– Ведьмам «спасибо» не говорят.
– А что говорят?
– Благодарю. Запомнила?
– Запомнила. Ах, черт, – забыла! Вот еще – папа просил передать. – Вера протянула конверт. – Папа давно маме деньги дал, велел вам отнести, но мама зажала. Она у нас такая. Хитренькая и жадненькая чуть-чуть. Но ничего, мы справляемся. Вычислили ее.
– Не сердишься больше на маму?
– Не-ет, – девушка широко улыбнулась, – я после леса ни на кого долго сердиться не могу. Зачем! Жизнь она такая, такая… замечательная! И не очень длинная, кстати! Я решила не тратить ее на обиды! – Вера заискрилась улыбкой, засияла глазами. – Я как подумаю, чем раньше занималась, даже удивляюсь, а я ли это была?
Таня положила кота обратно в корзинку, – он больше не вопил, покорно улегся на дно, застеленное одеяльцем, – и обняла Верочку. Погладила по голове. Отпустила, внимательно окинула взглядом с головы до ног.
– Молодец. И папа у тебя молодец! И правильно деньги принесла. Никогда не имей долгов перед ведьмой, и ведьме в долг не давай.
Даже доброй. Целее будешь. Все, беги. Отец внизу в машине ждет?
– Ждет. А как вы догадались? Ну какая же я глупая! – Вера хлопнула себя по лбу ладошкой.
– Пока, Вера. Беги. Удачи тебе и радости. Кота береги.
– Спаси… ой, нет! Благодарю! – Девушка поскакала вниз по ступеням, бережно неся корзинку с котом.
Следующее утро началось суматошно. Георгий десять раз проверял документы, вещи, ходил по квартире туда-сюда. За ним бегала собака, привычно путаясь у Гошки под ногами и уворачиваясь от пинков. В одиннадцать приехал Валера и умножил суету. Таня силой усадила обоих на кухню и напоила кофе с булочками, за которыми предусмотрительно зашла с вечера в универсам.
Наконец в полдень все закончилось, мужчины подхватили сумки и отправились на выход. Татьяна молча стояла в проеме кухне, наблюдая, как они одеваются. Георгий аккуратно завязывал шнурки зимних ботинок. Все-таки у нее очень обстоятельный сын.
– Мама, – неожиданно поднял голову Гоша и посмотрел на Таню снизу вверх, – мама, почему мне все утро кажется, что я вижу тебя в последний раз?
– Наверное, потому что так оно и есть, – улыбнулась Татьяна.
– Ты шутишь. – Сын наконец завязал ботинки и подошел к ней. Теперь он смотрел сверху вниз. Высокий мальчик. Она погладила его по плечу:
– Вам пора, Маша ждет.
– Ты не ответила.
– И не отвечу. Хватит спрашивать.
Гошка крепко обхватил ее руками, как в детстве, когда боялся темноты. Зашептал на ухо:
– Ну ведь ты будешь там счастлива, мам?
– Гошенька, я всегда считала тебя земным мальчиком. Откуда такие вопросы?
– Я твой сын, Таня. Ты не забыла? – Гошка отстранился и заглянул ей прямо в зрачки. Внимательно. Ей стало не по себе от этого взгляда.
– Скажи мне, ты не ответила? Будешь счастлива?
Татьяна нагнула его голову еще ниже, зашептала в ответ:
– Не знаю, сынок. Но здесь уже точно не буду. Ты справишься без меня, я уверена.
– Справлюсь. Я буду скучать…
– Я тебе приснюсь, и ты перестанешь.
– Что вы там шепчетесь? Георгий, поторопись! – Валера уже стоял в дверях одетый, Гошкина сумка болталась у него на плече. Вид у Вешкина был раздраженный. Он тоже не любил проводы.
– Валера, не волнуйся, уже идет. Забыла тебе спасибо сказать! Ребята-строители замечательные. Я довольна.
– Ладно, Тань, мы поехали. Не люблю опаздывать.
И сын с отцом удалились. Таня посмотрела в окно, как выезжает со двора чистенький «мерседес» бывшего мужа.
