Денби быстро повернулся, перешагнул через ноги Аделаиды и, перепрыгивая через две ступеньки, взбежал по лестнице. Рывком открыл дверь на улицу. Сквозь неровную завесу дождя он увидел, как кто-то торопливо повернул за угол и скрылся. Денби с минуту постоял перед стеной воды, ветер обдавал его брызгами, сердце сильно стучало. И, только закрывая дверь, он заметил, что наступил на конверт. Он подобрал его и медленно спустился по лестнице.
Аделаида уже поднялась с пола. Она стояла, стараясь закрыть горло воротником кофты. Холодный ветер дул в комнату сквозь разбитое окно.
— Кто это?
— Не знаю. Кто бы это ни был, вероятно, письмо бросил он. Адресовано мне.
Денби вскрыл конверт и прочитал:
Я знаю, что ты живешь с Аделаидой. Она была моей, но я избавился от этой швали. Можешь оставить ее себе. Только скажи ей, суке паршивой, пусть не попадается мне на глаза, если не хочет, чтобы я спустил с нее шкуру. Для тебя же у меня есть наказание. Я тебя вызываю на дуэль. Оружие — пистолеты. Место выбирай сам. Если откажешься драться, я заклеймлю тебя как труса и пропечатаю в газетах о твоей преступной связи с прислугой, я буду преследовать тебя везде — дома, на службе, всеми способами, какие только смогу придумать, я превращу твою жизнь в ад. Если же ты примешь вызов, я приложу все усилия, чтобы убить тебя или изувечить.
Уилл Боуз
Денби прочитал это странное письмо, высоко подняв брови. Затем протянул его Аделаиде.
Аделаида пробежала его глазами. Письмо выпало у нее из рук. Она прикусила пальцы, чтобы сдержать крик. Потом пробормотала:
— Я потеряла его, потеряла, это был единственный человек, который любил меня по-настоящему!
Глава XXV
На пороге гостиной в своем коричневом плаще с поднятым воротником стояла Лиза. На полу в прихожей был виден большой клетчатый чемодан. Солнце, выглянувшее после дождя, заливало комнату ярким светом. У окна стоял Майлз.
— Закрой дверь, Лиза.
Вопрошающе глядя на Майлза, Лиза показала рукой назад, на прихожую.
— Диана наверху, — сказал Майлз. — Не думает же она, что ты уедешь, не попрощавшись со мной.
— Я не хочу усугублять…
— Ее боль? Тут уже ничего не изменишь. А как быть с нашей болью?
— Давай не говорить об этом, — сказала Лиза. Она закрыла дверь.
— Как же не говорить? Ведь мы сказали уже самое главное.
— Возможно. И хорошо, что мы на этом остановились.
— Ты решила покончить со мной одним махом.
— Это единственный выход.
— Может быть, даже и правильный. Хотя не уверен. Но уж, конечно, не единственный. Это насилие над природой.
— То, что правильно, чаще всего и есть насилие над природой.
— Господи, Лиза, у меня кровь стынет от того, что ты говоришь.
— Я знаю. Я люблю тебя, Майлз, — произнесла она сухо.
— И я люблю тебя. Очень люблю. Я буду любить тебя всю жизнь. Я всегда буду думать о тебе.
— Не всегда, Майлз.
— Если, по-твоему, все кончено, ты ошибаешься. Нельзя столь хладнокровно распорядиться чувством.
— Совсем не хладнокровно, Майлз. Пойду позову Диану.
— Нет-нет, подожди.
Майлз подошел и стал в дверях. Лиза отступила в комнату.
— Сними плащ, Лиза.
— Нет.
— Еще не поздно придумать что-нибудь. Никогда не поздно, тем более сейчас.
— Не затевай этого разговора, — сказала Лиза, — не надо. Чем больше мы скажем друг другу, тем больше будем мучиться. И я и ты — мы оба прекрасно знаем, что другого выхода нет.
— Но мы ничего не обсудили.
— Ты же прекрасно понимаешь: мы ни к чему не придем.
— Мы ведем себя как безумцы, Лиза.
— Пойми, Майлз, это безнадежно, пойми. Пока ты не полюбил меня… хорошо, пока ты не понял, что любишь меня, я могла еще жить здесь. Я страдала, но мне было хорошо. Выносимо. Но теперь жизнь стала мучением и для меня, и для Дианы. Ты ведь знаешь, с Дианой ты не расстанешься. Ты любишь ее. А жить на два дома немыслимо. Я этого не выдержу, даже если выдержишь ты и выдержит Диана. Пойми ты, пойми, так уж оно все устроено. Ничего не поделаешь.
— Может, есть еще что-нибудь, что-нибудь такое, до чего мы не додумались?
— Нет.
— Я бы расстался с Дианой. Мы ведь и не говорили…
— Нет, не расстался бы, Майлз. Это как раз то, чего нам не следует обсуждать. Мы должны оставаться людьми. От любви не умирают. Сейчас в нас все до безумия обострено. Но пройдет полгода, и нам станет легче, хотя, когда ты влюблен, это трудно себе представить.
— Мне не станет легче через полгода, Лиза. Кажется, ты не понимаешь всей серьезности случившегося. Я ждал такую, как ты, всю жизнь.
— Я понимаю, Майлз. Ведь я люблю тебя. Я тоже ждала, я жила любовью эти годы. Я не думала, что все так кончится. А если бы даже и думала, я бы все равно любила и ждала. Нельзя идти к цели напролом, губя всех — Диану, тебя, меня. Разве, бросив ее, могли бы мы жить вместе? Мог бы ты писать стихи, а я — делать все то, что я делаю для людей?
— Ты говоришь, мы все преувеличиваем. А не преувеличиваем ли мы страданий Дианы? Может, ей как раз будет хорошо, лучше, чем…
— Она твоя жена, она отдала тебе жизнь. Этого ни преувеличить, ни преуменьшить нельзя.
— Господи, я понимаю, что нельзя…
— Сейчас ты думаешь обо мне. А если б ты ушел со мной, ты бы думал о Диане.
— Лиза, сейчас происходит то, чего я не в состоянии выдержать. Я никогда не верил в твой отъезд. Вот почему я спокойно выслушивал твои доводы. Но и теперь, когда происходит самое невыносимое и мы расстаемся, я знаю только одно — ты не права. Должен же быть какой-то выход. Я только чувствую, что тебе нельзя уезжать, нельзя уходить из моей жизни.
— И все-таки тебе придется смириться с моим отъездом, Майлз. Вот, смотри — у меня билет на самолет, Лондон — Калькутта.
Лиза открыла сумочку, достала красный авиабилет и показала его Майлзу, держа в поднятых руках.
— Когда ты летишь?
— Этого тебе лучше не знать, Майлз. Я тебя безнадежно люблю. Даже сильнее, чем раньше. И мне очень трудно расстаться с тобой. Сейчас, когда я вижу, что ты начинаешь верить в то, что я уезжаю, я тебя особенно люблю. Мы должны сохранить любовь, не опорочить ее, даже если мы ее и убиваем. Понимаешь?
— Любовь и смерть. Мне это представляется не столь романтичным, Лиза.
— Ничего романтичного тут нет. Это действительно смерть. Мы забудем друг друга.
— Нет-нет. Ты слишком многим жертвуешь — ради меня с Дианой…
— Я жертвую не ради тебя с Дианой. Я приношу жертву своей любви. Эта любовь столь велика, что я не могу поступить по-другому.
— Не можешь пойти ни на какой компромисс?