Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот только все это неправда.
8
Обломки самолета находят вечером того же дня. Над водой торчит покореженное шасси. День ясный, ветер юго-западный. Почти никакой турбулентности. Диспетчер принял сигнал бедствия от Гарри около двух часов. Гарри сообщал, что теряет высоту и просит разрешение на посадку. За этим последовали статические помехи, в которых диспетчер не разобрался, а потом наступила тишина.
Свидетель, рыбачивший в полосе прибоя на пляже, утверждает, что увидел, как одномоторный самолет снизился и попытался сесть на воду. Коснувшись поверхности, он несколько раз перевернулся и развалился на части. Первым водолазы достали тело мальчика. У него была оторвана голова. Вода еще холодная, течение сильное, видимость ограничена. Ныряльщики не могут погружаться дольше, чем на пятнадцать минут. Тело Гарри находят лишь на следующее утро.
Я узнаю о катастрофе, как все. Читаю в Интернете. Суббота, после обеда я отдыхаю дома в Нью-Йорке. «Писатель и его сын, возможно, погибли в авиакатастрофе» – гласит один из заголовков. Я не знал, что Гарри и Джонни в тот день собирались летать. С ужасом читаю новость, оглушенный, отказывающийся верить – а потом звонит телефон. Друзья, знакомые, все хотят выяснить, правда ли это. Я опасаюсь худшего.
Вскоре мне звонит начальник местной полиции, которого я знаю много лет. Его отец работал у нас мясником. Помню, как сын – он был на несколько лет младше меня – подростком трудился в лавке: фартук у него был испачкан засохшей кровью. Мощные руки, короткие светлые волосы.
– Мистер Жерве, мне очень жаль, но я должен вам сообщить…
Я услышал все, что нужно. Мэдди еще не вернулась, у нее самолет только завтра. Мне нужно ей сообщить. Я пытаюсь отыскать телефон ее отеля и нахожу его в Интернете. Телефон не отвечает. Я звоню в мексиканское консульство на Манхэттене, но автоответчик просит перезвонить в понедельник утром. Я даже не знаю, каким рейсом она прилетает. Потом я звоню домой человеку, который возглавляет наш филиал в Мехико, и рассказываю о произошедшем. Сообщаю ему, что Мэдди живет в отеле на Юкатане – и, поворчав, он все-таки договаривается с полицией, что ее найдут и известят.
Это – единственный путь. Я не могу позволить, чтобы она прилетела и узнала обо всем, случайно посмотрев на заголовки газет. Это было бы слишком жестоко.
Поздно вечером Мэдди звонит из Мексики. Я ждал этого и боялся. Я снимаю трубку до того, как отзвучит первый звонок. Мэдди не в себе.
– В чем дело, Уолтер? Это какая-то идиотская шутка? Меня только что разбудили двое мексиканских полицейских и велели тебе позвонить.
Я рассказываю ей, что случилось. Крик, который слышится на другом конце провода, звучит нечеловечески. Я никогда не слышал такой смеси гнева и боли.
– Мне очень жаль, – повторяю я. – Очень жаль.
Больше мне сказать нечего, поэтому я просто стою и слушаю, как Мэдди плачет, жалею, что я не могу обнять ее. Через четверть часа спрашиваю, когда прилетает ее самолет. Мне приходится уточнять, потому что каждый раз, пытаясь ответить, Мэдди начинает рыдать. Наконец ей удается выговорить время.
– Не… вешай… трубку, – просит она, втягивая воздух, пытаясь держать себя в руках.
– Не буду.
Мы остаемся на телефоне еще час. Иногда разговариваем, но больше молчим или Мэдди плачет.
С утра ей лететь в Мехико, а потом в Нью-Йорк. Она доберется только к вечеру. Когда садится ее самолет, я уже жду. Ее вывозят в инвалидной коляске. Несмотря на загар, Мэдди бледная, у нее ввалились щеки. Я иду к ней, но даже не уверен, что она меня узнает. У нее дрожат веки. Ее сопровождают служащий авиалинии и носильщик, который несет багаж.
Хорошенькая темноволосая девушка спрашивает:
– Вы встречаете миссис Уинслоу? Ей дали успокоительное. Она проспала всю дорогу от Мехико. У вас есть машина?
На сей раз – никаких лимузинов. Я отвожу Мэдди к себе и укладываю в кровать.
Несколько дней о случившемся пишут все газеты. Во всех одна и та же фотография Гарри, та, что была на обложке его книги. Один таблоид даже нашел фотографию класса Джонни, он там стоит с другими мальчиками в форменных пиджаках и галстуках; его лицо в газете обведено овалом. В другой газете печатают схему, на которой показано, что происходит с самолетом, когда он сталкивается с водой. Я не могу на нее смотреть.
О причине катастрофы высказывается множество предположений. Ошибка пилота? Техническая неисправность? Может, у Гарри случился удар? Самолет вел Джонни, пытался посадить его под руководством отца? Или Гарри в депрессии нарочно направил самолет в воду? Национальная комиссия по безопасности на транспорте передает обломки самолета на воздушную базу национальной гвардии в Уэстхэмптон-Бич, чтобы определить, что произошло. Проводят вскрытие тел.
