Ляшко быстро подбежал к нему.
- Как вы?
- Ничего, но вот кровь... - он или действительно не чувствовал сгоряча боли, или делал вид, что ему не больно.
Метров через пять Лукин сел на кочку. Ляшко заметил, что лицо его было белым, как мел. Увидев мчавшуюся мимо них повозку, Ляшко выбежал наперерез. Лейтенант и трое бойцов помогли ему положить Лукина на повозку. "Теперь, если не будет прямого попадания, выберемся..." - подумал Ляшко. Увидев, как залегла немецкая пехота, прижатая к земле огнем пяти счетверенных зенитных пулеметов из роты лейтенанта Христенко, а танки, пять или шесть, встали, не решаясь приблизиться к хорошо замаскированным орудиям, он почти успокоился.
Лейтенант Вольхин, оставленный прикрывать отход главных сил батальона с тридцатью бойцами, фактически ставший ротным, потому что Цабут действительно был убит, да и вообще из взводных он остался один, выполняя приказ капитана Лукина, пострелял минут десять. Его два пулемета несколько раз укладывали немцев на луг, но танки все приближались, и оставаться еще - значило остаться на этом проклятом поле навсегда, поэтому Вольхин дал команду сниматься и уходить.
Два орудия Агарышева и зенитные установки Христенко прикрыли его отход, но на опушке, пересчитав глазами своих людей, Вольхин не досчитался двенадцати. "Опять уходим, не похоронив людей..." - с горечью подумал Вольхин.14
Капитан Шапошников видел, как пять или шесть танков, хотя и не горели, но стреляли с места, не рискуя двигаться вперед, а немецкая пехота не спешит идти в атаку на пулеметы, с облегчением вздохнул: "Теперь оторвемся. Не догоните".
Колонна из примерно пятнадцати танков и нескольких грузовиков заходила километром левее, где должен был стоять полк Михеева, но помешать им Шапошников уже ничем не мог.
Только пройдя километра два лесом, а потом с километр открытым полем, Шапошников приказал занимать оборону вдоль дороги спиной к лесу. Позиции были удобными, с хорошим обзором, сразу обнаружить их немцы не могли.
Слева началась канонада, это были те самые прорвавшиеся на фланг Михееву танки, справа же было тихо, как и весь вчерашний день. Через полчаса к полку присоединились два похлебаевских орудия и зенитчики Христенко. Но не прошло и десяти минут, как на дороге со стороны Милославичей показалась колонна автомашин противника.
Шапошников смотрел на колонну в бинокль с недоумением: "Не потрудились и разведку выслать... Неужели так уверены, что от нас ничего не осталось? Или думают, что мы бежим без оглядки? Даже про два орудия и зенитки забыли... Вот теперь и поплатитесь за нахальство...".
Старший лейтенант Похлебаев, видя, что к первому орудию за наводчика встал лейтенант Агарышев, подошел ко второму и тоже отправил наводчика передохнуть. Тут же на огневой был майор Малых, так и действовавший в составе полка Шапошникова, хотя и несколько особняком, ближе к артиллеристам. Он с тоской и завистью посматривал, как Похлебаев прильнул к оптике и крутит маховик.
- Да-а, довоевался я... Люди стреляют, а я только как свидетель... - и подумал: "Дожил... командир полка без полка..."
- Я по головной машине, ты по автобусу! - крикнул Похлебаев Агарышеву.
Первые же снаряды попали в цель. В колонне началась паника - машины съезжали в стороны, пытаясь развернуться, выпрыгивавшие из них пехотинцы разбегались по сторонам, а Похлебаев и Агарышев били в мальчишеском азарте, почти не поправляя наводки, картечью.
Меньше чем через пять минут на дороге горели с десяток автомашин, остальные полем, на полной скорости, уезжали к лесу. За ними, смешно размахивая руками, бежали уцелевшие автоматчики.
- Ну вот, - с наслаждением вытирая рукавом лоб, - сказал Похлебаев. - А то хотели проехаться... Не надо наглеть.
Шапошников, обычно спокойно переносивший любые повороты обстановки удачи и неудачи, и не дававший волю чувствам, на этот раз буквально наслаждался чувством мести. - "Не только нам кровью умываться... Получили по зубам?"
Только часа через два противник открыл из леса редкий минометный огонь и в атаку поднялась цепь, не более чем с роту. Местность здесь была открытой и ее быстро положили, а потом и отогнали к лесу.
"Не хотят с нами связываться серьезно, да и без танков побаиваются, думал Шапошников, рассматривая в бинокль лес, где засели немцы с автоколонны. - Шло примерно тридцать машин, значит - батальон, или даже два... Будут думать, как нас обойти..."
Шапошников с утра не имел связи со штабом дивизии, а было уже за полдень. Нетрудно было представить себе, что сейчас делается левее, у Михеева и Корниенко. Между ними и его полком брешь образовалась километров в семь, и самое опасное, что дорога Милославичи - Тарасовичи - Климовичи, может быть, вообще никем не закрыта.
Шапошникову казалось малым, что его полк не дал себя смять и окружить, надо было попытаться помочь соседям, но хотеть и суметь сделать - сейчас было далеко друг от друга, как никогда.
В любой день войны он попытался бы помочь соседям, но только не в этот. В полку, считая штыки в батальонах, штаб и обоз, осталось чуть более пятисот человек. Каким-то чудом они не тащили с собой всех раненых - их увезли раньше. Формально полк, а фактически сил меньше, чем в одном батальоне. И все измучены боем до отупения, не спали двое суток, почти столько же без горячей пищи. Часть людей от чрезмерного нервного и физического напряжения не только еле брели, но и не способны были что-либо воспринимать. Лейтенанта Тюкаева, свалившегося от переутомления, так и не смогли разбудить, его просто положили на повозку. Ни о каком форсированном броске на помощь соседям не могло быть и речи.
Не было и связи. Может быть, им давно пора уходить, а может быть Гришин без его полка сейчас, как без рук. Лейтенант Шажок, посланный на разведку, вернуться должен только к вечеру.
Шапошников, после того, как отбили атаку немцев, решил обойти оборону и вообще все свое хозяйство. У Осадчего осталось сто пятьдесят человек, больше всех, но прежде всего за счет влитых туда остатков дорожной и коммунистических рот. Другие два батальона, в одном около ста, в другом сто тридцать человек, Шапошников не хотел разбавлять. "Пусть будет меньше, зато надежнее, - думал он. - Кадр - они как корешки. Если зацепятся - ничем не сковырнуть". На батальон Осадчего у Шапошникова такой надежды не было. И людей в батальоне не знал, за исключением Вольхина, а от коммунистической роты оставалось всего пятнадцать человек. Все-таки штатские, а в то, что у них какой-то особенный моральный дух и настрой - в это он не верил. Свои бойцы, которых он учил и знал, казались надежнее и устойчивее. Комбат Осадчий был с виду солидным и авторитетным мужчиной, но чувствовалось, что ему все эти дни тяжело просто физически. "Не ранен, а с палочкой ходит", вспомнил Шапошников.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});