желал?
— Из-за какой-нибудь девочки?
— Нет, просто если тебя выбирали, то выдавали ботинки и брюки. А у меня никогда не было обуви.
Рикардо поднялся с кресла, остановил Amor en contra Рамаззотти и поставил компакт диск Селины Гонзалес, чтобы показать, как проходят репетиции карнавала. Я вдруг напрягся, представив, что подумал бы мой брат, увидев меня на кухне страны третьего мира в компании с альфонсом, рассказывающим про карнавал. Братец наверняка бы подумал, и не без оснований, что я рехнулся. Какого черта я здесь делаю? Вразумительных объяснений я не находил, и это меня беспокоило. Рикардо разогнал мои сомнения, с улыбкой предложив еще один бокал пива. Для пива, сваренного на Карибах, оно было очень даже недурно. Совсем непохоже на мое любимое от пивоваренной компании «Ламбрате». Однако и это пиво — «Буканеро» — тоже ничего. Хвала «Буканеро». Хвала «Буканеро» с сигаретой.
Карибский юноша летал по комнате, каждое его слово было как цветное фото. Я даже явственно представил себе ту площадь, на которой маленький Рикардито каждый вечер разучивал танец «Уауанко». А потом его отчислили из группы из-за странного предубеждения: он был единственным белым, участвовавшим в танце, который считался прерогативой чернокожих. Разочарование его было так велико, что он проплакал целую неделю. Он был в отчаянии таком же безнадежным, как и квартал, где он родился, — Репарто-Эскрибано; место называли кварталом Грамотеев, потому что там жил один синьор, который писал за неграмотных письма.
Если бы моя мать услышала эту историю, не сомневаюсь, она моментально посвятила бы очередную среду для поиска спонсоров и фондов, чтобы отправить авторучки, тетради и учебники грамматики в квартал Грамотеев. Я вдруг вспомнил, как исподтишка кидался из окна ручками по прохожим, так, чтобы меня не застукали воспитательницы.
Проигрыватель внезапно остановился, потому что отключили электричество. Я и Рикардо не проронили ни звука.
— Ангел пролетел…
— Кто?
— На Кубе говорят: когда в комнате неожиданно воцаряется тишина, это значит — тихий ангел пролетел.
— Однако… Все вы там на Кубе, знаете…
Рикардо засмеялся. Вообще-то я был пессимистически настроен, но у меня родилось ощущение, что не такой уж я и дурак, пусть и учился не в престижном университете, но, в конце концов, с дипломом политеха оказался на виноградниках, а сами знаете, здесь без диплома никуда. Грустные воспоминания тем временем переросли в веселые рассказы, и Рикардо приступил к приготовлению своего фирменного блюда: кальдоса — что-то типа супа с юккой плюс еще, используя его терминологию, маланга, калабаса да вдобавок солидная свиная нога, которую Рикардо купил у местного мясника по имени Скроккаро.
— Сейчас, правда, еще рано, потому что феста[27] будет только сентября. А это типичное блюдо для этого Праздника.
— Праздник? Неплохо!
— Клянусь, он именно так и называется… Его устраивает Комитет защиты революции, его празднуют в каждом квартале. На улицы выносят огромные кастрюли, а потом идут с ними от дома к дому и просят кинуть что-нибудь съестное, кто что может — кто картошку, кто малангу, кто луковицу… Это коммунистический праздник.
— А пьете вы там что?
— Рон.
— ???
— Ром, но мы его там называем рон. Чистый рон… сейчас ты его попробуешь под суп. Или ты непьющий?
Рикардо улыбнулся раньше, чем успел это сделать я. Он ведь вовсе не знал, что я и «Гавана» составляем одно целое. Он уже успел заметить, как я хлестал глотками его «Буканеро», хотя пивко мне больше по душе, ежели к нему прицепить стаканчик виски, а лучше два, а лучше не помню сколько. Я так и продолжал сидеть, несуетно, в этой пропахшей милосердием кухне, а Селина Гонзалес уже начала следующую песню.
Как раз при первых нотах Yo soy el punto cubano мне вспомнилась Анита; должно быть, она теперь в нужной кондиции, и я решил включить телефон. В комнате Рикардо мобильник брал только в том же месте, что и в моей комнате — у окна. Почти сразу же раздался звонок.
— Мама… Да, живой я, пока еще живой… Да нет, я не в больнице, это так… шутка… посмеяться… Понимаю, на эту тему не шутят… Нет, с машиной все в порядке. Если я три разбил, это не значит, что я должен бить их постоянно… Ты права, но я еще ни разу не разбивал ни одного «порше», а ты уже две… Я не повышаю голос… Хорошо… Не знаю… недельку, может, две… Мама, я двадцать семь лет не работаю… А здесь у меня появилась работа… Вендемиа… Да виноград я здесь собираю, я тебе уже говорил… Да нет же, это никакая не благотворительность! Мне даже платят… Да, понимаю, незачем отнимать работу у румын… Я тебя не обзываю расисткой! Да, дождь… Я в гостях у друга, он кубинец, живет здесь… «Кубинец» значит, что он с Кубы… Нет, он не чернокожий, у него даже глаза голубые… Нет, его никто не усыновлял, погоди, я сейчас спрошу у него… Нет, он в другой комнате… О’кей, а что в этом плохого, извини? Ах, ты даже организовала благотворительный вечер?.. Работает здесь… Всем понемногу… Он сам пригласил… Да, знаю, знаю, дистанция… разумеется… Нет, я его не знаю… Да, ты права… Да, я не забуду… ты права… Суп из овощей… Откуда я знаю, мыл ли он ее с содой?.. Не то что бы совсем не пью… ты же сама… Я ни на что не намекаю… Как там Лола?.. О, и давно уже выпускают таких фей «Винкс» — ростом с девочку?.. И уже у всех такие?.. Я тебя понимаю… Бедняжка Лола… Пролетариат… Хорошо… Но тут она права… Если у нее перерыв на игры, почему она обязательно должна играть на фортепиано?.. А ей хочется просто поиграть… Это нормально… Я не изображаю из себя жертву… Мне здесь хорошо… Мой отец меня не интересует… А не может Пьер один подписать?.. Он звонил пару дней назад… Это ты мне скажи, как у него дела!.. Я знаю только, что… Да, конечно, имущество это важно… Имущество и здоровье, ясно… Нет, здесь нет никакого салона красоты, пара бассейнов и все… Нет, этого нет… Тоже нет… Тоже нет… Тоже нет… Даже спутникового телевидения, и то нет… Нет, это не реалити-шоу… Не думаю, что тебе понравилось бы… Нет… Не беспокойся, я скоро приеду… О’кей, я не буду работать… Хорошо, обещаю. Удачного шопинга.
Рикардо понимающе смотрел на меня, держа наготове стакан с водой, чтобы я смог прийти в себя после столь изнуряющей беседы. Хотя нет, это была не вода,