Поздно ночью, когда самые бессонные собачники возвращаются с прогулки и дворы пустеют, Таня пошла выгуливать Берту. Она очень любила это пустое безлюдное время. Особенно сейчас, когда морозы разогнали всех по домам. Они с собакой долго бродили по дворам под чистым высоким небом, пока у собаки не начали мерзнуть лапы, а у Тани не засеребрились инеем ворот и капюшон шубы. Лифт не работал. Он всегда ломался в такую погоду. Они не торопясь поднимались по лестнице. Вдруг Берта завиляла хвостом и натянула поводок. На лестничной площадке на ступенях сидел Глеб.
– А я к тебе. – Титов глупо улыбнулся.
– Пьяный! – с ходу определила Таня.
– Еще как! Не прогонишь? Она меня прогнала. Сказала, что любит, и прогнала. Нет, сначала я ее прогнал, а потом она меня. Только я не всерьез, а она меня всерьез. Я взял ее за руку, а в ней ничего не трепещет! Скажи, ведьма, разве так бывает – чтобы вчера трепетало, а сегодня нет?
– Бывает.
– Вот я всегда знал – бабам верить нельзя. Только собакам. Вот собака меня любит! Правда, собака, ты меня любишь?
Глеб обнял Берту, она радостно облизала ему лицо. Он поцеловал собаку в мокрый и холодный нос:
– И я тебя люблю.
Посмотрел на Таню:
– Это ты сделала? С Марьяной?
– Нет. Не я. Я не враг ни ей, ни тебе.
– Тогда кто?
– Она сама так решила, Глеб. Пойдем домой. Поспишь немного.
– Какое поспишь! Я завтра в Крым на месяц улетаю! У меня самолет в пять! Как мне повезло!
– Утра?
– С ума сошла! Вечера! Но все равно домой надо. Я даже чемодан не собрал!
– Вот и отлично, поспишь, я тебя разбужу, поедешь домой собирать чемодан.
Она села на ступеньку рядом с мужчиной. Обхватила ладонями его лицо, заглянула в глаза.
– Ну что, пошли?
Глеб обмяк в ее руках.
– Пойдем. Я посплю, правда. Я не могу дома спать – везде чувствую ее запах! Такие горьковатые духи…
– «Дюна», – подсказала Таня.
– Точно! Собрался белье поменять и не могу, кажется, поменяю, и ничего больше не будет! Даже этого дурацкого запаха. Танька, помоги, вылечи меня.
Глеб уронил голову на грудь женщины, зарылся лицом в холодный мокрый мех шубы. Таня запустила руку в его волосы, с пальцев стали срываться маленькие золотистые искры…
– Тебе легче?
– Немного.
– Надо поспать. Еще чуточку полегчает, а вообще от любви лекарства нет, Глеб.
– Я догадывался. Не оставляй меня хоть ты, Танька!
– И я оставлю, Глебушка.
– Ну вот, а я надеялся! Все-таки вы, бабы, – суки.
– Да, мы такие. Пойдем, я тебя спать уложу. Переспишь с печалью и привыкнешь.
– Разве к этому можно привыкнуть?
– Можно. Не сразу, но можно. Потихоньку.
– Но ты хоть попрощаешься со мной?
– Попрощаюсь.
– Обещаешь?
– Да.
– Тогда я к тебе пойду, уговорила.
– Вот и хорошо.
Они медленно поднялись со ступеней и зашли в квартиру. Собака, напуганная бурными эмоциями, юркнула в комнату Гошки. Глеб сел на стул в прихожей, на котором недавно сидела Марьяна, и задремал. Татьяна разложила диван, уложила Глеба и долго сидела рядом, глядя на спящего. Лицо его разгладилось и казалось совсем молодым. Титов в неверном свете чуть недозревшей луны выглядел ровесником сына. «Да, – подумала Таня, – тот, кто не знал любви, взрослеет медленно». Она наклонилась, поцеловала мужчину в висок и отправилась спать в гостиную. Сон пришел сразу, накрыл вороньим крылом, темным забытьем без сновидений.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});