Читать интересную книгу Идеальная жизнь - Джоди Пиколт

Когда водитель такси внес мою сумку в дом, я вздохнула с облегчением. Я не заставила себя ждать. Алекс занимался тем, чем обычно вечером перед съемкой решающей сцены, — репетировал. Я знала, что найду его в гостиной возле спальни в растянутой футболке с эмблемой университета Луизианы и трусах. Я улыбнулась, припомнив знакомую картину.

Мой вылет из Чикаго отложили из-за шторма, и около девяти часов я позвонила, чтобы сообщить Алексу, что не знаю, сумею ли вообще попасть сегодня в Лос-Анджелес.

— Ложись спать, — посоветовала я. — Если я прилечу, то поймаю такси и сама открою.

Я знала, что у него завтра тяжелый день: снимают сцену, в которой Антоний узнает о предательстве Клеопатры, а потом о ее мнимом самоубийстве. Кроме того, с фильмом возникли очередные проблемы. Первоначальный ажиотаж, возникший вокруг него, вызвал негативную реакцию зрителя. Алекс рассказал мне об этом по телефону.

— Они смеялись! — недоумевая, говорил он. — Они смотрели, как я выпускаю себе кишки, и смеялись!

Жаль, что меня не было рядом с ним, чтобы помочь с дублями, чтобы взглянуть со стороны на негативные отзывы в прессе: даже в чикагской «Трибюн» вышла статья, в которой говорилось, что, по слухам, «Антоний и Клеопатра» станет одним из дорогостоящих провалов. Я прочла статью за завтраком в гостиничном номере и едва сдержалась, чтобы тут же не позвонить мужу. Я знала, что через неделю весь этот бум утихнет. Лучше утешить Алекса с глазу на глаз, решила я, чем выплескивать слова в холодную, потрескивающую телефонную трубку.

Кроме того, у меня была новость, которая напрочь заставит его забыть о фильме. Пока я еще не была на сто процентов уверена, поскольку не хватало времени сходить к врачу и была всего недельная задержка. Но все же у меня было предчувствие. Возвращаясь в самолете домой, я снова и снова думала об этом, понимая, что у Алекса случится удар, когда я сообщу ему о ребенке. Мысленно я уже прокрутила в голове с десяток сценариев развития событий. По первому он просто стоял, лишившись дара речи. По второму я говорила ему, что даже тщательно продуманные планы не всегда развиваются так, как нам хочется. В третьем варианте я терпеливо напоминала Алексу, что именно он захотел поиграть с огнем. Но все сцены заканчивались одинаково: мы, обнявшись, сидим у окна, и он прижимает руки к моему животу, как будто может помочь мне вынашивать ребенка.

Я посмотрела на чемодан и решила оставить его прямо здесь, потому что, в конце концов, мне нельзя поднимать тяжести. Я делала шаг за шагом и слушала, как Алекс произносит новую реплику, иногда повторяет ее по нескольку раз, делая ударения на разных словах: «Я воевал ведь только для нее… По милости ее я без оружья»[16].

Я улыбнулась, подумав, что Антонию не хватило мужественности, а потом о сюрпризе, что приготовила для Алекса. Собравшись с духом, я переступила порог нашей спальни.

— Привет, — поздоровалась я.

Алекс повернулся ко мне, его глаза почернели от гнева.

— «По милости ее я без оружья». — Он сделал два шага и остановился как вкопанный всего в нескольких сантиметрах от меня. — Ну, — требовательно произнес он, — я надеюсь, ты хотя бы попытаешься извиниться.

Я от удивления даже рот приоткрыла.

Алекс схватил меня за плечо и развернул лицом к себе.

— Твой самолет не опаздывал, — продолжал он. — Я звонил в аэропорт.

— Конечно, опоздал, — отрезала я. — Тот, кто тебе ответил, ошибся. Зачем, ради всего святого, мне тебя обманывать?

Алекс поджал губы.

— Это ты мне скажи.

Я потерла виски, подумав, какой же стресс испытывает Алекс, что в его голове бродят столь дикие фантазии.

— Поверить не могу, что ты меня проверял, — сказала я.

Алекс хмыкнул.

— Да, я тебе не доверяю, — признался он.

Голая правда его признания остудила мою злость, сказалось напряжение целой недели неизвестности. Мои глаза наполнились слезами. Не такой вечер я себе представляла! Не будет позднего ужина в постели, не будет простых прикосновений, не будет пьянящего восторга от новой жизни, которую мы создали. Я не сводила глаз с мужа и не понимала, что произошло с человеком, которого я знала.

