Читать интересную книгу Гражданин Города Солнца. Повесть о Томмазо Кампанелле - Сергей Львов

Вице-король покидал берег во главе своей свиты удовлетворенный. Он знал из уклончиво-витиеватых докладов калабрийского прокурора, что следствие идет с немалыми трудностями. Многое до сих пор неясно — пути, по каким злодеи сносились с турками, условия, на которых они заручились их поддержкой, щекотливый пункт о переговорах с папой и будто бы полученных от него заверениях…

Казнь на рейде полезна. Она не только устрашила прочих заговорщиков и подсказала им, что следует на допросах быть не столь упрямыми, но и послужила назидательным примером всем неаполитанцам. Вице-король не обольщался относительно чувств, которые питает к нему здешний народ. Если он не может заставить неаполитанцев полюбить его, вице-короля, и испанскую корону, он заставит бояться! Наконец, столь необычайная казнь — хорошая тема для почтительнейшего доклада в Мадрид — их величество любят такое. Аутодафе — малые и большие — приелись, казнь на палубах — новшество. Их величество будут приятно удивлены…

Когда узников снова загнали в тесные, вонючие трюмы, один из них начал истошно вопить, колотиться головой о стенки, хрипеть. Стражники накинулись на него, пытаясь утихомирить, — не смогли. Не выдержал, бедняга — сошел с ума. И всю долгую ночь трюм оглашали его крики, причитания, стоны, хохот. Когда он затихал, становилось слышно, как слабо плещет вода о корпус корабля, как поскрипывают переборки да наверху негромко и печально поет по-испански караульный солдат.

Выгружали их на рассвете. Вода залива в этот ранний час казалась почти белой. На берегу хлопотали рыбаки, собиравшиеся в море. Едва глянули на узников и снова к своим делам — к лодкам, к снастям, в этот час не было ничего для рыбаков важнее, чем улов. Вчера поглядели на казнь, сегодня надо работать — делу время, потехе час!

Глава LII

Итак, новая тюрьма. Кастель Нуово. Хотя замок и называется Новым, он построен в незапамятные времена как крепость, предназначенная для круговой обороны: часть ее башен и бойниц глядит на море, часть на город. Но крепость давно превратилась в тюрьму.

Недалекий путь от пристани до крепости узники, потрясенные вчерашней казнью, измученные бессонной ночью, едва прошли. Когда начальник конвоя стал по счету передавать их коменданту крепости, стало видно — ряды их убыли. Шестерых казнили вчера, несколько человек умерло в дороге. Сколько? Счет не сходился. Пригнанных в тюрьму дергали и пинали. Многие, как только очутились в крепостном дворе, рухнули на его каменные плиты. Не было сил встать. Чудилось, что под ногами все еще тянется дорога, все еще покачивается корабельная палуба. Кампанелла хочет подбодрить обессилевших, тех, кто оказался всего ближе к нему, успокоить отчаявшихся, обнадежить. Нет сил! Собраться с мыслями, найти слова, А он даже говорить не может.

На сей раз одиночка показалась ему благом. Столько дней и ночей подряд быть каждый миг на виду у всех, быть привязанным к другим цепью, чувствовать каждое движение, каждый шаг соседа, знать, что и каждое твое движение, каждый твой шаг отзывается в его теле, совершать все, что монашеское воспитание приучило его делать сколь можно более скрытно, на глазах у всех. Тяжко!

Зазвенели ключи, брякнул замок, отворились двери. В камеру вошел надзиратель и человек с молотком и клещами. Инструменты вошедшего напоминали о застенке. Неужели здесь пытают в камерах? Нет, это не палач, тюремный кузнец. Пришел снять с узника кандалы. Работу свою он делал весело, споро, даже сообщил, подмигнув, что расковывает охотнее, чем заковывает. Надзиратель рассудительно заметил:

— У нас кандалы ни к чему. Отсюда не убежишь!

«Отсюда не убежишь!». Не звон кандалов, падающих на каменный пол, а эти три слова стали для Кампанеллы знаком первого дня в его новой тюрьме. Отсюда не убежишь! Отсюда не убежишь!!

