Читать интересную книгу Спартанский лев - Виктор Поротников

О том же говорили одежды жениха и невесты. Особенно невесты, которая не постеснялась надеть длинное персидское платье из тонкой шерсти, не имевшее рукавов и почти обнажавшее грудь. На голове была лёгкая накидка, украшенная восточными узорами. Другая накидка, прикреплённая к плечам серебряными застёжками, ниспадала на спину. Руки невесты выше локтя были унизаны золотыми браслетами, на шее в три ряда лежали ожерелья из жемчуга и лазурита, а чело украшала золотая диадема, на которой вспыхивали в лучах солнца тёмно-красные рубины.

Те из гостей, которые не пожелали облачаться в персидские одежды, нарядились кто во что горазд, ибо такова была воля жениха. К примеру, Дафна появилась в очень коротком хитоне с обнажённой правой грудью и лёгких кожаных сапожках, какие носят наездники. Голова её была покрыта лёгким шлемом с нащёчникамни маленьким султаном, напоминавшим петушиный гребень.

Позируя Ксанфу в облике женщины-воительницы, Дафна до такой степени свыклась со своим картинным образом, что и на свадебное торжество явилась в наряде амазонки. Леарх не пожелал отставать от сестры и пришёл, облачённый в панцирь и поножи, как бог войны.

Сперхий и Клеомброт нарядились бродячими певцами-аэдами, прихватив с собой небольшие арфы. Мегистий оделся скифом, а его сын Ликомед придал себе облик фракийца, облачившись в плащ из шкуры длинношёрстной козы и нацепив на голову шапку из меха лисицы со свисающим на спину рыжим хвостом.

В доме жениха невеста разожгла огонь в очаге факелом, который несла за свадебной колесницей её мать. После принесения всех необходимых в таких случаях жертв Гестии и Гере началось свадебное пиршество.

Среди гостей находился и старейшина Евриклид с двоюродным братом Феретиадом. Их посадили на почётные места за одним столом с отцом невесты и братом жениха. За этот же стол посадили и бывшего эфора Евксинефта.

Булис, насмотревшийся в Дамаске на пиршества Гидарна, пожелал хотя бы отчасти воспроизвести увиденное там у себя дома. Нанятые повара были родом из Ионии, поэтому знали не понаслышке, каким образом приготовить то или иное восточное кушанье. Для изысканных яств Булисом были закуплены восточные приправы, для чего ему пришлось посылать слугу на остров Эгину, куда часто заходили корабли из Азии и Египта.

Просторное помещение с высоким потолком, на котором виднелись идущие крест-накрест тяжёлые балки дубовых перекрытий, вскоре наполнилось весёлым гамом подвыпивших людей, благо на свадьбе в Лакедемоне разрешалось пить вино как мужчинам, так и женщинам.

Поскольку Симонид уехал из Спарты, Булис нанял одного из лаконских песнетворцев, чтобы тот забавлял гостей короткими заздравными песенками — сколиями, прославляющими жениха и невесту. Песнетворца звали Кеас. По своей природе это был человек сластолюбивый сверх всякой меры, поэтому все его песенки имели крайне непристойный характер. Тексты песен Кеаса хоть и были сложены трёхступенчатым ямбом с соблюдением необходимого музыкального звукоряда, пестрели таким обилием откровенно вульгарных слов и понятий, что резали слух и заставляли женщин, особенно молодых, стыдливо опускать глаза при громких раскатах пьяного мужского хохота.

Сколии, сочинённые Кеасом, исполняли трое певцов, также нанятых Булисом. Кроме певцов он нанял танцовщиц, которые были родом из Карии и знали многие восточные танцы. Танцовщицы-кариянки танцевали перед гостями, прикрывшись лишь набедренными повязками и распущенными длинными волосами. Музыканты, приглашённые на свадьбу, тоже были карийцами. В танцах и музыке чувствовались восточные протяжные ритмы, которые с давних времён вплелись в напевы карийцев, попавших под владычество персов и перенявших многое из их музыкального искусства.

Для лакедемонян персидская музыка и танцы были в диковинку. Лакедемоняне не занимались торговлей, поэтому их корабли не ходили в Азию. Торговцы же из Азии предпочитали торговать на Эгине или на островах Эгейского архипелага, населённых ионийцами, настроенными не столь враждебно к азиатам в отличие от европейских эллинов.

Поистине ошеломляющее впечатление на многих гостей произвели изысканные яства, приготовленные поварами-ионийцами. Подобных кушаний в Лакедемоне не видели со времён Ликурга, запретившего любые излишества в еде: наиболее искусных поваров он велел изгонять, дабы спартанцы привыкали к простой и грубой пище. Ликург полагал, что еда должна наполнять тело силой, а не расслаблять его лишним обжорством, когда невозможно оторваться от тонко приготовленных блюд.