Как только по моим щекам заструились слезы, Алекс заулыбался и больно сжал мое плечо.

— В чем дело, pichouette? — струящимся, как шелк, голосом спросил он. — Вернулась из постели другого? Которого подцепила в Чикаго? Или ты просто бродила по улицам, упиваясь неделей своей славы, и переживала: а вдруг неудача заразна?

В его словах я слышала, как сильно он себя ненавидит, и, продолжая качать головой, протягивала к нему руки, предлагая себя, — единственное, что у меня было. Алекс схватил меня за запястье и ударил кулаком в бок. Грудь его тяжело вздымалась. Я не шевелилась, даже дышать перестала. Просто не могла поверить, что все это происходит со мной. «Нет», — подумала я, но больше слов не было.

Когда он оттолкнул меня, я ударилась об угол книжной полки, упала на пол, и на меня посыпался дождь из книг в твердом переплете и стеклянных пресс-папье. Я начала отползать назад, пытаясь увернуться, но он ударил меня ногой прямо в живот. Я перевернулась на бок, закрыла лицо руками и постаралась сжаться в комочек — стать такой маленькой, чтобы Алекс меня не заметил. Такой маленькой, чтобы я могла себя забыть.

Я поняла, что все закончилось, только потому, что услышала рыдания Алекса над моим пульсирующим от боли телом. Он коснулся моего плеча, и — Боже, помоги мне! — я повернулась к нему, спрятала лицо на его вздымающейся от рыданий груди, ища утешения у человека, которому причинила боль. А он баюкал меня на коленях и шептал слова извинения.

Когда внутри меня уже ничего не осталось, Алекс встал и пошел в ванную. Вернулся с махровым полотенцем и вытер мне лицо, нос, шею. Укутал меня одеялом и присел на край постели. Он заговорил, только когда решил, что я заснула.

— Я не хотел, — пробормотал он хриплым, срывающимся голосом.

Он снова зарыдал, а потом пошел в гостиную и ударил кулаком в стену.

Когда вчера открылось кровотечение, я уверила себя, что это всего лишь пошли месячные, крепко зажмурилась и шептала это, как мантру, пока сама в нее не поверила. Наверное, так и было: я ничего не знала о выкидыше, да и болело у меня не сильно — хотя, возможно, было больно, но я словно окаменела.

Я лишь один раз, глубокой ночью, позволила себе подумать, что могла носить под сердцем ребенка. И решила Алексу ничего не говорить. Да и зачем? Он и так чувствовал себя отвратительно. Когда он проснулся, то сразу приподнял одеяло и посмотрел на синяки на моих руках и фиолетовую гематому у меня на животе.

— Не надо, — негромко попросила я, касаясь его щеки, и смотрела, как он идет в студию под грузом собственной вины.

Сейчас он снова был дома, мы собирались идти на премьеру. Я повернулась к лежащему рядом Алексу, который сразу после ухода Офелии уснул, обхватив меня за талию, словно свою собственность. С большой осторожностью я приподняла его руку, выскользнула из-под нее и направилась в гостиную.

Утром я убрала упавшие книги и пресс-папье, но у меня перед глазами они по-прежнему валялись на паркете. Не думая ни о чем, я опустилась на мягкий диван, взяла пульт и включила телевизор. На экране возникли два животных-уродца — показывали мультфильм. Один колотил другого наковальней по голове. Второй улыбался, а потом его тело треснуло и рассыпалось, остался один скелет.

«Везде так», — подумала я.

Через несколько минут Алекс вошел в комнату и сел рядом. Поцеловал меня так нежно, что я представила, что мое сердце, как мультяшное животное, рассыпается на части и остается только ноющая сердцевина.

— Ты со мной пойдешь? — спросил он.

Я кивнула. Если Алекс пожелает, я буду ходить по горячим углям и изрыгать пламя. Душу за него отдам. Я любила его.

Это трудно понять, но я верила, что больше подобное не повторится, потому что считала: отчасти вина лежит и на мне. Мой долг — сделать Алекса счастливым, именно в этом я поклялась чуть больше года назад. Но я поступила неправильно, что-то в моем поведении вывело его из равновесия, он сорвался. Я непременно выясню, почему он рассердился, чтобы больше не приносить ему огорчений, не доводить до подобных сцен.

Алекс отвел меня в спальню и помог натянуть узкое черное платье с голыми плечами, закрывающее все остальное мое тело от шеи до пят.