мне очень стыдно.
* * *
Перебравшись в Лондон, я сразу же начала ходить в местный садовый центр, хотя поначалу у меня не было денег, чтобы что-нибудь там купить. Для меня удовольствие бродить по нему. И вот я вижу ящик с орхидеями самого жалкого вида; нет, они живы, прекрасны, для покупателя, можно сказать, идеальны, но им очень грустно. Рядом никого нет, и я, не теряя времени, начинаю переставлять их в соседний ящик. В свое время я погубила множество орхидей. Я, бывало, приходила с ними домой и бродила из угла в угол, чтобы найти им место с самым большим шансом выжить.
– Извините… – раздается позади женский голос.
Меня застигли на месте преступления. Я оборачиваюсь, готовлюсь рассыпаться в извинениях.
– Не скажете, где здесь георгины? Я еду в госпиталь к подруге, хочу ей их привезти.
Вид у меня, наверное, такой, как будто я здесь работаю: вся в черном, да еще и в перчатках. Я объясняю ей, как пройти, но она в замешательстве, поэтому мы идем вместе, а она тем временем рассказывает о подруге, которая поскользнулась и сломала колено, и это очень неудачно, потому что она только еще начала привыкать к новому искусственному суставу в шейке бедра. Женщина приятная, и я сопровождаю ее к георгинам, потом возвращаюсь к орхидеям и застаю там молодого парня, который недоуменно смотрит на полупустой ящик с орхидеями и переполненный ящик с геранями.
– Им там не нравится, – говорю я ему.
– Это ты их переставила?
– Да. Им там не нравится, – повторяю я. – Смотри.
Я показываю на трубы на стене, по которым горячий воздух из кафе идет к вентилятору, а тот гонит его прямо на орхидеи.
– Все равно что поставить их рядом с батареей, – говорю я.
– Верно, – соглашается он. – Я перенесу их, спасибо.
Я сияю всю обратную дорогу и возвращаюсь домой с грустной орхидеей, которую мне пришлось спасать.
Каждому нужно время, чтобы найти свое место, и растения не исключение. Грустная Орхидея осваивается не сразу; поначалу она упирается, немного капризничает, показывает настроение. Но я быстро начинаю любить свою темпераментную подругу. Ей хочется все время перемещаться, так чтобы всегда и везде получать самое лучшее. Она отказывается оставаться на одном месте, если в другое время другой уголок лучше освещен. Она не успокаивается, она хочет для себя только лучшего. Она меня учит.
* * *
Я возвращаюсь на тренировочную базу «Кристал Пэлас». Я бывала там часто и каждый раз видела его и чувствовала, что мне что-то нужно: не то чтобы он сам, а что-то знакомое, теплое, утешительное. Я иду туда, где он, чтобы легче переносить одиночество, и он помогает мне, сам того не зная, но я всегда ухожу. Я так изменяла свою энергию, чтобы он меня не замечал, или уходила, но теперь этого не делаю.
Он подписывает постеры, программы, свою автобиографию, все, что подсовывают ему фанаты. Из-за своего высокого роста он и сейчас смотрит поверх голов. Я в очках, перчатках, длинном пальто. В руках я держу его книгу, а вернее сказать, прижимаю ее к груди.
Глаза у него суживаются: он что-то заподозрил.
– Элис, ты?
Фанаты поворачиваются и смотрят на меня.
Я протягиваю ему книгу и спрашиваю:
– Подпишешь?
– Элис Келли!
Он возвращает фанату книгу, кладет руку на перегородку, легко перепрыгивает ее и бежит ко мне.
– Элис?
– Да! – широко улыбаюсь я, заражаясь его радостным волнением.
Он поднимает меня в воздух, крутит, и я смеюсь, одновременно радуясь и смущаясь.
– Ты что здесь делаешь?
– А ты как думаешь? Пришла на тебя посмотреть. Не знала, где еще с тобой пересечься.
– О господи, как же здорово! – Он опускает меня и внимательно разглядывает. – Все в очках…
– Ну да.
Он дотрагивается пальцем до перемычки очков и осторожно сдвигает их вниз. Но не снимает их совсем, а только смотрит прямо мне в глаза.
– Да. Точно – она. Правильно!
И хлопает в ладоши:
– Погнали!
– Куда?
Он хватает меня за руку, замечает перчатку, но ничего не говорит.
– Как ты сюда добралась?
– На поезде приехала…
– Идешь со мной.
– Извините, извините… – повторяет он, пробираясь через толпу. – Это Элис Келли, мой лучший школьный друг. Двигаем!
Я смеюсь, как девчонка из группы поддержки, а он тащит меня на парковку, к дорогому черному джипу.
– Поехали ко мне?
Я недоуменно смотрю на него.
– Да не в этом смысле. Просто, если поедем куда-то еще, спокойно поговорить не получится, – отвечает он, имея в виду фанатов. – И потом, я не хочу упустить возможность узнать о тебе все-все.
У меня замирает сердце, и я отвечаю:
– Собственно, узнавать-то нечего.
– Хватит, садись в машину.
Я смеюсь и забираюсь в огромный рейндж-ровер.
– Госпел, сколько такая стоит?
– Двести тысяч, – отвечает он, улыбаясь во весь рот. – Веришь, нет?
Мы оба хохочем, и мне кажется, что я вернулась в свои школьные годы.
– У меня таких две.
И мы покатываемся со смеху. Он вытирает глаза и запускает двигатель.
Место, где он живет, впечатляет даже больше, чем машина, на которой он ездит. Огромный дом за городом, а еще дом для гостей, большущий земельный участок, длинная подъездная дорожка, просторная парковка и фонтан.
– Вот это да!
– Нравится тебе?
– Нравится? Не то слово! Невероятно!
Распахивается дверь, и нам навстречу выбегает маленький мальчик, а вслед за ним миниатюрная блондинка.
– Папа, папа, папа, папа, папа! – кричит малыш и несется прямо на Госпела.
Он загребает его в объятия, подбрасывает, засыпает поцелуями, а сын дрыгается от удовольствия.
– Привет, дорогой, а я тут кое-что привез.
– Из «Макдоналдса»?
– Нет, не из «Макдоналдса». Кое-что получше. Вот – мой лучший школьный друг, Элис.
– Привет. Как тебя зовут? – говорю я.
– Кассиус.
– Очень красиво! Приятно познакомиться.
Мы пожимаем друг другу руки.
– Пока! – кричит Кассиус и бежит обратно в дом.
– Здравствуйте, – вежливо говорю я молодой блондинке, стоящей в дверях; я чувствую укол ревности, но и радуюсь, что Госпелу не видны мои по-юношески незрелые цвета.
– Мия. Это его воспитательница, – представляет он.
– Очень приятно! – улыбаюсь я еще шире.
– Давай покажу, что тут у нас.
Это не дом, а целый отель. В конце концов мы оказываемся в исполинских размеров кухне, где блестит чистотой плита и крутая духовка, а окна во всю стену выходят на огромный сад с домиком на дереве и всеми игрушками, которых только может пожелать детская душа. Но энергия здесь какая-то неживая. Не знаю, кто придумывал интерьеры этого дома, но эта энергия точно не его, не Госпела. В каждой комнате или