, воздух и неба высоту, где есть свет, жизнь, страдания и радости!
Таб-таб-таб-таб!
Стучит неведомый барабан, и вторит ему голос, зовущий, приказывающий, требовательный гортанный голос.
Костер. Огромный, несколько толстенных деревьев сложены в этот костер, он рядом, смотрит в огонь, ему и жарко и холодно одновременно. И он не знает, кто он и что он.
– Что главное в жизни? – спросили его из небытия над костром.
Он смотрит на пламя, слышит, как трещит, сгорая, и щелкает смолистая кора.
– Жизнь, – отвечает он.
– Нет! – недовольно гремит голос и повторяет вопрос: – Что главное в жизни?
Он задумался. Закрыл глаза, но чувствовал жар костра и через веки. Забыл себя, любое прошлое, будущее, настоящее, полученные знания!
Слушал.
Что главное в жизни?
Что-то мешало ему! Мешало стать совсем пустым, чтобы понять! Голос!
Еле различимый, как далекая песня сирен, – тихий, печальный, зовущий, обещающий, рассказывающий только ему о том, что было, что есть, что может быть впереди, песня, набирающая силу и красоту, которую поет далекая-близкая, самая родная и единственная во всех мирах женщина…
Таб-таб-таб-таб-таб!
– Что главное в жизни? – спросил его грозно, требовательно голос в третий, и он знал, что в последний раз.
Он плакал! Этот угрожающий, вершащий над ним суд голос заглушал тихую песню женщины, зовущую и обещающую. И тогда он, кто бы он ни был в данный момент – олень, орел, барс, трава, дерево, поле, мужчина, воин, ничто – сделал невероятное, за гранью всех возможностей усилие и потяну-у-у-у-улся на зов песни всем, что осталось в нем живым…
…И дотянулся, услышал в полной силе, приблизился!
Она протянула ему маленькую узкую ладошку из серого ничего, он сжал сильно ее пальчики, последнюю опору для него! Она наклонилась к нему, невидимая, обдала своим запахом, жаром жизни, горячестью губ и выдохнула:
– Я с тобой…
И он потянулся-потянулся-потянулся за этой спасительной маленькой ладошкой, которую сжимал со всей силой, зная, что делает больно, даже улавливая хруст суставов, и ответил на трижды заданный вопрос.
Выдавил из больного ошметного, перегоревшего смертью горла:
– Лю-ю-юбовь…
И пропал! Как канул в черноту!
А когда вынырнул, разлепил с трудом веки, почувствовал такую ужасающую, непередаваемую боль всего существующего тела, каждой косточки, каждой мышцы, каждого внутреннего органа, даже корней волос на голове!
И первое, что увидел, – как в тумане проявляющееся, сквозь пелену склонившееся над ним странное, страшное, черное старческое лицо с бездонными глазами. Человек что-то сказал на гортанном незнакомом языке.
– Что? – прохрипел с трудом Захар.
– Спи! – приказал странный человек.
И он провалился в небытие. Не черное, не привычное уже серое безысходно-смертоносное, в никакое. Просто спал!
И слышал, слышал во сне еле уловимый далекий и зовущий голос той женщины, певшей песню, невидимой, но единственно родной, спасительной.
Проснулся неизвестно когда, и снова первое, что увидел, – это почерневшее лицо, но значительно моложе того, что запомнил в первое пробуждение.
– Где я? – хрипел первобытный, заново родившийся Захар.
– Живой, – нелогично ответил человек.