Читать интересную книгу О теории прозы - Виктор Шкловский

Великий Белинский при жизни гениального Пушкина оплакивал падение его таланта.

История противоречивее жизни.

Трагичность жизни многих поэтов объясняется тем, что они как бы птицы, слишком рано прилетевшие в свою родную землю, землю, им необходимую.

Маяковский писал:

Я с сердцем ни разу до мая не дожили,а в прожитой жизнилишь сотый апрель есть.

Толстой не знал, как спасти Анну Каренину.

Не знал, как будет жить и где будет жить Катюша Маслова. Он дал ей мужа – человека фантастических убеждений, который предполагал, что, вероятно, сама земля – организм человека; который слышал что-то о Федорове, мечтающем о воскрешении мертвых, всех мертвых в будущем.

Реальность отличается от натурального, проверенного, увиденного времени.

Мандельштам когда-то писал: «Я опоздал на празднество Расина!»

Мандельштам описывает театр, где будет существовать или существует постановка «Федры». Он сам считает себя человеком с потерянным полетом. Поэтом без приземления.

Маяковский реален, потому что он поэт будущего. Но у него не было друзей будущего.

В странной книге «Алиса в стране чудес» людей судят за преступление, которое еще не совершено.

Осуждают.

Обыкновенное звучит сказкой.

Для сказки это слишком горько.

Границы между тем, что должно быть, и тем, что есть, все время сближаются.

Должное становится реальным. Но это становление, то есть процесс.

Даже у великих открытий существуют великие сомнения. У самих творцов или у их друзей.

Существуют люди, которые виноваты в том, что они были недостаточно верны будущему.

Так пишет писатель, литературный стаж которого – семьдесят пять лет.

II

Пушкин писал «Евгения Онегина» семь лет. Толстой «Казаков» – десять лет.

Мы, читатели «Евгения Онегина», принимаем его как целую вещь, как будто сразу написанную. Но ведь есть человек, он же автор, и вокруг него все изменяется: он одновременно пишет вещи, куски, которые имеют по его и не по его воле разное направление. Время, длительность написания входит, а нередко и определяет ход произведения, сам результат. В литературе время как бы ведет человека, оно определяет видение. В литературе время часто является главной причиной изменения вещи.

В архитектуре мы тоже имеем время как явление, которое определяет то, что воспринимается.

Уточним: у времени есть как бы неизменная константа, определяющая изменение другого компонента времени.

Мы не знаем будущего, мы даже не можем представить себе его.

Но время, движущееся под нашими ногами, движущее нашей головой, руками, сердцем, – сила, не зависящая от нас.

Когда мы читаем «Евгения Онегина», читаем слова «Но я другому отдана, я буду век ему верна», то мы обычно воспринимаем это заявление как слова, привычные для нас, слова, которые хотят быть именно тем, что они выражают. Но ведь одновременно это время венчания, время отказа от времени.

Корнилов во время осады Севастополя говорит матросам: «Умрем за наши места».

Матросы отвечают: «Умрем. Ура!»

Вторая часть этих слов изменяет значение слова «умирать»; оно значит «мы не умерли!» и как бы – «мы не умрем, ура, мы бессмертны».

Когда Татьяна говорит: «Но я другому отдана», то тут время выключено, выключен второй компонент времени – то, что изменяется.

Мы знаем и верим, что Пенелопа была верна Одиссею двадцать пять лет.

Но для заполнения этого времени она ткала. День ткала, ночью – распускала ткань.

Пенелопа проверяет пришедшего к ней человека и предлагает передвинуть кровать. Она тут как бы проверяет время, потому что Одиссей некогда поставил кровать, взявши грандиозный пень – дерево, оно поставлено навсегда. И это тоже выключение из времени.

Роман рассчитан на то, что он читается в определенное данное время, и, одновременно, роман показывает изменение человека и мира под влиянием времени.

Включение в роман рождения, обучения, разорения, обогащения, путешествия, получения наследства – все это явления движения времени.

В «Домби и сын» Диккенса в самом названии включено время.

Человек и его сын. Поколение.

Но роман, в частности английский роман, идет дальше. Человек стареет, разоряется и обогащается. «Домби и сын» – «сын» служит залогом того, что разорившаяся фирма построена так, что она еще разбогатеет.

«Дон Кихот» – это не только роман о человеке, это обозрение страны этого человека.

Роман «Евгений Онегин», как говорит автор, построен по календарю. Уточняя, мы можем сказать, что он построен по временам года.