Для узников Кастель Нуово жизненный круг был очерчен крепостными стенами. Стражники и надзиратели — вершители судеб. Оставят ли в одиночке или переведут в общую камеру, разрешат ли прогулку, накормят ли досыта или будут морить голодом, а главное, вызовут ли на допрос и когда — события первостепенной важности. Немыслимо представить себе, что где-то совсем недалеко живут люди, для которых всего этого не существует. Они каждый день проходят мимо стен Кастель Нуово, видят и не замечают его, как видят и не замечают Везувий. Зачем, чего ради думать о нем? Зачем, чего ради думать об узниках Кастель Нуово? Неаполь, побывав на казни в порту, поговорил о сем событии столько, сколько оно того заслуживало, и позабыл. Другие дела волновали город. Из-за долгой засухи урожай оказался плохим. Только виноград обрел удивительную сладость. Но когда еще придется пить вино нынешнего года, которому и десять лет спустя будут дивиться? Пока что не хватает хлеба, фасоли, овощей. Еще больше бродяг появилось на неаполитанских улицах. Они берутся за любую работу, когда она есть, проводят время в отупляющей праздности, когда ее нет, легко ввязываясь в любую свару и драку. Иногда распоряжения испанских властей выметают их из города. Но, подчинившись приказу сегодня, они нарушают его завтра. Неспокойно в Неаполе. Особенно по ночам. Если, не приведи господь, нужно выйти из дома после захода солнца, препоручи себя всем святым. Надежная стража из двух-трех вооруженных слуг тоже не лишнее. А если слуг у тебя нет, сиди дома. Опасность неаполитанских улиц — одна из любимых тем богатых и знатных горожан. Есть и другие. Семья вице-короля обеспокоена провинциальностью своего двора в Неаполе. До Мадрида далеко. Вести, обычаи, моды запаздывают. О чем толкуют в Мадриде, чем восхищаются там, узнаешь здесь через месяцы. Вице-король Ферранте Луис де Кастро граф Лемос по происхождению, связям, манерам — истый испанский гранд. При своем дворе он ввел этикет, мало чем уступающий мадридскому. И все-таки не мог не чувствовать, в какой он глуши. Когда один из итальянских баронов, принятый при дворе, увлекшись перед визитом во дворец домашним обедом, явился на бал, попахивая чесноком, ему приказали убираться. Но вице-королю еще долго казалось, что от его праздника несет деревней. Настроение было непоправимо испорчено!

Осенние праздники нынешнего 1599 года отпраздновали пышно, чтобы опровергнуть слухи, что в Неаполитанском королевстве, особенно в Калабрии, неспокойно. Известия о разгроме мятежа, даже прибытие кораблей со злоумышленниками, даже казнь шестерых на виду города — все это не заглушило подобных разговоров.

Неурожай, толпы бродяг, заговор, бесконечные запросы, которыми его засыпает Мадрид, сложные отношения с папой, с Венецианской республикой, с Флоренцией — вице-королю есть от чего потерять голову. Но чем больше забот, тем спокойнее его каменно-надменное лицо. Вот и последняя огорчительная новость внешне никак не отразилась на нем.

Папский нунций снова весьма решительно настаивает, чтобы заключенные из Калабрии были переданы Святой Службе. Главное их преступление — ересь. И тот, кто помешает инквизиции до конца раскрыть это опаснейшее из преступлений, сам берет на себя страшный грех.

Во время многотрудных переговоров, требовавших терпения и дипломатической увертливости, вице-королю подали странную бумагу. Текст был написан по-итальянски и, более того, стихами. Отчетливой скорописью, какой пишут чиновники вице-короля, придерживаясь правил, выработанных в испанских канцеляриях. Чего ради вздумал кто-то из них писать стихи? Вице-король не поклонник поэзии, тем более итальянской.

— Зачем мне показывают это? — недовольно сказал он придворному, не называя его ни по званию, ни по имени, — знак неудовольствия.

— Важная бумага! — почтительно ответил тот.

С каких пор важные бумаги обретают облик сонетов? Не нужно быть знатоком, чтобы понять: четырнадцать строк, переписанных писарским почерком, — сонет. «Сонет о современном положении Италии»? Некто, значит, в четырнадцати строчках берется решить то, из-за чего уже не первый век враждуют столько великих государств? И все это в рифму. Вздор! Но едва вице-король пробежал сонет, он понял, что приближенный не ошибся. В сонете говорилось, что никакого заговора в Калабрии не существовало. Его придумали испанские чиновники. Они решили преуспеть ценой крови того, кого они изображают вождем заговора, и его друзей. Недурно! Дальше и того лучше. Автор сонета угрожает вице-королю божьей карой. Она непременно обрушится на него, если он и дальше позволит обманывать себя и даст погубить пророка и его учеников. Страшной будет его гибель, если прольется кровь праведников. Она поднимет людей и самого бога на кровную месть.

Вице-король не был итальянцем, но знал грозное значение слова вендетта — «кровная месть». Им здесь не шутят, оно хоть кого заставит задуматься. Граф Лемос принудил себя язвительно улыбнуться:

— Хромает размер. Зато есть темперамент. Надобно ли понимать так, что неведомый пророк, угрожающий мне людской и небесной карой, и есть автор стишков?