Читать интересную книгу ГНОМ - Александр Шуваев

— Есть такое мнение, что к катастрофическим потерям привела недостаточная подготовка и плохая организация воздушного наступления. Исключительно высоки нэбоевые потэри.

Евгений Савицкий вздрогнул, вспомнив сплошную завесу огня, огненную пургу перед атакующими эскадрильями. Море огня! Немцы догадывались, что их ждет, и превосходно, выше всяких похвал подготовились к отражению воздушной угрозы. Практически каждый пулемет подготовили для стрельбы по воздушным целям. Каждую бронебойную винтовку. Подготовили пехоту к залповой стрельбе из винтовок! Оборудовали позиции на каждом танке, каждом грузовике. Доведенное до предела число стволов на транспортах, тральщиках, эсминцах, каких-то жутких лайбах рыболовного вида, на баржах, самоходных и простых. Летишь, — а впереди огненная завеса такой густоты, что кажется невозможным, немыслимым проникнуть, ты мишень для сотен стволов и ничего, совсем ничего не можешь с этим сделать. Немцы всерьез готовились похоронить их всех, и вполне могли на это рассчитывать, а ошиблись только в оценке противостоящей им силы: раз в пять. Неужели же Верховный не понимает, что происшедшее было ГЕНЕРАЛЬНОЙ битвой, вроде Сталинградской? Со всем, отсюда вытекающим, включая масштаб потерь?

Восемь десятков реактивных "ла", включая несколько машин усовершенствованной серии, прошлись частым гребнем по зениткам и колоннам, как всегда – не имея потерь, но на этот раз масштаб был таков, что результат их работы был почти вовсе незаметен. "Эрэсы", несколько тысяч штук! Хватило бы похоронить кого угодно, но тут это было – как слону дробинка. Сломать оборону, жертвуя собой, в таких условиях могли только бомбардировщики. Они и сломали. Падая только тогда, когда машины превращались не то, что в решето, а прямо-таки в клочья, от десятков и сотен попаданий, когда глох расстрелянный двигатель, или попадали в пилота. И даже тогда норовили воткнуться в позицию батареи или, хлеще того, в чью-нибудь палубу.

Интересно, как по-разному воспринимается одно и то же событие в зависимости от точки зрения. Те, кто выжил там внизу, потому что сумел сдаться, видели со-овсем другое.

…Мимолетный грохот, дьявольский свист, почти неуловимо для глаза проносится над позицией какой-то перекошенный, — или так только кажется от дикой скорости? — силуэт самолета, и по позиции наотмашь хлещет плотный шквал снарядов. Сметает всех, но если его сбросило обретшее вдруг стремительность пружины тело, то Густава с его сиденья сшибает снаряд, по частям. Медленно, не вдруг, безжизненно повисает подрубленный ствол зенитки, и только потом чувствуешь боль в плече, видишь кровь и торчащую из раны крупную щепу от ящика.

…В лучшем случае на миг отпечатывается в сетчатке раскаленное "шило" реактивного снаряда, или даже без этого, совершенно неожиданно все кругом с грохотом вспыхивает, и землю, как ковер, выдергивают из-под ног или из-под колес, безразлично. И бессмысленные глаза уцелевших потом.

…Тучи самолетов закрывают небо крыльями с красными звездами, со всех сторон на тебя пикирует, несется, ревет и грохочет крылатая смерть, бомбы ложатся сплошным ковром, а с неба хлещет ливень горячего свинца. И ты, с карабинчиком, палишь в неуязвимых, не обращающих на тебя никакого внимания стервятников, как палят в лавину, сорвавшуюся с гор, в волну цунами, в черный столб смерча…

— Чьто ви на это можете сказать, товарищ Савицкий?

Тот встал, машинально одернув китель, и едва узнал свой собственный голос, настолько сдавленным он был в этот миг.

— Товарищ Верховный Главнокомандующий, по имеющимся расчетам, плотность зенитного огня над районом боевых действий в три-четыре раза превосходила ту, которую немцы создают над самыми крупными аэродромами в Германии. С учетом флотских средств этот показатель доходит до пяти-шести. И эта мощь была практически подавлена на протяжении первого часа-двух воздушного наступления. Машины первого эшелона вынужденно находились под огнем противника очень длительное время, и успешно держали его. Ту технику, которая была у нас в прошлом году, мы потеряли бы полностью, не добившись цели. А "небоевые потери" в данном случае, очень часто катастрофы сильно поврежденных машин при посадке.

Генералов нужно держать в ежовых рукавицах. Они не должны считать себя уж такими молодцами. Это может вызвать у них опасные мысли. С другой стороны, если продолжать обвинения, то придется наказывать, а наказывать, откровенно говоря, не за что. То, что они сделали, — полтора Сталинграда, а если с учетом потопленного тоннажа, то два. Успех настолько велик, что это даже может оказаться опасным.

А Савицкий нужен на своем месте, и уж никак не ниже. Особенно теперь, с его кавказским опытом. Лучше все-таки принять объяснения. Он еще несколько секунд продолжал смотреть на генерала тяжелым взглядом, а потом повернулся к нему в профиль.

— Хараше. В конце концов – у нас это первый опыт воздушного наступления такого масштаба. Что у нас там с Донбассом?

Курировал направление Василевский, он же и доложил.

