Читать интересную книгу Марафон со смертью - Андрей Воронин

— Хорошо.

— И еще. Говорить будешь спокойно, не нервничая. И ни словом, ни звуком не дай Бог тебе обмолвиться о том, что ты знаешь что-то про Ларису!

— Я понял.

— Неси приемник.

Самойленко вернулся с чемоданчиком Банды буквально через минуту.

— А теперь адрес продиктуйте.

— Так поезжай за нами…

— А вдруг твой подъезд «пасут»? Нет, я сам твой дом отыщу, специально карту Минска днем купил. А вы езжайте… Только скажи, куда выходят окна комнаты, в которой у тебя стоит телефон.

— Как куда — во двор. У меня там нет дорог, всюду двор — район спальный.

— Я не про то. На какую сторону — на фасад, где парадный подъезд, или на тыльную сторону дома?

— А-а! На подъезд.

— А какой номер подъезда?

— Второй. Ровно посредине дома.

— Все. Понял. Езжайте! После разговора снова в машину — и в город. Я вас где-нибудь тормозну, если все будет спокойно. Поговорим.

* * *

Разговор с Юным вызвал в душе Ларисы настоящую бурю. Не в силах больше находиться на работе, она тут же ушла домой, где заперлась в своей комнате и, с плачем упав на кровать, зарылась головой в подушки.

Какая же она подлая! Как она могла так поступить!

Она ведь так хорошо знала Наташу, бывала у них дома, поздравляла ее, когда Леночке исполнился год.

Она помнила, как хорошо относилась к ней Наташа — Коля даже пошутил однажды, что его ревнивая жена готова ревновать его ко всем, кроме нее, Ларисы.

И чем она им отплатила!

Она так уважала Колю, который раскрыл в ней талант журналиста, учил ее работать в эфире, обращаться с камерой, оперировать фактами, разговаривать с людьми.

Он учил ее ответственности за сказанное в эфире слово и ненавязчиво рекомендовал даже, в какой одежде лучше появляться на экране, перед зрителями.

И чем она ему отплатила!

Ей было страшно.

И ей было противно от себя самой.

Чем больше она думала, тем сильнее понимала, что обратной дороги для нее нет, что уже никогда, даже если все кончится благополучно, не сможет она прийти в их дом, смотреть в глаза этим людям — и не чувствовать перед ними животного страха и нечеловеческого позора.

Ей было очень плохо, и в какой-то момент она подумала, что могла бы совершить по крайней мере один достойный поступок — рассказать Николаю все, что знает.

Но потом вдруг в ее голове возникло ясное и простое слово, которое наиболее точно определяет то, что она сделала, — «преступление».

И она поняла также, что сама покаяться и признаться во всем не сможет…

* * *

Телефон зазвонил в десять минут десятого — бандиты были не слишком пунктуальными, и эти десять минут показались Коле целой вечностью.

— Самойленко?

Николай вздрогнул — нет, он не ошибся, именно с этим человеком разговаривала сегодня Тимошик.

Он сжал зубы, собрал свою волю в кулак и через мгновение ответил:

— Я.

— Ну что ж, нам понравилось, как ты себя сегодня вел. Хороший мальчик.

— Пошел на хрен.

— Ну-ну, не ругайся. Мы действительно контролируем каждый твой шаг, знаем про все твои сегодняшние распоряжения на работе. Молодец. Ты все понял правильно. Если будешь и дальше умницей, ты увидишь свою Леночку. Ты согласен и дальше вести себя так же разумно?

— Кончай трепаться. Ты дочку мне привел к телефону, как обещал?

— Осталось четыре дня, Коля, не вздумай выкинуть какой-нибудь фокус. А то получишь ушки дочери в конверте по почте. Ты же понимаешь?

— Блядь, ты заткнешься?! — взревел Николай.

Если бы сейчас эта мразь была рядом, Коля бы зубами вгрызался ему в горло, голыми руками разодрал бы на части, ногами растоптал его голову, как спелый арбуз! — Я тебя все равно убью, сука!

— Ох, напугал!

— Где дочь?

— Ты уже успокоился? Тебе не стоит так нервничать, а то я тоже нервным бываю, ясно тебе, петушина? Я от тебя, козел, этих наездов терпеть не собираюсь, ясно? — завелся на том конце провода и бандит, которому изменило наконец его идиотское чувство юмора — может быть, он услышал в голосе Николая что-то такое, что его не на шутку испугало.

Это было бы неудивительно — Самойленко рычал так, как может рычать разъяренный лев, детенышу которого угрожает опасность.

— Ладно. Все. Давай успокоимся оба, — постарался сдержать себя Николай, кивнув Андрею и Наташе, которые подскочили к нему, когда он закричал в трубку. — Ты привел дочку?

— Да. Я играю честно — можешь убедиться. Сейчас, подожди секунду.

