- Ника! Это я, успокойся! - он словил ее и стал мягко сдерживать, игнорируя боль, которую приносили ее коготки. - Теперь все будет хорошо! Ника, девочка моя! Все! Все!…
Но Ника не слышала его и, похоже, не видела. Продолжала яростно вырываться, истерично крича, плача…
Эд был потрясен. Он всю жизнь обходил женщин с их истериками десятой дорогой и сейчас понятия не имел, что еще можно сделать. Поэтому просто начал баюкать ее, сомкнув объятия крепче и бесконечно повторяя:
- Это я, не бойся… Не бойся, это я…
Спустя долгое-долгое время грохот за стенами дома затих. А вместе с ним - и Ника. Она расслабилась, задышала глубже, поглаживая руку Эда там, где еще недавно ранила до крови. И, окончательно погружаясь в сон, с невыразимым облегчением еле слышно шепнула:
- Он ушел.
Русы косы, ноги босы
Жара навалилась на город - надоедливая подруга, и давила на нервы, требуя считаться со своим присутствием…
Под ее душным покровом сны перерастали в кошмары, желания приобретали извращенный оттенок, а сдерживаемое обычно раздражение становилось практически неконтролируемым.
Масла в огонь подливали пробки. На раскаленной сковороде, в которую превратилась дорога, оплывающие потом водители сигналили, высовывались из окон и, обмахиваясь кто газетой, кто мокрым носовым платком, испускали в небо очереди патетической, бессмысленной брани… Казалось, еще пару дней жары, и здесь точно кого-то убьют.
Эд мучился вместе со всеми в «тянучке» - задыхался, потел, безнадежно мечтая въехать с размаху в обжигающе-льдистый сугроб величиной с Эверест и остаться в нем навсегда - замурованным в снегу, прохладным и счастливым…
В один из таких дней вечером он припарковался у калитки совсем измочаленный. Вылез из шипящей машины и поплелся к дому, напоминая самому себе несвежего покойника, который никак не доберется до благословенного свежевыкопанного приюта.
Волна прохлады из распахнутой двери коснулась его, приветствуя, заставляя прикрыть глаза в немом блаженстве…
Но тут подлетела Ника.
Обхватила с противоестественным при такой температуре энтузиазмом и принялась покрывать страстными поцелуями. Ее руки дрожали, а пряди, так и норовившие влезть Эду в рот, пахли медью и солнцем, почти обжигали…
Оглушенный, он замер на миг посреди коридора. Потом взмолился: «Ник, ну хватит! Жарко же», - и попытался осторожно разомкнуть полный нежности, но крепкий захват на собственном затылке.
Наконец, отпустив его, она прислонилась к дверному косяку с мечтательной, предвкушающей улыбкой. Ее маленькие розовые ступни никак не могли успокоиться, и краем глаза Эд отметил их нетерпеливые, пританцовывающие движения… Сердце упало. О нет.
- Ни за что не догадаешься, куда мы сейчас пойдем!
Эд горестно вздохнул, закатив глаза. Только не это!…
Его легкомысленная студентка была свободна. До самой осени. Пока он работал или плавился за рулем, она хлопотала в саду: поливала, рассаживала свои драгоценные цветы, делала карандашные наброски, этюды пастелью, готовила морсы или (чаще всего), обнаженная, читала что-то вычурное на смятой постели…
Но его, безусловно, злило не это.
Несмотря на дьявольскую жару (а не исключено, что благодаря ей), Ника вспомнила о своем увлечении - пеших прогулках.
Она частенько теперь встречала Эда вот так, после не самого простого дня, на пороге дома, и «радовала» его чем-то вроде: «Пойдем скорее - посмотрим на гнездо иволги! Это совсем недалеко! Мне сказали, у нее птенцы начали летать!»
И вскоре, проклиная всех доморощенных орнитологов, с которыми водила знакомство его странная подруга, он спускался по скользкому склону оврага, убивая любимую пару туфель и покрываясь холодной испариной при виде Ники - она уже беззаботно пересекала низину, чтобы поговорить с местным сумасшедшим, решившим именно сегодня отправиться за травой для своих воображаемых кроликов. С огромным серпом, сверкающим в лучах заходящего солнца.
Конечно же, доказать, что он опасен, этот застенчивый мужчина, всегда одаривавший ее букетиком ромашек, Эду не удалось.
Так что выбора, в общем-то, не было. Зло скрипя зубами и обливаясь потом, он регулярно следовал за ней во всех ее глупых вылазках, опоясавшись старым армейским поясом, таившим смертельный секрет, прекрасно понимая, что ни за что на свете не допустит, чтобы его малышка (само лето с цветком невинности в сахарном кулачке) оказалась без надежной защиты…
Тем временем его рассеянный взгляд был воспринят как вопросительный.
- Мы пойдем…к цыганам! - бесовская улыбка, адресованная ему, заискрилась скрытым смыслом.
Эд снова вздохнул и только потом запоздало удивился:
- К цыганам?
По правде говоря, это было чересчур даже для Ники.
- Да! Представляешь, оказывается, тут неподалеку целый табор остановился. Ну разве не здорово?! Я же всегда хотела на них посмотреть! А может… - глаза полыхнули неожиданным восторгом, - мне погадают?…
И она счастливо запищала, подскакивая от возбуждения, дико раздражая его своей резвой, по-детски непосредственной веселостью.
- Ой, Эд, мне ведь никогда не гадали! Как интересно! Бабушка рассказывала, что они все - колдуны и… - Ника заливалась соловьем, расписывая все преимущества будущего знакомства.
А Эд смотрел на нее и не слышал - пытался избавиться от предательской иглы в сердце. Этот поход ему почему-то очень не нравился.
- Эд? - требовательный тон диктаторши вернул его внимание. Он покорно кивнул и поплелся в ванну, по дороге узнавая, как именно они доберутся до места стоянки табора («чтобы было интереснее!»), и с тоской вспоминая свои полные незатейливого очарования планы - провести этот вечер в постели с ней… Господи, за что?
Пока он смывал с себя автомобильную пыль и морально готовился к тому, чтобы покрыться проселочной, Ника успела переодеться.
Натягивая футболку на уже влажную кожу (проклятая жара!), Эд заглянул в комнату. И вздрогнул от разноцветного мельтешения - на Нике была необъятная юбка солнце-клеш ядовитых, ужасно резавших глаза оттенков (красные с зеленым цветы на малиновом фоне), и на редкость не сочетающаяся с ней ярко-желтая рубашка с коротким рукавом.
Ника еще раз крутнулась. И, довольная произведенным эффектом, гордо посмотрела на него поверх этого цветастого кошмара.
- Нравится? - а после сделала движение краем юбки, которое, судя по всему, должно было намекать на цыганское происхождение образа.
- Ну… - Эд честно пытался дать объективную оценку подобной вульгарщине. - Гм-м… Впечатляет.
Она радостно сверкнула зубами и потянула его к дверям так, что он едва успел сунуть ноги в разношенные туфли. Забыв, разумеется, прихватить очки…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});