Занятно. Я из России.
— Правда — из России? — переспросил тот по-русски. — Мои родители смылись из неё в восьмидесятых.
— Причём в СССР их дразнили евреями, а в Израиле обзывали русскими. Знакомая история.
Пассажир стрельнул глазами.
— Ты когда нырнул в прошлое?
— Второго августа двадцать четвёртого.
— А я из августа двадцать третьего… И что стряслось за год?
Случилось седьмое октября, подумал Глеб. Если начнёт говорить, скорее всего, горло перехватит спазм. А не сдавит горло, значит, Мордухай не вернётся в Израиль двадцать третьего года и не предупредит власти о теракте ХАМАСа.
— Не скажу. Иначе аппаратура тебя не пропустит назад. Ты передашь мои предостережения и изменишь историю до того момента, как я убыл в Даллас. Смекаешь, почему такое невозможно? Цени, о тебе забочусь.
— Твою мать… Верно. Заботливый гой — что добрый самаритянин. Оксюморон.
Да, согласно библейской легенде самаритяне отнюдь не слыли белыми и пушистыми, особенно по отношению к евреям. Соответственно, единственный акт гуманизма с их стороны запомнился на тысячелетия.
За окнами простиралась уже пустынная равнина. Дорога уходила на юг. Глеб остановил авто и выключил мотор.
— Хорошо тут в ноябре, не жарко. Пошли, посекретничаем. В Далласе, я так понимаю, всё сложилось без нас.
Еврей держался полубоком, смотрел искоса.
— Ну, пошли. Давай так: один секрет от меня, другой от тебя. Только пушку спрячь, не делай мне нервы.
— Замётано.
Можно вывалить сколько угодно секретов в обмен на один-два, если точно знаешь, что визави ни с кем ими не поделится. Тогда при любом раскладе в выигрыше. Вдруг у Шнеерсона какой-то козырь в кармане?
Глеб не спускал глаз с его рук. Вдруг рядом с ним шагает израильский Брюс Ли, пропустивший нокдаун в машине исключительно от неожиданности, ныне утраченной?
— Начну. Наша машина времени представляет собой обычную яму, очень много электроники вокруг, а главное — близость АЭС, потому что электроэнергии уходит прорва. Машина формирует в прошлом тело, куда моложе и лучше, чем оставленное в настоящем, — он не без гордости хлопнул себя по временному фюзеляжу. — Туда отправляет душу. Погиб в прошлом — организм в будущем тоже гибнет.
Еврей словно споткнулся. Выругался на великом и могучем.
— Неужели меня обманули… Ты уверен?
— На все сто. Один мой попутчик так классно устроился, что расхотел возвращаться. Второго расстреляли. Оба раза очнулся — рядом бездыханное тело напарника. А что тебе втирали?
— Оживу в двадцать третьем году, утеряв всё, узнанное здесь.
— То есть тебя обещали засейвить и перезагрузить? Брат, это ни разу не компьютерная игра. Живём один раз и умираем один раз.
— Су-уки… Но тогда…
— Обожди ругаться. Кто организовал ликвидацию Кеннеди?
— МОССАД.
— Нафига? Он же ничего плохого Израилю не сделал.
— Ты всего не знаешь. Собственно, знают единицы. Но ты никому не скажешь.
Еврей выхватил пистолет. Маленький, крохотного калибра, но на расстоянии трёх шагов вполне убойный.
Выдёргивая револьвер, Глеб за тысячную долю секунды прокрутил диспозицию в голове и понял: шансы аховые. Шнеерсон ушёл в прошлое и вернулся в августе двадцать третьего, значит, его невозможно убить, не меняя прошлое. А Глеба — вполне…
Два выстрела слились в один.
Еврейский темпонавт рухнул на песок с широко открытыми тремя глазами, сверплановый возник среди лба. Глеб с удивлением обнаружил, что сам даже не ранен.
«Спасибо, Мироздание. Ты решило оставить сына российских эмигрантов в Техасе, а не меня».
Стало быть, в августе двадцать третьего израильские экспериментаторы получили мертвеца. А профессор Бронштейн, выходит, сильно наврал про даты, когда предлагал технологию соотечественникам. Либо те сами набрели, совпадение практически невероятное, но в теории возможное.
Дальше была рутина. Глеб убедился, что пуля прошила череп насквозь и улетела далеко. Забрал документы, часы и вообще всё, что могло помочь в опознании трупа. Закидал камнями. До хайвея полмили, шанс, что жмура обнаружат в ближайшие дни, исчезающее мал, а у полиции есть развлечение повеселее, те ловят убийцу Кеннеди.
Камеры вытащил из тайников только двадцать четвёртого, когда первый энтузиазм сыскной работы пошёл на спад. Одна чётко засекла вспышки в совершенно неожиданном направлении, примерно по курсу движения колонны, но не с травянистого холма. Снайпер МОССАДа выбрал хорошую огневую точку.
В Гродненской области опустил контейнер с фотодокументами и смартфон Шнеерсона в яму. Минуту боролся с искушением сгонять в Ригу и попытаться найти Генриха. Подставил лицо декабрьскому снегу, шагнул вперед и упал замертво, чтобы очнуться в августе.
«Я никогда не любил воскресать, но иначе не смог». (Канцлер Ги, «Тень на стене»).
Глава 17
Смарт из шестьдесят третьего года, как и следовало ожидать, произвёл впечатление большее, чем клад Наполеона и сотни метров киноплёнки, запечатлевшей стрельбу по машине Кеннеди.
Осокин повертел его в руках, даже понюхал. Нажал на кнопку, экран не загорелся. Ничего удивительного, аппарат пролежал в земле больше шестидесяти лет и не заряжался.
Глеб, Алесь и Конрад Бронштейн сидели на стульях вдоль стола совещаний в начальственном кабинете. Принесший из прошлого странный артефакт испытывал нечто вроде чувства вины. Обнаружение в минувшем продукта высоких технологий, сохранившего в руках Шнеерсона работоспособность, развалило массу сырых теорий и правил поведения в путешествиях во времени. Убеждённость Бронштейна, что пистолет Макарова откажется стрелять в палатах Бориса Годунова, растаяла как утренний туман.
— Мы знаем, что ничего не знаем, — «утешил» его Алесь.
— Товарищ полковник, не стоит подключать смарт к USB-зарядке, — посоветовал Глеб. — Конечно, я тщательно его упаковал в вощёную бумагу перед тем, как умереть в очередной раз. Но что-то наверняка окислилось. И никто никогда не держал в руках литий-ионную батарею от телефона шестидесятилетней давности. Может тупо рвануть. Лучше её отсоединить, а потом копать чипы памяти.
— Да. Передадим в ФСБ, пусть их специалисты разбираются, — согласился Осокин. Он ещё раз перебрал фотографии, сделанные с кадров киноплёнки. — Юшкевич, Бронштейн, свободны. Майоров — останьтесь, — выждав, когда за научниками закрылась дверь, спросил: — Вы отдаёте себе отчёт, какая это бомба — причастность израильтян к ликвидации Кеннеди?
— Так точно. Сменивший его Линдон Джонсон объявил Специальную военную операцию во Вьетнаме, против которой выступал Кеннеди. Убитый — отпетый негодяй, но если бы остался в живых, притормозил бы отправку военных в Индокитай. Янки потеряли в СВО, не помню точно, больше пятидесяти тысяч. Местных погибло свыше миллиона, эти смерти американцам до сиреневой звезды, но полсотни тысяч своих