Читать интересную книгу Все на продажу - Кэндес Бушнелл

— С кем поедем — с Пайком или с Мухаммедом?

Мими удивил этот идиотский вопрос, эта обременительная реальность — наличие двух машин и двух шоферов. Еще когда она была ребенком, у всех их знакомых были машины с водителями, но иметь в семье две машины с водителями считалось излишеством и дурным тоном. В обычный день она сочла бы ситуацию забавной, но теперь могла только злиться.

— С Мухаммедом, — решила она. У нее уже ослабели колени, и она испугалась, что при попытке усесться на низкое сиденье машины потерпит позорную неудачу.

— Как скажешь. — И Джордж сам придержал для нее дверцу лимузина.

Когда муж очутился рядом с ней, она увидела, что он чрезвычайно доволен собой. Такое выражение лица бывало у него после заключения большой удачной сделки. Предлагая ей встретиться в «Карлайле», он обмолвился о каком-то сюрпризе; утром ей было любопытно, а теперь стало все равно.

— Джордж, — заговорила Мими, накрывая ладонью его руку, — твой сюрприз не мог бы подождать до завтра? Мне немного… нехорошо.

Джордж инстинктивно убрал руку. Она поняла, что ей действительно дурно, и испугалась, что ее сейчас стошнит, но тошнота быстро отступила, и она с облегчением откинулась.

— Это дело нескольких минут, — пообещал Джордж нарочито безразличным тоном, после чего завел с Мухаммедом беседу о положении на фондовом рынке.

Мими выбросила мужа из головы, как часто делала в последнее время, и стала думать о своей постели, где могла очутиться при благоприятном стечении обстоятельств уже через полчаса. Однако это мало утешало: в той же постели окажется Джордж… Покосившись на его круглую самодовольную физиономию, она вдруг ощутила желание убежать от него куда глаза глядят. Сейчас она крикнет Мухаммеду остановиться, выскочит из машины, спрячется в первом попавшемся баре и утопит горе в виски… Но это оказалось невозможно: машина уже затормозила на углу Парк-авеню и Шестьдесят девятой улицы.

Мими удивленно смотрела из окна машины на тяжелую дубовую дверь. Она сразу ее узнала, потому что знала наизусть квартиру, в которую вела дверь: в детстве там жила ее подружка. Потом владельцы квартиры неоднократно менялись, и Мими раз десять бывала там на вечеринках.

Джордж принудил ее выйти из машины.

— Не бойся, я не веду тебя в гости. — Он старательно скрывал ликование. — Но, надеюсь, мы сами станем принимать гостей…

Мими задохнулась, сразу догадавшись, на что он намекает. Чувствуя, что ей не хватает воздуха, она пролепетала:

— О Джордж! Ты же не скажешь…

— Скажу. — Он позвонил в дверь. — Я перехватил это гнездышко, прежде чем оно поступило в продажу.

Они миновали вестибюль и погрузились в тесный лифт. У Мими появилось мерзкое чувство, что у нее вот-вот произойдет недержание мочи, от лица отхлынула кровь. Джордж ничего не замечал. Она в отчаянии подумала, что он никогда не обращает на нее внимания и чаще всего обращается с ней, как со своей служащей.

Дверь лифта открылась, и они вышли в роскошный холл. Мими хотелось оглядеться, но в ушах уже шумело, глаза заволакивала пелена. Она успела подумать, что на ремонт и отделку уйдет не один месяц. Она прижала пальцем висок, чтобы в глазах не было так черно. Джордж ждет, что она будет хозяйкой его роскошных приемов, для того на ней и женился… Кого она обманывает? Ей уже казалось, что шум у нее в ушах слышен и ему. Такова ее жизнь, она сама ее выбрала. Теперь, когда ей на плечи лягут еще и эти хоромы, ей уже никогда не обрести свободы…

Она в испуге вцепилась Джорджу в рукав, но мягкая шерсть выскользнула из ее пальцев, и она рухнула на мраморный пол восемнадцатого века.

11

Была середина декабря. Если не считать неприятности с Зизи, Джейни имела все основания быть довольной жизнью.

Пока вся страна переживала скандал с президентскими выборами и занималась скучным подсчетом голосов, часть нью-йоркского общества была увлечена гораздо более важным делом — готовящимся показом мод «Тайны Виктории». Впервые в истории модное дефиле собирались транслировать в прямом эфире. За неделю до события все газеты города публиковали фотографии моделей и статьи о них, а «Нью-Йорк тайме» даже разразилась материалом на первой полосе о том, следует ли показывать по центральным каналам полуголых женщин. В результате Джейни узнавали повсюду; это была не та слава, когда клянчат автографы, а та, благодаря которой ей был обеспечен лучший столик в «Динго», новом модном ресторане, открывшемся в конце ноября.