Осень, зима, весна – это изменение точки, с которой видна жизнь, изменение точки анализа.

Почему я об этом говорю?

Живем мы мгновенно.

Это хорошо, предметно передал Юрий Олеша, говоря о том, как незаметно для мальчика приходит момент, когда вдруг он слышит, – его называют стариком; его, мальчика, останавливают теперь этим словом.

Мальчик уже перед порогом времени лет.

Теперь мне надо сделать большой и как бы невидимый для читателя проход, – переведу мысль свою на пересекаемую нами дорогу.

Герои в произведениях являются людьми разных времен.

Разных эпох нравственности.

Наверное, поэтому им так трудно живется вместе.

Это и есть содержание романов – неустроенность жизни.

Брат Левина – нигилист. Левин его не понимает. Министр Каренин. Скупка земель.

Это блины, положенные по-разному. А их режут и пережевывают вместе.

И можно было бы поставить номера эпох, в которых находятся разные герои.

И граф Толстой пишет в дневнике, вот он пашет землю, и ничего не изменяется в Ясной Поляне.

И тогда Толстой утверждает неподвижность мира. Времени. Есть одна нравственность.

Эта несовместимость времени и героя хорошо дана Вольтером в его «Простодушном». Герой принимает прямое назначение вещей. Он утаскивает предложенную ему женщину в лодку и реально женится на ней.

Разновременность одного времени.

Анна и Вронский родились в разное время.

Пушкин говорил, что наука может стать старой, как бы преодоленной временем, но художественное произведение вечно.

Художественное произведение не стареет.

Ибо существуют два компонента времени: компонента сегодняшнего времени и константа вечного времени.

В бесконечно давней книге «Гильгамеш» у героя умирает друг. Говорят, что он может победить смерть, если он не будет замечать времени; ему подают хлеб, но он обещался не есть. Когда он приходит в себя, то видит, что рядом с ним лежат почерствевшие, позеленевшие хлебы. И мы понимаем, что время не может быть остановлено.

Время не исчезает в искусстве, но оно неуправляемо. Оно вечно в своем сознании.

Соединив строчки Пастернака – вспомним Илиаду: не верят, верят, жгут огни, а между тем родился эпос.

Литературное время, емкое, но останавливаемое, убыстренное или замедленное, – это свое царство, свой мир со своим учетом времени.

В Коране человек роняет кувшин с водой; в это время он испытывает вдохновение и облетает все ступени рая. Вернувшись, он видит: вода еще вытекает из кувшина, вода еще не успела пролиться.

6. Легкие нужны для дыхания. Мысли вслух

Вступление

Нам не суждено или редко кому из нас суждено посмотреть на себя, что мы сделали.

Главная тема, главное решение задачи уходит. Или достигается иногда потом.

«Потом» в искусстве – это не то, что «потом» в обыденной жизни.

Когда при Юрии Карловиче Олеше дома говорили «потом», он отвечал: «Мы уже все потом».

«Потом» в искусстве – это «потом» прочтенный Шекспир или только «потом» не понятый «Дон Кихот» Сервантеса.

Я сам не заметил, что Сервантес как бы поглощен Дон Кихотом. Тема поглощена своей частью. Потому что сказанное сейчас – потом звучит совсем иначе.

Я не забыл книгу «Гамбургский счет».

Вышла она в 1928 году. В 1949 году, через двадцать один год, о ней говорил на Собрании писателей хороший человек; судили книгу, куски книги. Нет его давно; но тогда он не сказал, что книга уже тогда вышла двадцать лет тому назад, а те годы шли быстро, то ведь и это «потом» надо учитывать.

Все прошло.

Пишу «потом» с новым дыханием.

Я не отрекаюсь от того, что написал, пишу о законах изменяющегося искусства. Оно изменяется и для больших, и для малых, потому что мы говорим не только своим голосом, но по-разному через нас говорит время, изменяющее смысл прошедшего и достигнутого.

Дело в том, что два варианта великой повести Гоголя «Тарас Бульба» отличаются.

Два варианта великой повести Гоголя «Тарас Бульба» отличаются так, что герои этих двух книг могли бы друг с другом сражаться.

В первом варианте Тарас Бульба говорит о том, что его обсчитали в дележе добычи. Он сам создаст свой полк, который будет принадлежать ему, так как бойцы крепостные, и тут его никто не обсчитает.

Во втором варианте Тарас Бульба едет биться с польскими панами и кается, что у него самого, на родине его, есть люди, которые торгуют крепостными.