Читать интересную книгу Исторические очерки состояния Византийско–восточной церкви от конца XI до середины XV века От начала Крестовых походов до падения Константинополя в 1453 г. - Алексей Лебедев

Из вышеприведенных фактов, рисующих жизнь Иоанна Калеки, открывается, что этот патриарх никак не может быть причислен к лучшим константинопольским иерархам. Но историк Григора указывает одну такую черту в архипастырской деятельности Калеки, которая заставляет, по–видимому, не совсем низко ценить этого патриарха. Названный историк изображает Калеку, как замечательного знатока церковных и гражданских законов, рассказывает примечательные вещи о его громадной памяти, представляет его человеком учительным, говорившим проповеди так свободно, как будто он читал по книге, — человеком, у которого в проповедях мысль и слово находились в полной гармонии.[640] Но, кажется, сам Же этот историк значительно ослабляет силу своего свидетельства, когда при другом случае выражает явное недоверие к ораторским способностям патриарха. Так, тот же Григора, рассказывая о прибытии в Константинополь двух западных епископов для рассуждений с восточными иерархами о соединении Церквей, замечает, что патриарх Иоанн Калека не решался принять участие в диспуте с латинянами, так как, по словам историка, «он не имел дара слова, развитого упражнением» и соглашался играть во время Диспута лишь пассивную роль — «молчать и делать важный и глубокомысленный вид, что будто не стоит и спорить с латинянами».[641] Какое же из двух показаний Григоры вернее — первое или второе? Конечно, вопрос было бы нетрудно решить, если бы дошли до нас сочинения Иоанна Калеки, по которым мы могли бы судить о степени его красноречия и знания «божественных законов» патриархом. Но в этом отношении мы не обладаем богатством материалов. Хотя издатели византийской литературы и свидетельствуют, что в рукописях существует большое количество проповедей Калеки на воскресные и разные праздничные дни (№№ 60),[642] но в печати известно только две проповеди Калеки: «На воскресенье пред Воздвижением Честного Креста» и «На третье воскресенье Великого Поста».[643] Судить по этим двум проповедям об ораторском таланте Калеки трудно, тем более, что последняя из поименованных проповедей некоторыми издателями усвояется другому патриарху.[644] Во всяком случае, похвалам Григоры по отношению к Калеке едва ли можно доверять, так как патриарх был врагом паламитов, а врагам паламитов Григора слишком симпатизировал.

Патриарх Исидор (1347—1349). Этот патриарх был избран под влиянием Кантакузина, бывшего в это время императором, и паламитов и показывал себя ревностным слугой царя и приверженцев Паламы.

Относительно умственных и нравственных качеств Исидора нельзя составить решительного понятия. Враги его ставили ему в упрек, что он, прежде посвящения в епископы, проводил жизнь светскую, чуждался монастырского уединения, называют его «педагогом» и «детским учителем гимнастики».[645] Из этого можно заключить, что он был более или менее образован, ибо «педагогом» мог быть только человек не чуждый науки. Что касается нравственного его образа, то суждения современников были в этом отношении очень различны. Иоанн Кантакузин очень хвалит Исидора, называет его «мужем добрых нравов, кротким, исполненным святости» (и даже не чуждым религиозных знаний).[646] Совершенно иначе отзывались об Исидоре другие современники. Историк Григора не находит у него никаких нравственных понятий и не обинуясь сравнивает его со «свиньей, привыкшей барахтаться в грязи».[647] Епископы Константинопольского патриархата, по крайней мере те из них, которые были недовольны избранием Исидора в патриархи, изображают нравственный характер его в чертах самых непривлекательных. Они называли патриарха «глупейшим, безумным, легкомысленным, не умевшим как должно обращаться с другими, совершенно не умевшим отличить дурное от хорошего». Кроме этой общей характеристики, те же епископы прямо возводили на Исидора разного рода обвинения, направленные к очернению его личности. Они разглашали, что он не соблюдает постов, что будто когда‑то он похитил драгоценные украшения с икон, а сосуды церковные, серебряные, переделал для домашнего употребления; укоряли его и за то, что он позволял себе ходить в баню в течение Страстной Недели.[648] Такие‑то противоположные отзывы делаются о нравственном характере Исидора. Но историк не вправе становиться ни на стороне панегиристов, ни на стороне хулителей нравственного образа патриарха. Похвалы слышатся от лиц слишком благорасположенных к патриарху (от Кантакузина), а хулы от явных врагов Исидора. Нам кажется, что нельзя доверять ни тем, ни другим из сейчас приведенных отзывов без должной критики их. Если Кантакузин называет Исидора, между прочим, человеком кротким, то это не подтверждается историей деятельности Исидора, если же, с другой стороны, порицатели патриарха приписывают ему такие вещи, как несоблюдение постов, святотатство, то такие обвинения следует отрицать, ибо паламиты, под влиянием которых происходило избрание Исидора в патриархи и которые отличались строго аскетическим идеалом, не допустили бы возвести в патриархи столь зазорное лицо. Выделить истинное от неистинного, преувеличенное от действительного в указанных характеристиках едва ли возможно. По всей вероятности, Исидор представлял собой тип патриарха невысоких достоинств, но, без сомнения, ему не следует приписывать такого вольнодумства и такого нарушения нравственных требований, какие приписывают ему враги. Лучше всего удовлетвориться той характеристикой нравственной личности патриарха Исидора, какая слагается из наблюдений над его деятельностью, поскольку она известна в истории.

