Пчёлкин усмехнулся. Лефортовский парк был не особо полон людей, но дети из домов поблизости на спортивных площадках орали так, словно их из подземелья выпустили. Витя шёл слева от Анны, на неё смотрел и видел, как от одних воспоминаний об учёбе, об иностранных языках в глазах Князевой, что были зеленее веточек лип, высаженных вдоль аллей, зажигался огонь. На фоне искр этих блёкло даже закатное солнце.
— Секретут ваш хоть разобрал, что она говорила?
Девушка коротко рассмеялась, опустила голову. Ветер играючи скользнул в чёрные пряди. Анна пыталась их за уши заправить, но через каждые пять метров — а то и ещё чаще — вынуждена была повторять свои махинации.
— Разумеется, разобрал. Лауринс Михайлович такой знаток языков!.. Мне кажется, если бы Иви с перепугу на новом диалекте заговорила, то он бы её всё равно понял.
— Так она сдала?
Аня коротко качнула головой. Витя вскинул брови, когда Князева чуть повела плечами и сказала тихо: «На пересдачу направили». Пчёла, хоть и не видел никогда в лицо эту Иви, которой стоило, вероятно, успокоительное пропить перед экзаменом, — да и вообще нервишки подлатать — в возмущении сказал:
— Охренел ваш Михалыч, вот что я тебе скажу! Мог уж на тройку её вытянуть, если она такую солянку из языков выдала.
— В том-то и дело, что она всё напутала! — воскликнула Анна. Она выразительно подняла голову, словно стояла у трибуны какой-нибудь международной организации, и произнесла так, будто репетировала речь свою долгое время перед зеркалом:
— Защита диплома — важное мероприятие, и к нему стоит готовиться основательно. И, зная о серьёзности работы, Иви стоило быть готовой к вопросам комиссии. Особенно если учесть, что она знала о составе преподавателей, ставящих оценку за диплом…
— Ты, уверен, на «пять» сдала?
Она в напускной суровости сдвинула брови, мужчина взял Князеву вдруг за руку. Так же, как сделал в машине — переплетая пальцы, вынуждая чувствовать все завитки золотого перстня. И тогда Анну снова заклинило, как будто это прикосновение — именно такое, и ни одно больше — лишало её воздуха в лёгких, вынуждало затихать, успокаиваться.
«Плывёшь, Князева…»
Она взгляд на Витю подняла, не вскидывая головы. Под его улыбкой хитро-смирительной сказала негромко:
— У меня не было ни одного зачета, закрытого на четыре.
Пчёла в этом и не сомневался. Он чуть дёрнул Аню за руку, отчего при случайном шаге их ладони, обнимающие друг друга в крепком, но осторожном касании, ударялись то о бедро Вити, то о бедро Князевой. Туда-сюда, туда-сюда — амплитуда толчков была средней, размеренной, почти что совпадая со стуком каблуков Ани.
Девушка чуть голову наклонила вбок, едва не укладываясь на плечо мужчины. Он же погладил подушечкой большого пальца по ладони девичьей.
Спокойные аллеи парка уводили всё ближе к озерам. Вопли детей оставались всё дальше, за их спинами, а впереди виднелись лавочки, исписанные местной шпаной всякими фразочками. Среди деревьев и приближающейся кромке воды чувствовалось что-то, напоминающее воссоединение с природой, какого не ощущалось при возвращении домой по кольцевой дороге, забитой автомобилями с играющими радиоприемниками.
— Хочешь чего-нибудь поесть? — спросил Витя, снова проведя ладошкой по руке притихнувшей в своих мыслях Ани. — Тут скоро небольшая кафешка должна быть. Зайдём?
— Только если ты голоден, — пожала плечами Князева. — Я не хочу.
— Что, даже мороженку не будешь?
Она вдруг усмехнулась, оторвала локоть от предплечья мужчины и посмотрела на него сверху вниз, цепляя взглядом вещи, на которые Аня обратила должное внимание только сейчас.
На Пчёлкине были рубашка и брюки из качественного — даже на вид — материала, достойные ботинки. На левом запястье у Вити часы, стоимостью равные доходу продуктового гастронома за месяц, а то и два, а на безымянном пальце — перстень, на деньги от продажи которого можно будет купить ещё три-четыре пары часов. Портмоне у него небольшое, способное поместиться в карман тёмного пиджака, но в себе кошелек держит суммы, какие не каждый чиновник видел.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Иными словами, Пчёлкин имел большие деньги. И он сам это понимал; Витя выглядел и вел себя соответствующе человеку, способному оплатить свои — и чужие — желания.