Мэдди хочет их кремировать. Ей чуть лучше, но она все равно бродит по моей квартире, как сомнамбула. Устраивать все приходится мне. Я связываюсь с похоронным бюро на Пэнтиго-роуд. Заполняю бумаги. Из «Нью-Йорк таймс» звонят по поводу некролога – и из «Ист-Хэмптон стар», и из «Саутхэмптон пресс». Мне многое нужно сделать, но я не хочу оставлять Мэдди одну. Мне очень тревожно, я боюсь, что она просто подойдет к окну и выбросится. Я прихожу домой и обнаруживаю, что Мэдди все еще сидит за столом, смотрит на остывшую чашку с кофе, крутит в руке медальон Гарри со святым Христофором. О том, что прошло какое-то время, говорит только гора затушенных окурков в пепельнице.
Мы едем в мой дом. Там будут поминки. Она сказала, что не сможет вернуться к себе. Я устраиваю ее в викторианской комнате и, вместо того, чтобы заселиться в свою, переезжаю в похожую на келью комнату прадедушки. За все годы, что мы знакомы, Мэдди ни разу не ночевала у меня. Я готовлю ужин, но у нее нет аппетита. Она почти не ела в эти дни. Похоже, все, что она усваивает, – это водка и никотин. Я убеждаю ее поесть, твержу, что нет смысла морить себя голодом. Я режу ей мясо, как ребенку. Даже накалываю кусок на вилку.
Утром приезжают из кейтеринговой компании. Я не знаю, сколько человек придет ко мне. Могу точно сказать, что будут Нэд и Сисси, агент Гарри, его издатель, друзья. Брат Мэдди, Джонни, приезжает из Орегона, где работает кем-то вроде консультанта по избавлению от зависимостей и ведет занятия йогой. Я знал, что Мэдди не захочет, чтобы было много людей. Только семья и самые близкие друзья. Некоторых из них я не видел годами, но с Гарри и Мэдди они общались.
К одиннадцати часам я отвожу Мэдди в церковь Святого Луки, где состоялась заупокойная служба по моему отцу. Я по-прежнему регулярно бываю на службах – здесь или в церкви Святого Иакова в городе, – но знаю, что Гарри и Мэдди ходили в церковь в основном только на Рождество и Пасху. У нас новый священник, женщина. Она тепло приветствует меня и пропускает внутрь, потому что я обнимаю за плечи Мэдди. Мне пришлось помочь ей одеться.
Несколько человек уже здесь, но я не обращаю на них внимания, я веду Мэдди в передний ряд. Вокруг алтаря много цветов, рядом стоят две большие фотографии Гарри и Джонни. Подумать страшно, что́ чувствует Мэдди, если она вообще что-либо осознает. Я обнимаю ее покрепче. К Мэдди подходят люди, выражают соболезнование.
Я оглядываюсь и вижу отца Гарри, он сидит в одиночестве на соседней скамье. Он вдовец, приехал из Нью-Хемпшира. Меня снова поражает, насколько они похожи. Словно глядишь на Гарри тридцать лет спустя. Отец Гарри смотрит на фотографии сына и внука. Все его наследие уничтожено одним махом. Я бы подошел к нему и поговорил, но не хочу оставлять Мэдди.
Появляются Нэд и Сисси. Сисси молча подсаживается к Мэдди, берет ее за руку. Нэд кажется меньше ростом. Приходит кто-то еще, но я сосредоточен на Мэдди. Начинается служба, знакомые слова: «Я есмь воскрешение и жизнь». Не будет ни речей, ни воспоминаний. Мэдди бы не смогла это вынести. Все быстро заканчивается.
Я вывожу ее к машине, припаркованной прямо у крыльца. Замечаю несколько знакомых лиц. Людей больше, чем я предполагал. Похороны притягивают любопытных, особенно если покойный – какая-то знаменитость. Однако за нами следует всего около десятка машин.
Я захватил резиновые сапоги для Мэдди и себя и помогаю ей обуться. Мы медленно бредем по грязи к лиману, за нами следуют остальные. Нэд достает одно каноэ и относит его к причалу. Мы с Нэдом помогаем Мэдди сесть на носовую скамью лицом к корме. Потом в каноэ забираюсь я, как всегда, сажусь на руль. Сисси передает мне урну. Никто не произносит ни слова.
Люди собрались на причале, все они в темных костюмах и платьях. Молчат. В тишине слышится только плеск воды, мое дыхание, грохот сердца в моей груди. Небо, задернутое облаками, светится молочной прозрачностью. Вода темна, спокойна и непроглядна. Вдали кружат несколько чаек. Большинство домов вокруг лимана еще закрыты после зимы. Деревья обернуты мешковиной. Садовая мебель убрана. Бассейны затянуты брезентом, засыпанным бурыми листьями.
- А еще я танцую - Жан-Клод Мурлева - Зарубежная современная проза
- Слава моего отца. Замок моей матери (сборник) - Марсель Паньоль - Зарубежная современная проза
- На полынных полях - Борис Баделин - Зарубежная современная проза