Однако были среди гостей и те, кому все эти новшества не очень понравились. Особенно возмущался всем происходящим старейшина Евриклид, воспитанный ii старинном духе и презиравший всякую роскошь. Когда, по обычаю, до него дошла очередь воздать хвалу жениху, он вместо этого обрушился на Булиса с суровыми упрёками.

   — Я шёл на свадьбу к достойному, как мне казалось, гражданину, а угодил на застолье, где спесь и глупость попирают ногами скромность и неприхотливость, присущие спартанцам в большей степени, чем всем прочим эллинам, — начал Евриклид в тишине, воцарившейся в пиршественном зале. — Мне скажут, мол, ты сам отстаивал право Булиса владеть золотом, привезённым из Азии. Я не стану отпираться, ибо золото это не украдено, не нажито путём обмана, не является пеней за предательство. Эти сокровища являются даром персидского царя, который, как оказалось, не чужд благородства и гостеприимства. Чужие обычаи надо уважать, равно как и чужеземных послов. Я всегда это утверждал, боги свидетели. Булис и Сперхий приняли дары, отдавая дань обычаю персов, в этом поступке нет ничего предосудительного. Но если Сперхий распорядился золотом как подобает спартанцу, который чтит законы своего государства, то Булис, как это ни печально, использовал персидские дары, чтобы добиться кресла эфора. Более того, выгодной женитьбой он пожелал втереться в ряды знати, ведущей свой род от богов и героев.

Твоя невеста, Булис, увешана золотыми украшениями, жемчугом и драгоценными камнями. Она более напоминает персиянку, нежели спартанку, для которой прелесть лица и скромность поведения есть самые лучше украшения. — После этих слов по залу прокатился возмущённый ропот родственников жениха и невесты, отчего Евриклиду пришлось повысить голос. — Печально видеть и сознавать, что установления, данные спартанцам Ликургом, так быстро забылись Булисом, ощутившим в руках тяжесть золотых кубков. Словно золотом можно восполнить недостаток ума, знатности и душевной стойкости. Но более всего меня поразило то, что алчность одного легко и быстро передалась другим, также забывшим о своём достоинстве, увидев блеск презренного металла.

Евриклид повернулся к отцу невесты.

   — Ну что, Диакторид, доволен ли ты своим зятем? Можешь не отвечать. Я вижу по твоему лицу, что доволен. Ты даже бороду завил, подражая Булису, помешанному на всём персидском с той поры, как он вернулся из Азии. Мне горько видеть, что персы поработили без битвы столько достойных спартанцев, одарив золотом лишь одного из них. — Евриклид повёл рукой вокруг себя. — Ликург не зря изгонял золото и роскошь из Спарты, ибо эти два зла превращают эллинов в изнеженных лентяев. Кто из спартанцев захочет чистить свой щит или упражняться в метании дротика, если он будет знать, что его ждут мягкое ложе и такие вот кушанья. — Евриклид раздражённо схватил со стоявшего перед ним блюда сваренную в мёду куропатку и швырнул её обратно. — Если варварам нравится это, пусть! Но зачем нам, спартанцам, уподобляться варварам?..

Евриклид обвёл присутствующих вопросительным взглядом.

   — Не только персы едят такие кушанья, — прозвучал чей-то несмелый голос с другого конца зала. — Ионийцы и карийцы тоже предпочитают изысканные яства, но варварами их не назовёшь.

   — Я не удивляюсь тому, что ионяне и карийцы пребывают под пятой у персов, — ответил Евриклид.

Тут встал один из музыкантов-карийцев и, обращаясь к Булису, промолвил с обидой в голосе:

   — Меня позвали сюда развлекать гостей музыкой. Я не обязан выслушивать оскорбительные реплики о моём народе из уст этого седовласого мужа. Мне непонятно, если спартанцы так кичатся своей доблестью, почему же они не оказали помощь восставшим ионянам, хотя те просили Спарту об этом. Карийцы доблестью не кичатся и едят то, что им нравится, но во время Ионийского восстания их войско дважды разбило персов под Галикарнасом.

В зале послышались голоса: кто-то заступался за Булиса; кто-то просил Евриклида не омрачать праздник строгими нравоучениями.

Диакторид поднялся из-за стола.

   — Разве оттого, что мы тут сегодня вкушаем, изменилось наше отношение к отечеству? Ему все мы присягали. Разве хоть один из нас не займёт своё место в боевом строю, если вдруг прозвучит боевая труба? К чему все эти упрёки, Евриклид?