Разумеется, Пчёла бы без труда купил Ане мороженое, — хоть пломбир, хоть эскимо, хоть фруктовый лёд — и единственной проблемой его было собрать сдачу от купюры в миллион. Просто… в голове Князевой подобные фразы про «мороженку» закрепились за излишне самоуверенными младшекурсниками, пытающимися пригласить её с одногруппницами на вечеринку в общежитие на улице Цессу.
За младшекурсниками. Но никак не за бандитами и рэкетирами Москвы.
Витя остановился, заметив на себе излишне внимательный взгляд Князевой, и раньше, чем успел взор этот растолковать, с хитрым прищуром дёрнул её на себя. Она, почти что как утром, обхватила Пчёлкина за талию, рефлекторно пытаясь удержать равновесие, снова прижалась подбородком к груди рэкетира, чувствуя под рубашкой кобуру.
— Ты чего удумала, а, Княжна? — спросил он в напускной строгости. Аня не менее задорно прищурилась, сдерживая излишне громкий для полупустого парка смех, и попыталась отвести взор в кокетстве, которое вдруг начинало становиться привычным.
Витя же крепче перехватил девушку за талию, сделал несколько шагов, чуть кружась с ней вокруг своей оси, повторил:
— Что хохочешь, м?
— Ничего, — вскинула брови Аня. — Просто интересно, почему ты предложил мороженое, а не… вкладыш из-под жвачки?
Витя почти успел придумать слова оправдания, но, заметив в глазах Анны задорные искорки, стих. Поджал губы, усмехаясь, а потом перехватил её в объятье так, что Князева вплотную к боку его прижалась, плечи под мужскую руку подставила, и проговорил намеренно низким голосом:
— Пошли, маленькая зануда!..
После девяти часов в парке стало совсем пусто и, к счастью Витиных барабанных перепонок, тихо. Дети ушли со своими мамами под руку, и о ребяческих играх на площадке напоминали только рисунки, оставленные на асфальте. Мелом девчонки и мальчишки начертили классики, мимо которых ни Аня, ни Витя пройти не смогли; рядом малышня нарисовала множество солнышек, цветочков и кошек. Фонари светили, но тускло — даже небо, окрашенное в лилово-красный, сильнее освещало закоулки парков.
Пара вышла к озерам. Пчёлкин держал Анну за руку, что за время их прогулки стала почти единым целым с его ладонью. Каблуки девушки распугивали кузнечиков. Князева в спокойствии шла рядом с Витей.
Тем для разговора было ещё целое множество, но после весьма посредственного ужина из рожка ванильного мороженого и какой-то импортной дорогущей мармеладки, которую Вите не с первого раза захотели продавать, Ане хотелось чуть помолчать.
Пчёла был не против; ему с Княжной хоть преподавателей рижского университета обсуждать, хоть идти в тишине нравилось одинаково сильно.
Девушка вздохнула чуть глубже, неосознанно огладила костяшки Вити пальцем. Он посмотрел на Аню, до щеки которой губами мог бы без проблем дотянуться, и спросил:
— Ты не замёрзла?
— Немного, — кивнула девушка и раньше, чем Пчёлкин успел снять с себя пиджак, надела жакет, предусмотрительно взятый из дома. Белое на чёрной рубашке контрастировало ярко, напоминая Вите своей комбинацией медицинский халат.
Он усмехнулся каким-то мыслям, выдал выразительное:
— Мерзляка.
Раньше, чем девушка успела на него обернуться с напускным возмущением во взгляде и голосе, он перехватил её руку и повел с асфальтированной дорожки к небольшому травяному склону, который кончался у самой кромки воды.
— Пойдём, — кинул Витя. Анна чуть воспротивилась, цепляясь за его ладонь так, что, наверно, могла бы Пчёлкина остановить, если бы была в полтора раза сильнее:
— Куда? Не говори только, что купаться захотел!..
— Почему бы и нет? Местные только здесь и ныряют! — воскликнул Пчёла почти что невинно, но раньше, чем Анна в нешуточном сомнении рванула обратно на асфальт, руки вскинул в жесте мнимой капитуляции.