Появился Люк, на плечо легла его сильная рука. Он бережно повел ее через комнату. Снова вспышка молнии, Джосс не видела теперь ничего, кроме оконного переплета, отпечатанного на ее сетчатке миллионами огненно-алых осколков.
Спотыкаясь, она добралась до кровати, стащила с нее тяжелое покрывало, украшенное грубой вышивкой, и бросила его на пол.
– Люк, найди что-нибудь, чтобы подложить под меня.
Огонек свечи удалился на площадку – это Люк с подсвечником в руке.
– Все в порядке, любимая. Я подумал об этом и кое-что взял.
Его голос доносился из дверного проема. Он принес непромокаемые простыни из шкафчика Тома и несколько полотенец, потом помог Джосс забраться в прохладу простыней.
– Ложись, солнышко. – Его рука, гладившая ей лоб, была горячей и влажной, в отличие от другой руки, которой он вел ее сюда – та была холодна, как лед. Джосс открыла глаза. Люк поставил свечу рядом с ней, значит, он только что вошел в комнату…
Она со стоном повернулась на бок – боль снова поразила ее – свернулась клубком, каким-то уголком сознания вдруг поняв, что ее преследует аромат роз.
– Люк!
– Я здесь, дорогая. Тужься. Помнишь, они говорили тебе, что надо тужиться. – Он натянул на нее простыню.
– Тебе же придется принимать роды.
– Я уже обдумал, как буду это делать. – Она услышала, как дрогнул его голос.
– Том! – спохватилась Джосс.
– Том уснул. Мальчик совершенно вымотался. Бедный мышонок, он уснул сразу, как только ты вышла. – Люк сжал ее руку своей. – Говори мне, что надо делать.
– Вскипяти воду, чтобы стерилизовать нитки и ножницы. Потом найди детские пеленки. Они на дне сундучка Тома. Там и одеяльца. Не разбуди его. – Она застонала, вцепившись в руку мужа. – Ты присутствовал при родах Тома. Ты же видел, как все происходило, я-то смотрела с другой стороны, помнишь? – Она попыталась усмехнуться, но вместо смеха с ее уст сорвалось рыдание.
– Я помню, – нахмурился Люк. – Там были, кроме меня, доктор и две акушерки, а я в самый решительный момент закрыл глаза.
– Иди, Люк. Поставь воду. – Она снова уплывала в море боли.
Джосс не имела ни малейшего представления о том, сколько все это продолжалось. Несколько месяцев мучений, потом секунды отдыха – потом пришел Люк с кастрюлей и полотенцами, стопой пеленок и маленьких предметов детского белья с множеством беленьких тесемочек. Джосс повернула голову к окну. На улице начало светлеть. Гром больше не гремел, а вспышки молний стали не такими яркими, сверкая, как зарницы, где-то далеко, за морским горизонтом.
Люк обошел кровать, чтобы помассировать жене спину, и в этот момент Джосс отметила, что запах роз стал сильнее. Она лежала на спине, глядя на темный балдахин кровати и испытывая невероятное облегчение – боль опять на несколько секунд отпустила ее.
Но вот она снова начала подниматься откуда-то снизу. Джосс помнила, что в госпитале она не кричала, но тогда она рожала под местной анестезией.
Боль, страх и этот ужасный голос в голове.
Кэтрин!
Он стоял там, в углу, на своем обычном месте возле окна, высокий мужчина с печальными глазами. Раньше она его не замечала. Не видела так ясно. Так отчетливо и реально. Она протянула ему руку и улыбнулась.
– Все будет хорошо. – Она открывала рот, но ни одного звука не сорвалось с ее губ. До тех пор, пока она снова не закричала от боли.
– Джосс! – В голосе Люка слышалось волнение и благоговение, граничившее с ужасом. – Я вижу его головку.
Это был мальчик. Обняв его одной рукой, Джосс насухо вытерла младенца и завернула его в теплое белье. Она посмотрела на маленькую головку, прижала новорожденного к подбородку. Посмотрела на Люка и улыбнулась.
– Примите мои поздравления, док.
Он улыбнулся в ответ.
– Парень выглядит на славу, правда?
– Он прекрасен.
Ребенок издавал довольное сопение, личико его казалось ярко-красным на фоне белизны одеял. За окном между тем наступил ясный день, сад, охлажденный и вымытый дождем, мирно спал под белым покровом легкой утренней дымки. Усталая Джосс, лежа на спине, прикрыла глаза. Тишина была полной. Люк пошел посмотреть, что делает Том, и нашел ребенка тихо спящим с пальцем во рту. Электричества до сих пор не было, и телефон не работал. Люку не оставалось ничего другого, как на цыпочках пройти на кухню и поставить на огонь чайник. Пора пить утренний чай.
Простыни казались почти невесомыми, и Джосс не ощущала их тяжести. Она решила поспать, повернулась на бок, чтобы дать отдохнуть своему измученному болью телу, согнула локоть, на который она уложила новорожденного сына, и, улыбаясь, зарылась головой в подушку.
Она резко проснулась от писка младенца.
– Что такое, ну что такое, мой маленький?
Джосс села и принялась всматриваться в крошечное личико, которое сморщилось от крика и выглядело совершенно несчастным.
– Ну, успокойся, солнышко мое. – Она оглядела комнату. Холод вернулся. Ужасный, всепроникающий холод, напоминающий о холоде могилы.
– Люк? – Голос ее потерялся в балках потолочных перекрытий. – Люк?
Он здесь. Где-то здесь.
Она отчаянно прижала к груди ребенка.
– Люк!
Мальчик. О Боже милостивый, почему ты не сделал так, чтобы родилась девочка? Она вдруг поняла, что плачет. Тело сотрясалось от рыданий, усиленных пережитыми страданиями и страхом.
Она все еще плакала, когда вернулся Люк с подносом, на котором стояли чайник и чашки.
– Джосс, что с тобой, любимая? Тебе плохо?
– Он – мальчик. – Она еще теснее прижала новорожденного к груди.
– Конечно, мальчик. – Люк присел на краешек кровати. – Ну же, солнышко. Все хорошо. Джимбо будет здесь через час. Я послал его к Саймону, и скоро доктор посмотрит вас обоих. Ну же, милая, у тебя нет никаких причин плакать. – Он наклонился и коснулся крошечной ручки ребенка. – Итак, как мы его назовем?
Джосс посмотрела на мужа. Щеки ее были мокры от слез, глаза покраснели и опухли, лицо побледнело от усталости.
– Я бы хотела назвать его Филипом.
Люк нахмурился.
– В честь твоего отца? Это не расстроит Джо?
Она согласно кивнула, и лицо ее сделалось несчастным.
– Тогда давай подумаем о другом первом имени. Об имени, с которым не будет никаких сложностей, тогда можно будет сделать Филипа и Джо вторым и третьим именами. – Он улыбнулся.
– Ты всегда был дипломатом. – Она посмотрела на Люка тусклым взглядом. – Ладно. Думай об имени.
– Нам некуда торопиться с этим, – он взглянул на спящего младенца. – Почему бы тебе не отдохнуть? Позже, когда тебе будет лучше, мы устроим мозговую атаку, ладно?
Он нашел старую колыбель и выстлал ее простыней. Взяв из рук жены младенца, он уложил мальчика в корзинку и укутал одеялом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});