Читать интересную книгу Спартанский лев - Виктор Поротников

   — Вот и разгадка. — Леонид положил табличку на стол. — Как всё просто. Однако, ни я, ни умудрённые жизненным опытом старейшины и эфоры не смогли разгадать эту хитрость. — Леонид приблизился к ясене и мягко обнял её. — Какая ты умная, Горго! Ты самая умная их всех спартанок! Если наш сын унаследует моё честолюбие и твой ум, я уверен, Плистарх станет великим человеком!

БИТВА ПРИ АСТЕРИОНЕ

В начале весны живописец Ксанф закончил работу над картиной «Арес и амазонка».

Леотихид был в восторге. Он повесил творение Ксанфа в своём просторном мегароне на стене, куда достигали по утрам лучи солнца, падавшие в широкие окна. Картина Ксанфа была настолько хороша, что две другие картины, изображавшие обнажённых нимф и висевшие на той же стене, были немедленно сняты. Все недостатки этих картин, приобретённых некогда отцом Леотихида, проступили с поразительной отчётливостью рядом с работой знаменитого тегейца. Фигуры обнажённых нимф в сравнении с полуобнажённой Дафной, изображавшей идущую в сражение амазонку, мигом утратили для придирчивого Леотихида всякую привлекательность. Он велел слугам бросить обе картины в огонь.

Стоя возле очага и декламируя стих Гесиода, в котором прославлялся огонь, дарованный людям Прометеем, Леотихид принимал различные позы подобно актёру на подмостках театра.

Сидевшие за столом Ксанф и Дамо с улыбкой взирали на царя, вошедшего в роль. Они даже забыли про еду — утренняя трапеза была в разгаре, — захваченные актёрством Леотихида.

Раб-привратник, неожиданно вошедший в мегарон, растерянно замер на пороге, глядя на смеющихся и хлопающих в ладоши Дамо и Ксанфа, сидевших за столом, и на царя, отвешивающего изящные полупоклоны.

Увидев привратника, Леотихид спросил:

   — Чего тебе?

   — Там, — привратник кивнул через плечо, — пришёл Булис, сын Николая. Я сказал ему, что сейчас время завтрака, слишком рано... Но он непременно желает тебя видеть, господин.

   — Глупец! — рявкнул Леотихид. — Немедленно впусти Булиса! Ступай! Не заставляй его ждать.

Привратник исчез за дверной занавеской.

   — Не хватало только, чтобы эфор-эпоним рассердился на меня, — ворчал Леотихид, присаживаясь к столу и подвигая к себе тарелку с жареной зайчатиной. — Пока Булис у власти, я могу ходить с усами, несмотря на брюзжание стариков.

Леотихид горделиво пригладил указательным пальцем свои густые усы, которые всячески лелеял.

   — О, милый! Тебе так идут усы и завитая борода, — промолвила Дамо с кокетливой улыбкой. — Прошу тебя, завей и волосы, как это делает Булис.

   — Зачем? — Леотихид слегка тряхнул пышной шевелюрой. — Мои волосы и так вьются.

   — Ты завей их мелкими колечками, — настаивала Дамо. — Знаешь, как это красиво! Все женщины будут без ума от тебя.

   — Хорошо, я подумаю, — кивнул Леотихид, принимаясь за жаркое.

Оказалось, что Булис пришёл не один. С ним был Амомфарет, отец Дамо.

Амомфарет был почти на полголовы выше Булиса, который отнюдь не являлся малорослым. В облике Амомфарета чувствовалась сила, это невольно внушало уважение к нему и притягивало взоры как мужчин, так и женщин. Правда, лицо имело довольно грубые черты. Толстые губы и широко поставленные глаза человеку несведущему могли внушить мысль о простодушии Амомфарета, хотя это было не так. На первый взгляд бесхитростная физиономия с немного кривым носом и глазами навыкате, с небрежно ухоженной бородой скрывала твёрдый характер. Амомфарет был не только чудовищно силён, но и обладал несгибаемым мужеством, о чём говорили многочисленные шрамы на лице и теле.

Амомфарет глубоко уважал Булиса за воинское умение, какое тот проявлял в сражениях, и за его решимость умереть за Спарту от рук персов. Отношение не изменилось и после того, как в поведении последнего появились тяга к роскоши и ничем не прикрытое зазнайство.

«Благо, принесённое Булисом Лакедемону, слишком велико, чтобы спартанцы не могли закрыть глаза на некоторые его чудачества», — так говорил Амомфарет, оправдывая Булиса.

