парня окутано слабым сиянием силы и она тонкими струйками тянется ко мне. К моей груди.
Сердце сжимается еще сильнее и замирает на миг.
Моя сила отзывается неохотно, слишком вымотался. Как будто не считает, что мне что-то угрожает. Или я сам так не считаю? Но знакомое царапанье когтей по внутренностям помогает прийти в себя.
Так, только бы спросонок не прибить его. Бурые нити оплетает его руки и шею, затягиваясь. Пепел с поднявшихся символов оседает на слабом потоке его силы, впитывая его в себя. Чуть усиливаю хватку за шею и парень, хрипя, приваливается к валуну.
Сердце отпускает, приток чужой силы бодрит немного, но достаточно, чтобы я мог сесть. Осторожно выглядываю — никто в нашу сторону не смотрит. Пара пустынников с Игнатом дежурят у входа.
Остальные рассредоточились по пещере, почти все лежат. Только командир явно проводит проверку припасов и оборудования — перед ним свалены рюкзаки.
Перевожу взгляд на незнакомца. Со стороны должно казаться, что мы разговариваем. Собственно, поговорить я и хочу.
Злоба в его глазах меняется на непонимание. Он не может пошевелиться и даже говорить. Немного ослабляю давление. То, как послушно реагирует сила, придает мне еще немного энергии.
— Ты кто вообще такой? — задаю ему главный вопрос и стучу в надпись на каске. — Панаевский?
— Хррр, — он прочищает горло и сдавленно отвечает. — Да. Ты даже не запомнил род, который подставил.
— Чего? — я трясу головой. — Кого я подставил? Ты о чем вообще? И кто тебе Глеб Панаевский?
— Не делай вид, что не понимаешь о чем речь, я все знаю, — он пытается приблизиться и мне приходится снова его слегка придавить. — Что… Что это такое?
— Особое родовое умение, — усмехаюсь. — Спокойные переговоры называется. Не дергайся, тогда не пострадаешь.
Но я уже не уверен, что долго удержу свою «чужую» силу. Она начинается едва заметно пульсировать, пробуждаясь. Жадная, зараза, не нравится ей, когда дразнят. Я так и не понимаю, что она может делать.
Экспериментировать на недружелюбном, но вроде как своем, как-то нехорошо.
— Не слышал о таком… — бормочет парень, хмурясь.
— Предполагаю, что ты о многом не слышал. А некоторое из того, что слышал, и вовсе чушь. Так кто ты такой? И кем тебе был Глеб Панаевский?
— Отцом он мне был, тварь, — сквозь зубы рычит он, снова заводясь.
Ну вот тебе и наследие былых встреч. Хтонь, мог бы и догадаться, что при таких густонаселенных аристократических семьях, и у психопата есть отпрыск. А то и не один. Сколько ему было, сороковник? К этому времени немало можно настругать…
Я слегка придавливаю шею и отпускаю, как только вижу, что губы его начинают белеть.
— Давай без этого, — вежливо прошу я. — У меня очень плохое настроение, а терпение так вообще закончилось демоны знают когда. Объясни нормально.
— Ты убил моего отца! Так нормально объяснил? — глаза парня вспыхивают злостью.
— Я не убивал. Кто тебе вообще такое сказал?
— Не ври! — он шипит, но на крик не переходит, не привлекая внимания. — Я знаю, что он занимался тобой. И после его смерти слышал от старших о контрибуции. Тебе лично!
Контрибуция? Я пытаюсь вспомнить значение мудреного слова. Это вроде выплата победителю. Мне лично род Панаевских что-то там выплатил, а я и не знаю? Ну прекрасно, ну дед, вот старый хрыч. Вот выберусь, дождешься ты разговора по душам.
Интересно, если прорыв хаоса в столице замаскировали под взрыв газа, то как выставили смерть безопасника? Знай этот воспылавший местью о демонах, обвинял бы их, а не меня.
— То есть того, что это я виноват в его гибели, ты не слышал? — вкрадчиво спрашиваю я.
— Это и дураку ясно! Контрибуцию выплачивают только после прямой схватки.
— Так и что тебе сказали?
— Что не моего ума дело, — скукоживается он, но не надолго. — Да вот только не на того напали! Я не оставлю смерть отца без ответа!
— Да успокойся ты, — я раздраженно морщусь и снова затягиваю силу на шее.
Панаевский сипит, скребя руками по невидимой удавке. Борется отчаянно, не сдается. Я даже проникаюсь уважением. Не понял, чем его прихватили, но не боится.
— Повторю еще один раз. Я не убивал твоего отца. Могу дать тебе слово княжича.
Парень замирает, смотря на меня с недоверием. В глазах его борьба. Нарушить слово, насколько я понял, без непоправимого ущерба для здоровья, невозможно. Обойти, частично, при очень специфических обстоятельствах, можно. Но соврать напрямую не выйдет.
И мне приходится подтвердить обещание, дав это слово. Наши силы сплетаются и расходятся, оставляя частички себя внутри. Это простое взаимодействие во мне вызывает легкую дрожь.
— Но… — теперь он совершенно растерян. — Но как тогда? Что случилось? Как умер мой отец?
— А вот этого я сказать тебе не могу, извини. Дал слово императору.
— Императору? — Панаевский таращится на меня со священным ужасом. — Самому императору?
— Да, лично, самому, — киваю и отзываю силу. — Могу только сказать, что он погиб не от руки человека. И защищая других.
Приходится говорить медленно и подбирать слова. Надеюсь он не зацепится за это «не от руки человека». Но он цепляется за совсем другое.
— Но почему тогда мой род выплатил тебе целое состояние?
Какой хороший вопрос. Только вот меня как-то не удосужились проинформировать. Ни о версии гибели Панаевского, ни о «целом состоянии».
— Честно, не знаю. О чем договорились старшие и почему так — я не в курсе, — признаюсь я. — Тебя хоть как зовут то?
— Глеб, — с грустью отвечает он. — В честь отца.
Боги, вы там, смотрю, неплохо потешаетесь на небесах, или где вы наблюдаете за забавными людишками. Глеб Панаевский, второй, собственной персоной. Еще и с таким же родовым умением, как у бати. Надеюсь, он не унаследовал и слепой фанатизм.
— Игорь. Ну вот и познакомились, — ворчу я, поднимаясь на ноги и протягивая ему руку.
Он смотрит на мою руку с подозрением, потирая шею. Но решается и подает свою. Рассеянно пожимает.
Жаль, что не могу рассказать ему про демонов. Его бы дурь сейчас как раз против них направить, и было бы отлично. Но он дает мне еще одну пищу для размышлений. Точнее подтверждение догадки.
Панаевский, как и его отец, смог использовать кровавое родовое умение только из-за уверенности в своей правоте. Можно сказать, что младший Глеб тоже фанатично верил, что я убийца и ушел от справедливого наказания.
А если это так — то тут такая огромная брешь в системе, что жуть берет. Допустим, силу можно применить только при исключительных условиях. Как прямая угроза империи или преступник,