и что спасти ее не удалось. Это все. Первой там оказалась моя мама — она услышала, как мистер Джеральд звал на помощь. Остальное их семья решила оставить от общественности за закрытыми дверьми, и мы все должны с уважением отнестись к такому решению.
— Понимаю.
— Я не думаю, что Донне и Тиффани на самом деле необходимо знать подробности. Да и всем нам. Достаточно и того, что случилось.
Кросби идет рядом, не зная, что еще сказать, и я признаюсь:
— Оливер, Викки и мне не отвечает. Совсем. И я понимаю почему — ей сейчас никого не хочется видеть. Прошло всего три дня, я даже не представляю, что они сейчас с Картером чувствуют … Это как ожог, который ослепляет и оставляет с болью один на один. Дай ей время.
— Но если понадобиться моя помощь, — спрашивает Кросби, — ты скажешь мне? А с Батлером я поговорю, иначе он не отстанет.
— Обязательно. Спасибо тебе!
Виктория сама звонит уже вечером, когда я стою у окна и смотрю на их дом. Сейчас он почти не освещен изнутри, лишь привычно горят фонари вокруг коттеджа, и второй день колышутся от ветра шторы в распахнутом проеме зимней террасы, словно кто-то намеренно оставил ее открытой.
Все эти дни в комнате Картера темно и мне страшно думать, что он снова исчез, как уже случалось однажды. Что все они там, в большом доме Райтов, сейчас одиноки — Виктория, Картер, их отец. И больно помнить, что когда-то все было иначе.
— Лена, ты можешь ко мне прийти? Пожалуйста.
— Прямо сейчас?
— Да.
— Конечно.
— Входная дверь открыта. Просто войди и поднимись…
Умолять вовсе не в духе Виктории, но в данный момент в голосе подруги я слышу не просто просьбу, а отчаяние и, конечно, не могу не откликнуться.
Я отхожу от окна и одеваюсь. Надеваю кофту, лодочки — здесь идти недалеко, и спускаюсь вниз. Выйдя на улицу, иду по аллейке к дороге и дальше, к входным дверям дома Райтов, мысленно уговаривая себя, что ничего в этом странного нет. Что я уже была в этом доме когда-то давно, пусть и прошло много лет. И что мне не сложно найти комнату Вик и случайно не спутать ее с другой спальней…
Но сердце учащенно бьется, а ноги не слушаются, когда я берусь за ручку двери и вхожу в чужой дом. Не такой светлый и дорого обставленный, как наш, но по-своему уютный, несмотря на то, что здесь недавно произошло.
Неяркий свет горит только на кухне, но вокруг не слышно ни звука. Холл тускло освещают напольные светильники, а в абсолютно пустой гостиной беззвучно работает плазма, транслируя новостной канал. Я поднимаюсь по лестнице на второй этаж тихо, боясь нарушить тишину дома и, оказавшись в еще одном холле, отыскиваю взглядом комнату Виктории.
— Лена? — подруга сама распахивает дверь и ждет, когда я подойду, замерев на пороге — похудевшая и осунувшаяся темноглазая девушка, но все равно симпатичная. Только потерянная, судя по взгляду.
Что ей нужно, я понимаю, когда оказываюсь рядом и обнимаю ее — тепла. Обыкновенного человеческого тепла, возле которого можно согреть душу, и она крепко льнет ко мне.
Мы стоим так долго, после чего я закрываю дверь и усаживаю ее на кровать, накрывая пледом.
— Где мистер Джеральд? — осторожно спрашиваю. — Почему ты одна?
— Не знаю, — она пожимает плечами, и они тонко дрожат под плюшем. — Наверное, в баре. Мне все равно.
— А Картер?
— Не знаю. Я не хочу их видеть, — внезапно признается Вик, — никого!
Ее губы смыкаются и, несмотря ни на что, вновь капризно поджимаются, а брови хмурятся. Она выглядит обиженной и одинокой. И в то же время растерянной, словно потерялась в этом доме одна и не поймет, кто в этом виноват.
Я не тороплю ее с разговором, просто обнимаю, и Вики долго молчит.
Глава 37
Мне хочется ее приободрить, напомнить, что за этими стенами есть жизнь, и я вспоминаю:
— Сегодня о тебе спрашивал Оливер Кросби. Он переживает, ты не отвечала на его звонки. Хочешь, я скажу ему, что ты не против поговорить?
— Пусть сначала усы сбреет, дохляк.
— Он сбрил, и мне кажется, не такой уж Оливер и тощий.
— А Ник? Он спрашивал? — поднимает голову Вик, и я вижу в глазах подруги надежду — робкую, но она все равно светится огоньком.
— Нет, прости, Вики, — мне не хочется ее огорчать, но я не могу врать, и когда девушка отворачивается, пробую смягчить свой ответ: — Мы с Николасом совсем не разговариваем последнюю неделю, ты же знаешь его характер. Он никогда со мной ничем не делился.
Знает. Для Виктории характер Николаса не секрет, только она все равно всегда умудрялась видеть его в своем свете. Вот и сейчас, судя по выражению лица, ищет моему ответу оправдание.
— Ну и пусть! Моей матери Ник никогда не нравился, — внезапно признается. — Ей вообще никто не нравился из наших друзей — даже ты.
— Я? Но почему? — признание Вик удивляет меня и достаточно сильно. Я бывала в доме соседей всего несколько раз, уже очень давно, и миссис Райт всегда держалась со мной вполне приветливо, хотя и отдаленно.
— Она говорила, что однажды Картер заберет тебя у Алекса, а ты ему это позволишь. Тогда она была пьяна и много чего еще говорила, а моего брата уже не было в живых. Когда я рассказала ей о драке Картера и Ника, она сказала, что Ник глупец, если переходит дорогу ее сыну. Она даже не поговорила с ним, как я просила! Словно мы для нее — пустое место!
— Нет, Вики, это не так.
— Это так, Лена! Так! Она нас обманула, понимаешь? Меня и отца — Картер всегда ее видел насквозь. Мы ждали, что ей станет лучше и она поможет нам стать прежней семьей. Она обещала! Мы все нуждались в ней. А вместо этого все стало только хуже!
Виктория всхлипывает и утирает нос рукой. Продолжает говорить, потому что больше ей некому сказать:
— Это мама сделала нас такими — чужими друг другу, а потом всех бросила. Но самым первым, кого она бросила, был Картер, просто раньше я этого не понимала, мне нравилось думать, что я важнее для нее, чем брат. А теперь я не сплю две ночи, и знаю, что это не так. Ты помнишь наш разговор на стадионе? Что я тогда сказала тебе.
Воспоминание болезненным осадком шевелится в душе.
— Да.