Многие лакедемоняне соглашались. Были и такие, кто не соглашался, но помалкивал, преклоняясь перед силой и доблестью Амомфарета. Он был лохагом, поэтому немало сограждан в прошлых войнах и походах находились у него под началом. Привычка повиноваться в военном строю сказывалась на лакедемонянах и в мирное время. С Амомфаретом старались не спорить, ему старались не возражать, даже не принимая в душе его точку зрения.

   — Не утерпел, пришёл с утра пораньше, чтобы полюбоваться на картину твоего художника, — сказал Булис Леотихиду после обмена приветствиями.

Юная супруга Булиса, вчера вечером заходившая в гости к Дамо и узнавшая от неё, что Ксанф наконец-то положил на своё творение последние мазки, сообщила об этом мужу.

   — Галантида вчера пришла домой, полная восторгов, — молвил Булис. — Картина ей очень понравилась. Где же она?

   — Вот! — отступая в сторону, ответил Леотихид, широким жестом указывая на стену мегарона, залитую ярким солнечным светом.

Ставни на окнах были открыты, занавески отдернуты.

   — Ну-ка! Ну-ка! — заинтригованно пробормотал Булис, подходя к озарённой утренним солнцем стене и впиваясь глазами в картину. Амомфарет последовал за ним.

На картине был изображён Арес в панцире, с копьём и щитом, в боевых поножах. На голове Ареса был шлем с круглыми нащёчниками и белым султаном из конского волоса, торчавшем изогнутой щёткой. Вокруг на примятой траве в беспорядке лежали тела павших воинов, оружие, щиты и шлемы. Вдалеке, за спиной у воинственного бога виднелась зубчатая крепостная стена с башнями. Мимо Ареса спешила в битву амазонка во фригийском колпаке, с растрепавшимися волосами. Короткий хитон с разрезами на бёдрах подчёркивал красоту форм юной воительницы. Её прекрасное лицо было полно ратного пыла. В руках она держала лёгкий щит в виде полумесяца и двойную секиру на длинной рукоятке.

Стоявший позади Булиса и Амомфарета Леотихид рассказывал о сюжете картины, взятом из «Илиады». Как известно, Арес и амазонки сражались против ахейцев на стороне троянцев. На картине был запечатлён момент, когда Арес и амазонки отогнали войско Агамемнона и Менелая от стен Трои.

Будучи воинами до мозга костей, Булис и Амомфарет прежде всего восхитились тем, с какой точность и скрупулёзностью художник изобразил на картине оружие и доспехи. Понравилась им и игра мышц на бёдрах бегущей амазонки, а также верно подмеченный покрой её хитона. Рассуждать о композиции в целом Булис и Амомфарет не стали. Им, не знакомым с канонами живописи, не было дела до света и тени. Частное они отличали от общего и ценили гораздо выше незначительные детали только потому, что были знакомы с ними как никто другой.

   — Арес неплох и амазонка как живая! — восхищённо произнёс Булис, повернувшись к Леотихиду. — Мне бы такого художника. Я попросил бы его изобразить Галантиду в образе Энио[146] либо в образе богини Ники[147].

Леотихид знал, с каким обожанием относится Булис к своей новой жене, поэтому шепнул ему на ухо:

   — Ты богат, как Крез[148], друяшще! Позвени серебром перед носом у Ксанфа, и он исполнит любое твоё желание.

Булис вопросительно взглянул на Леотихида: «В самом деле? »

Тот ответил столь же выразительным взглядом: «Бесспорно!»

Амомфарет тоже похвалил картину, хотя и более сдержанно.

Пригласив гостей к столу, Леотихид с гордостью поведал им, что теперь Ксанф намерен приступить к другой картине.

   — На этой картине не будет сверкания мечей и копий. На ней будет изображена великая любовь Афродиты к Адонису, — разглагольствовал Леотихид, не давая Ксанфу вставить ни слова. — Натурщиками опять станут Дафна и Леарх. Причём оба будут обнажены, как и полагается по сюжету. Это будет дивное переплетение — красота нагих тел и чувств! Богиня и смертный юноша, страсть и нега! Уже завтра Ксанф приступает к работе.

Живописец вздохнул. Так хотелось отдохнуть после трёх месяцев напряжённой работы, но, как видно, не придётся.

* * *

С возвращением из Микен Еврибиада, сына Евриклида, в Спарте всё громче стали звучать разговоры о неизбежной войне. Еврибиаду не удалось примирить аргосцев с микенянами. Первые, озлобленные тем, как стремительно разваливается созданный ими союз городов, не желали усиления Микен. Вторые укоряли аргосцев в вероломстве и не собирались отказываться от постройки стен, видя в этом залог своей безопасности. Еврибиад предложил враждебным сторонам прибегнуть к третейскому суду, как бывало встарь. Микеняне согласились с этим предложением, но аргосцы отказались.