По причинам столь же малопонятным, как соображения, принуждающие пчел вдруг свиваться в рой и покидать улей, «Динго» сразу превратился в самое престижное заведение, где установился железный, как в промышленном курятнике, порядок подхода к кормушке. Днем, на протяжении двух часов, с половины первого до половины третьего, ресторан жил по собственным феодальным законам, полнился интригами и завуалированными угрозами, восхищая завсегдатаев и пугая несчастных, забредавших туда случайно и неизменно слышавших, что все столики заняты и что ждать придется не менее двух часов.

Показ мод намечался на четверг. Во вторник Джейни обедала в «Динго» уже в третий раз за неделю. Сначала она побывала там с Селденом, потом с Патти, вернувшейся из Европы и полной впечатлений. Там она ни на шаг не отходила от мужа (Джейни от этих ее рассказов едва не стошнило). Теперь ее спутником был Крейг Эджерс. Метрдотель, преждевременно поседевший шотландец по имени Уэсли, заметил Джейни у тесного гардероба, забитого меховыми шубами и кашемировыми пальто, подхватил два меню и провел ее сквозь толпу к одной из пяти банкеток, зарезервированных для знаменитостей и городских воротил. Внимание всегда ее радовало, напоминая о всемогуществе красоты. В такие головокружительные мгновения Джейни посещала мысль что ей больше ничего не надо добиваться и совершать, ведь лучший столик в самом шикарном ресторане Манхэттена и так в ее полном распоряжении.

Удовольствие усиливалось оттого, что сейчас ее видели в обществе Крейга Эджерса. Он превратился в неоспоримого лидера манхэттенской писательской среды, живое доказательство, что творцы до сих пор могут создавать романы, в которых сочетаются интеллектуальные достоинства и коммерческий потенциал. Тем самым ставилась точка в споре, сотрясавшем издательский мир уже добрых четверть века: может ли шедевр литературы продаваться в том же количестве, что и так называемое чтиво? Ответом на этот вопрос стал успех Крейга; повсюду, где бы Джейни ни появлялась, обязательно упоминали его книгу. Большинству критиков и читателей нравилась сама книга, но в уважении к автору признавались не все, а признававшиеся делали это нехотя: он прослыл заносчивым, самовлюбленным и острым на язык.

— Этого следовало ожидать, — сказала ему Джейни по телефону, описывая одну такую беседу. — Ведь вы преобразили лицо американской книжной индустрии! Естественно, вам многие завидуют.

Зависть, правда, не помешала новому статусу Крейга. Джейни радовали удивленные и любопытные взгляды, которые на них бросали, пока они пробирались к своему столику. Крейг лелеял четырехдневную щетину, бывшую в моде у некоторых актеров четыре года назад, но Джейни не сомневалась, что его узнают. Посетители «Динго» мнили себя не только создателями новостей: они не без основания считали, что узнают обо всем происходящем не с ними раньше, чем остальная публика. Крейг был неуловимой новой звездой, и то, что Джейни смогла его заарканить и что он, настоящий интеллектуал, не гнушается ее обществом, превращало в интеллектуалку и ее саму, чего раньше с ней не бывало. Она считала это равноценным обменом: ее блеск за его ум.

Сев, Крейг хитро на нее уставился. Она уже знала, что эта неприятная манера — способ самозащиты, когда ему не по себе. Он неумело развернул салфетку и накрыл себе колени, потом с нескрываемым любопытством оглядел ресторан.

— Вот что значит быть Джейни Уилкокс! — проговорил он.

— Вернее, вместе с Джейни Уилкокс. — На ее лице было выражение чрезмерной оживленности, свойственное ей при большом стечении народа: так она притягивала к себе взгляды, изображая при этом, что не замечает их. — Вы наверняка уже бывали здесь, Крейг! Вы же самый крупный нью-йоркский писатель за последние двадцать лет.

Для человека, гордого своими умственными способностями, Крейг был до смешного падок на пошлую лесть. Он сразу расслабился и признался, что уже посещал «Динго» со своим агентом, но тогда их «сослали в Сибирь», посадив за неудобный квадратный столик в другом зале. Джейни знала, как с ним себя вести: возмущаться несправедливым обращением с ним раньше, до того, как его нашла слава. Это была одна из излюбленных тем Крейга одновременно с поверхностностью и легкомыслием нью-йоркского общества. Сама Джейни была не против того и другого, но мгновенно увидела, что именно на этом надо строить их отношения, и поощряла сарказм Крейга, иногда добавляя кое-что от себя. Она поведала ему, как ужасно с ней обращались, пока она не стала знаменитой моделью, даже намекнула на неприятности с Комстоком Дибблом, поклявшись, что так откровенна не была даже с Селденом.