Как избранный в патриархи под влиянием Кантакузина и сторонников Паламы, Исидор был послушным орудием императора и паламитов; это составляет самую характеристическую черту в его деятельности.[649] Первым делом патриарх торжественно разрешил Кантакузина от анафемы, наложенной на него предшествующим патриархом в пылу политической борьбы.[650] Затем он короновал его императорской короной в Константинополе,[651] несмотря на то, чт0 действительный император Иоанн Палеолог был жив и здоров а не вступал в управление царством частью по молодости лет, частью по причине бесконечных политических смут. Столь же услужливым являлся патриарх и по отношению к паламитам. Так как избрание его произошло под их влиянием, то противоположная партия отшатнулась от патриарха. При таких обстоятельствах, не задумываясь много, Исидор, по наущению партии его избравшей, подверг различным показаниям своих противников–епископов: одни из них лишены были достоинства, другие принадлежащего им имущества,[652] некоторых из них даже сажали в тюрьму и предавали мучениям.[653] Таких, так или иначе наказанных, епископов и священников было очень много; места и должности их патриарх заместил другими лицами,[654] конечно, паламитского лагеря. Все это не могло не возбуждать громких жалоб на патриарха.

Иногда угодливость патриарха Исидора в отношении к лицам, от которых зависело возвышение его на кафедру, простиралась так далеко, что сами его покровители должны были сдерживать его неумеренную ревность. Так, желая сделать угодное паламитам, Исидор сочинял какие‑то церковные песнопения, приноровляя их к понятиям паламитов по вопросам богословским, вводил эти свои песнопения в церковную практику взамен издревле употреблявшихся при богослужении. Но составленные Исидором песнопения (или каноны) своим содержанием возбуждали неудовольствие даже у его сторонников: в них раскрывалось учение паламитов не без крайностей, на что указывали враги их; кончилось тем, что сам Кантакузин приказал Исидору уничтожить написанные им церковные песнопения.[655] Столь же далеко простиралась угодливость патриарха и по отношению к самому императору Кантакузину. Исидор, подобно некоторым из паламитов, считал себя прозорливцем, способным предугадывать будущее. Считая себя таким, Исидор начал предсказывать Кантакузину блестящую победу в борьбе с генуэзцами. Но военного успеха не последовало. Возник народный ропот. Патриарх очутился в очень неловком положении, впал в ипохондрию, заболел и вскоре затем умер.[656]

Преемником Исидора в патриаршестве был Каллист I. Он дважды восходил на патриаршую Константинопольскую кафедру (1350—1354 и 1355—1362). Избрание Каллиста в патриархи произошло при тех же условиях, как и избрание на ту же кафедру Исидора. Паламиты, пользуясь влиянием на императора Иоанна Каятакузина, всячески старались о том, чтобы патриаршее достоинство предоставлено было лицу, им сочувствующему. Они указали императору несколько кандидатов в патриархи, на которых они могли возлагать благоприятные надежды; из числа этих кандидатов император избрал Каллиста, афонского монаха. Это был человек суровый и строгий, лишенный научного образования. Его главное достоинство состояло в том, что он был приверженец паламитов.[657] Если верить историку Григоре, который был недругом паламитов и который довольно подробно изображает деятельность этого патриарха, Каллист налагал свою тяжелую руку на многих лиц в Византии, отличавшихся нерасположением к монашеской партии паламитов и склонявшихся на сторону варлаамитов; он сажал их в мрачные тюрьмы, где они претерпевали голод и другие злострадания. Если эти заключенные умирали в тюрьме, то они лишались пристойного их общественному положению погребения, и если кто, вопреки распоряжениям патриарха, погребал их с честью, таких опять‑таки наказывали заключением в тюрьму. Даже лица, которые относились равнодушно к партии паламитов, держались нейтрального положения, и те навлекали на себя гнев патриарха за свое несочувствие партии, которой держался сам Каллист.[658] Конечно, не оставались без должного возмездия и епископы, которые не сочувствовали возведению Каллиста на патриаршую кафедру и вообще сторонились паламитов. Между недовольными патриархом епископами и самим Каллистом происходят споры и борьба, которые возмущают мир Церкви. Некоторые из вышеуказанных епископов отказались от общения с патриархом, обвиняя его в ереси мессалианской, как они претолковывали приверженность Каллиста к паламитам. Конечно, патриарх старался оправдать себя от обвинения в ереси, но епископы не придавали значения оправданиям патриарха. В свою очередь Каллист обвинял своих обвинителей в различных тяжких преступлениях: одних он обвинял в ограблении гробниц, других в блудодеянии, одних в симонии, выражавшейся в том, что духовные места за деньги доставлялись лицам недостойным, других в приверженности к богомильскому лжеучению, вообще патриарх не скупился на черные краски, какими он в глазах общества изображал своих врагов. Соблазн настолько увеличился, что сам император должен был убеждать как патриарха, так и епископов, чтобы они прекратили взаимные укоризны, волновавшие общественное мнение.[659] В это время немало несчастий выпало на долю Никифора Григоры, который не показывал расположения патриарху и его воззрениям, объявляя распространение паламитских идей несчастьем для Церкви. Этот историк за свою неуступчивость торжествующей партии был посажен, как в тюрьму, в один монастырь, где ему пришлось перенести немало неприятностей от монахов, не склонных разделять воззрения Григоры.[660]