Читать интересную книгу Возраст не помеха - Уильям Уиллис

Маленькое каноэ, шаткое и неустойчивое, наверняка перевернулось бы, попытайся я приладить аутригер, сидя в лодке. Пришлось спуститься в воду и там, орудуя ножом, леской приладить аутригер. В это время лопнуло его переднее крепление. Я плавал и нырял вокруг лодки в ожившем море, то и дело погружаясь под воду. Основным орудием мне служили зубы: левая рука у меня почти бездействовала — неделю назад, ослабляя галс на гроте, я едва не оторвал себе указательный палец. Только через час я смог снова сесть в каноэ и догонять плот, покачивавшийся в темнеющем море на порядочном расстоянии от меня. Греб я теперь очень осторожно, ведь, кроме креплений, могли отказать и другие части аутригера, а их в воде почти невозможно починить. Тащился я еле-еле и догнал "Возраст не помеха" лишь час спустя после наступления темноты.

XV

Новые Гебриды остались позади. Я прошел между мысом Камберленд, которым они заканчивались на северо-западе, и Санта-Марией и взял теперь курс на юг, к Коралловому морю. Дул по-прежнему зюйд-тень-ост, и я постепенно двигался на юго-запад, в сторону Большого Барьерного рифа. О нем мне много рассказывал один мой друг, капитан небольшого судна каботажного плавания, — он доставлял припасы из Дарвина миссиям, разбросанным на безлюдном северо-западном побережье Австралии. Впоследствии он приобрел люггер и занялся ловом жемчуга и трепангов на Большом рифе. Работали у него малайские и австралийские аборигены.

По словам капитана, Большой Барьерный риф тянется к северу от Брисбена почти на тысячу триста миль, до самого мыса Йорк, северной оконечности Австралии. Ширина его колеблется от двадцати до тридцати миль. Между внутренней, или восточной, стороной этого огромного скопления рифов и Австралийским материком находится так называемый Внутренний канал шириной от двадцати до тридцати миль, сужающийся к северу. Канал этот довольно глубокий, но изобилует скалистыми островами. По нему ходят суда каботажного плавания и суда, направляющиеся через Торресов пролив на север — в Индонезию, Японию и Китай. Судоходство по каналу сопряжено с большими трудностями, и большинство судов берет с собой нескольких лоцманов. Сам Большой Барьерный риф считается почти непроходимым.

Если я не смогу пробиться через скопление отдельных рифов, блокирующих выход из Кораллового моря с юга, мне придется сделать попытку пройти через Большой риф во Внутренний канал или же обогнуть весь барьер с севера и пристать где-нибудь в Новой Гвинее или на фактически необитаемом северном побережье Австралии.

Во второй половине дня ветер отошел к востоку. Теперь я мог идти почти точно на юг — лучшего и желать было нельзя. Месяц только что народился — увижу ли я при его свете прибрежные холмы Австралии? Днем впервые за все время я сделал несколько рисунков. Указательный палец левой руки еще болел, но я надеялся, что в конце концов он заживет.

Ночь на 8 августа выдалась бурная, грот пришлось спустить. Резкими порывами налетал зюйд-тень-ост. Часов в десять вечера я пошел на нос перетянуть кливер на левый борт — мне казалось, что тогда плот пойдет лучше. Повернувшись спиной к утлегарю, я изо всех сил тянул шкот, пропущенный через блок, намертво приделанный к борту плота, но парус стоял на ветру, как мраморная доска. Тянул я одной рукой, а другой держался за передний пиллерс, но шкот не поддавался, и в конце концов я ухватился за него обеими руками. Однако и это не помогло. Я отдыхал, начинал тянуть снова, но кливер продолжал упорствовать. Тогда я всей своей тяжестью повис на веревке, но вдруг что-то треснуло и я, отлетев назад, ударился о железный утлегарь и упал на палубу. Падая, я успел подумать, что если я ударюсь о железо, то сломаю себе спину.

Несколько секунд я лежал оглушенный, сознавая, что произошло нечто ужасное. Передо мной на палубе валялся блок с пропущенным через него шкотом. Проржавевшая от морской воды скоба, скреплявшая блок с бортом плота, не выдержала напора. Неужели я сломал спину? Я не мог подняться на ноги и передвигался ползком, как попавшая под автомобиль собака.

Некоторое время я лежал около каюты, стараясь определить, насколько серьезно я пострадал, затем попытался встать, но не смог. Ноги мои стали словно ватными и совершенно меня не слушались. Я продолжал лежать, а плот шел в ночи, волны подымали и опускали его, по звездам я видел, что он благодаря кливеру и двойной бизани идет довольно точно по курсу, но меня волновало одно: насколько серьезно я ранен. Не сломал ли я позвоночник, не парализованы ли у меня ноги? Смогу я встать или так и останусь лежать на палубе?

Я лежал и думал. Все, что произошло после выхода из Апиа, казалось мне малозначительным и отступило на задний план. Теперь, когда я не мог шевельнуть ногами, никогда раньше мне не отказывавшими, все предстало передо мной в ином свете.

Время шло, плот качался на волнах, а я все думал о своих неподвижных ногах. Я в каком-то месте сломал спину. Неужели я так и останусь парализованным?

Паруса были наполнены ветром, только кливер я никак не мог разглядеть с того места, где лежал. Я посмотрел на мачту и на самоанский флаг, казавшийся в ночной тьме небольшим черным лоскутом. Я поднял его в Апиа, когда шел вдоль пристани "Юнион стимшип компани", и с тех пор не снимал. Сначала это был большой флаг, но он изрядно поистрепался в бурях около Новых Гебридов. Я решил сохранить его до Австралии, а там снять и оставить на память, хотя вообще-то не люблю всякие сувениры. Флаг служил мне своеобразным флюгером, всегда показывая направление ветра, а последнее время, когда я шел на юг в крутой бейдевинд, стал совершенно незаменимым. "Если бы я тянул шкот одной рукой, а другой держался за пиллерсы, ничего бы не случилось, — подумал я. — Но кто способен перетянуть кливер в таком положении одной рукой?"

Сколько я так пролежу? Я кое-что знал о переломах позвоночника и их последствиях — недаром я десять лет грузил суда в Галвестоне, Техас-Сити и Хьюстоне. Десять лет я каждый день спускался в трюмы судов, неся на спине грузы — бревна, листы железа, кипы хлопка, уголь, и видел, как под их тяжестью падали люди. Видел я это и на строительстве мостов и нефтепромыслах, на верфях и лесозаготовках в штатах Вашингтон и Орегон, в те дни, когда работа среди рушащихся гигантов была сопряжена со смертельной опасностью.

Я стянул с переборки висевшую на ней одежду, подложил под голову и заснул. Пробудился я от мучительного кошмара. Мне снилось, что я окровавленными пальцами цепляюсь за риф, а буруны ударяются о мое тело, грозя разбить его о скалу. Наконец огромная волна подхватила и выбросила меня на берег, и я, чуть живой, лежу, не в силах пошевелиться, и слышу, как за моей спиной с грохотом накатываются на риф волны, которые вот-вот унесут меня обратно в море. В этот момент я проснулся.