— После того, как войска Юго-Западного фронта отбили контрудар эсэсовских корпусов, 2-й УкНО, — голос его зазвучал значительно, почти торжественно, — сумел в очень хорошем темпе прорваться к Харькову, сразу стабилизировав оборону танкистов Рыбалко…

Это да. К этому моменту у них было уже пять с половиной тысяч грузовиков, две сотни танков и самоходок, включая трофейные, и шестьдесят тягачей. Вопреки традициям, довольно быстрых, новых, с иголочки. А вот пробиваться, откровенно говоря, не пришлось. Ошметки каких-то немецких и румынских частей сами спешили убраться с дороги от греха, а безостановочный бег с предельным напряжением был стихией корпуса. Обороны не было, но они все равно справились, а потом неплохо научились. Благо, что было кому научить.

— …А следом мы сумели существенно пополнить уже саму 3-ю танковую армию. Кроме того, ей приданы 7-й танковый и 19-й механизированный корпуса. Есть все основания предполагать, что такого рода перемещение резервов осталось незамеченным противником. Они имели все основания рассчитывать, что в ходе зимне-весеннего наступления, после освобождения Харькова и боев на отражение контрудара, сила 3-й Танковой сведена фактически к одной дивизии неполного комплекта. От вполне оправданного решения на отвод в тыл для переформирования, решено отказаться в пользу достижения стратегической внезапности. Не имея темпа организовать взаимодействие с Южным фронтом для операции на окружение Ахтырской группировки, по ней нанесли внезапный лобовой удар, и в хорошем темпе теснят на запад. Части Юго-Западного фронта проходят до тридцати километров в сутки, и попытки противника задержать наступление в арьергардных боях успеха не имеют. Двадцатого апреля взяты Сумы. В тот же день Юго-Западный фронт освободил Сталино и Запорожье. Днепр форсирован, образованы два плацдарма по пять километров по фронту. Еще до этого, 18-го апреля Центральный фронт освободил Чернигов и форсировал Днепр в междуречье Припяти, организован надежный плацдарм. Войсками Воронежского и Сталинградского фронтов освобождены Переяславль-Хмельницкий, Полтава и Кременчуг. Наиболее важные плацдармы на этом направлении… — он взял указку, — здесь, здесь, и вот здесь. Таким образом, можно констатировать, что планы немцев организовать стратегическую оборону по Днепру полностью провалились. Кроме того, после недавних событий на Кавказе считаю положение Крымской группировки противника безнадежным. Они не смогут организовать ее снабжение. Главной задачей, стоящей перед командованием противника, считаю скорейший отвод еще оставшихся на левом берегу войск за Днепр. Наша задача – не допустить планомерного отхода. Предполагается…

Вождь слушал с безучастным лицом, равномерно выпуская клубы дыма, а выслушав план, задал только один вопрос:

— Пачему до сих пор Сталинградский, а? До Волги тысяча километров. Надо исправить. Предлагаю впредь именовать его 4-м Украинским… Следует всемерно ускорить вывод войск с Кавказа и усилить освободившимися армиями южное крыло фронта. Нэльзя допустить, чтобы гитлеровцы сожгли Украину, нэльзя, чтобы они в порядке увели войска за Днепр… Все свободны, товарищи. А вас, товарищ Жюков, попрошу остаться. И вы, товарищ Рокоссовский, задержитесь на минуточку…

— Фюрер, Донбасс придется оставить. И те войска, которые находятся в Крыму, следует немедленно вывести. На севере следует оставить только видимость войск, а основные силы скрытно перебросить к югу…

Эрих фон Манштейн, с группой единомышленников в составе почти всего генералитета на разные лады, приводя разные резоны, повторял, по сути, одно: таким количеством войск такие территории не удерживаются. Необходимо оставить все выступы фронта, дабы сделать любые наступательные попытки русских лишенными внятной цели. За счет сокращенной вдвое линии фронта консолидировать оборону, собрать ударные группировки и с этими козырями ждать неизбежного, как восход солнца, летнего наступления русских. Риск был страшный, беднягу Хауссера фюрер все-таки отдал под суд за самовольное оставление Харькова: всем присутствующим было совершенно ясно, что, не сделай этого одноглазый вояка, то вместе с Харьковым оказался бы утрачен еще один полнокровный корпус, всего-навсего. А так – последующий контрудар танковых корпусов чуть-чуть было не достиг цели, но русские дрались жестоко, зло и азартно, даже и не думая о возможности поражения. "Мы их здорово напугали" — иронически подумал фельдмаршал. Никто, разумеется, не вступился, все присутствующие были людьми опытными и отлично понимали: Жертва Должна Быть Принесена. Никакое заступничество ничего не дало бы, и стало б только хуже. Впрочем, и без этого позорная отставка являлась самой, что ни на есть, реальной перспективой для любого и каждого из них. Между вспышками бесплодного и беспомощного бешенства фюрер впадал в прострацию, глядя в никуда остановившимися глазами и, казалось, вовсе не видит их и не слышит обращенных к нему слов. Манштейн, несмотря на то, что его постоянно сменяли, охрип и начал повторяться в своих доводах. Внезапно, — так при очередной, сделанной просто на всякий случай попытке внезапно заводится безнадежно, казалось бы, заглохший мотор, — глаза Гитлера загорелись тусклым огнем.