В трубке послышалась какая-то возня, затем раздался шепот женщины:

— Ну, поговори с папой. Скажи ему что-нибудь. Ну, давай, Леночка, не бойся.

Но вместо того, чтобы что-нибудь пролепетать, Леночка вдруг расплакалась.

Коля услышал этот плач и тоже чуть не расплакался — сомнений быть не могло, это был голос Леночки.

— Чего-то плачет она, — мрачно прокомментировал бандит — наверное, и в нем что-то шевельнулось. — Но ты убедился, что с твоей дочерью все нормально?

— Д-да, — дрогнул голос Николая.

— Тогда все, пока. Завтра еще позвоню. Примерно в это же время…

* * *

— Я слышал разговор. Вроде с Леночкой все в порядке? — полувопросительно-полуутвердительно сказал Банда, когда полчаса спустя, подъехав к центру города, они снова все вместе сошлись в его машине.

— Кажется, да.

— И слава Богу. Не думай пока об этом, — Банда положил руку на плечо друга. — Давайте я вам расскажу, что еще за сегодня выведал.

— Ну?

— Но только сначала мне нужен адрес этой вашей Ларисы Тимошик.

— Заславская, дом двадцать…

— Я буду ехать, а ты мне, Андрей, дорогу показывай. Свою машину закрыл?

— Да.

— Ну и замечательно, — Банда тронул «Опель» с места. — Короче, слушайте. Через свою «контору» я связался с вашим КГБ. Выяснилось, что на Семенова Владимира Михайловича, генерального директора — ЗАО «Технология и инжениринг», нет ничего — не привлекался, не замешан, не подозревался. Его пытались какое-то время контролировать в связи с выполнением государственного контракта…

— Это как раз тот контракт, который мы крутим?

— Как я понял, тот самый, — подтвердил Банда. — Короче, его проверили — все чисто. Ни у кого никаких претензий. Даже связей нет порочащих. Только брат двоюродный, Игорь Михайлович Захарчук, — бывший зэк-рецидивист, да и тот в последние годы резко завязал.

— И очень резко? — вдруг с непонятной иронией переспросил Самойленко.

— А что тебе не нравится? — удивился Банда. — Мне так ваши же органы сообщили.

— А ты что. Банда, вздумал раскрыться перед ними в том, что ты здесь?

— А ты что, меня за идиота принимаешь? — пожал плечами Банда. — Я связывался со своими, а уж они сделали запрос — по-дружески, по-соседски…

— Ясно.

— Так что тебе не понравилось в Захарчуке?

— Игорь Михайлович Захарчук, по прозвищу Захар, — крупнейший авторитет Минска, и это нашему КГБ надо было бы знать. Именно бригада Захара «отыграла» в свое время авторынок у Молдавана, когда его перенесли со стадиона «Локомотив» за кольцевую автодорогу. И именно они заправляют теперь торговлей автомобилями в городе.

— А ты откуда знаешь? — снова удивился Банда.

— Я про эти дела еще год назад забойную передачу подготовил. Помнишь, Андрей?

— Конечно, еще бы!

— У Захара — мощнейшая бригада, настоящая армия с железной дисциплиной…

— Лучше бы ты этого не говорил, — огорчился Банда. — Ведь вполне логично предположить, что ваш Семенов мог именно братика своего, Захара, попросить «поработать» над твоей проблемой.

— Логично.

— В таком случае будем воевать с армией, как ты выражаешься, Захара, что делать, — заключил Банда. — По крайней мере, не все так плохо — мы даже догадываемся, кто именно наш враг. А это уже кое-что…

— А чего мы у Ларисы-то забыли? — спросил вдруг Самойленко, но Банда вместо ответа лишь улыбнулся:

— Увидишь. Обещай мне только одно — не распускать руки и не нервничать. Хорошо?

— Ладно…

* * *

Позвонили в дверь поздно, около одиннадцати.

«Кого это черт мог принести на ночь глядя?» — тревожно подумала вдруг Лариса, прислушиваясь к разговору матери с нежданным гостем в коридоре.

— Лариса, это к тебе. Выходи! — позвала наконец ее мама, в душе даже обрадовавшись визиту этого незнакомого молодого мужчины — был хоть повод вытянуть дочку из комнаты: Лариса как за, перлась у себя, так больше и не выходила, даже отказавшись поужинать.

Лариса наскоро поправила прическу, глянув в зеркало, запахнула поглубже халат и вышла в коридор, снедаемая любопытством и тревогой одновременно.

В прихожей стоял абсолютно незнакомый ей человек. Красивый, высокий, широкоплечий, с короткой аккуратной стрижкой, в укороченной кожаной куртке, странных камуфляжных брюках и кроссовках, он был бы очень похож на бандита, если бы не одно обстоятельство — он был все же какой-то не такой, как окружение Юного.