Батюшка, окормлявший, кроме своих прихожан еще и мазов с шурами, статочно, служивший молебны об успехе их воровского и грабительского промысла, согласился повенчать незнакомую пару. И даже много не запросил — двух рублей ему оказалось довольно. Оставалось раздобыть кольца.
Еремей полез в сундук и в узелке с турецкой добычей откопал золотое запястье. Он берег побрякушку на черный день — а пригодилась она на светлый, и это его немного позабавило. Кольца он брал в лавке на глазок, но ничего, подошли. Нужно было бы еще съездить к перекупщице, да не к одной, поискать нарядного платья, потому что новое шить некому, да и некогда.
Утром Андрей продиктовал Фофане письма к Граве и к Валеру, кратко сообщил, что Маша привезена, что венчание необходимо. Дожидаться ответов Тимошке не велел.
На свадьбу ехали кортежем — в возке сидели Маша и Еремей с заряженными пистолетами, в извозчичьих санках — Андрей, Афанасий и Фофаня, тоже при оружии. Следовало попасть в храм до начала вечерней службы. Уже смеркалось, когда по льду Большой Невки подкатили к самому храму и помогли друг другу взобраться на берег.
Церковь оказалась маленькая, деревянная, нетопленная. Горели в ней всего лишь две или три лампадки. Отец Авдикий ждал, накинув поверх облачения тулуп. Были там и двое певчих — парнишка лет шестнадцати и седенький дедушка. На кануннике наводил порядок мальчик-алтарник, а дьякон указывал ему пальцем на оплошности.
Первым вошел Фофаня, поклонился батюшке, потом Еремей ввел питомца, следом Афанасий — Машу, последним — Тимошка, которому страх как хотелось поглядеть на бариново венчание.
Маша заново накинула на голову свой большой платок, поправила его так и этак — все же хотела выглядеть покрасивее в такой день перед женихом, пусть даже слепым.
— Подножие принесли? — спросил у Фофани отец Авдикий. — Отдай Петровичу. Кольца?
Пока Еремей отдавал кольца и нарочно купленную белую скатерку-подножие, пока дьякон клал их на престол, Андрей стоял, слушал и принюхивался. Он был не бог весть каким богомольцем, в бытность гвардейцем на службы ходил, потому что ходила Катенька, а суетливая армейская жизнь к Божественному не располагает — разве что приказом полкового командира определяется, кто из офицеров когда говеет в Великий пост, чтобы не вышло, что на Страстной все сразу выстаивать службы и исповедоваться кинулись, а солдат школить оказалось некому.
Пахло детством… Самым ранним детством, когда матушка, совсем молоденькая, приносила свое болезненное чадо причаститься. Тоже церковка была невеликая, как обычно в селе, где проживает не более трех сотен душ, и батюшка старенький говорил ласково, а что говорил — уже не вспомнить. Вроде и зрячим было дитя, а память сохранила не образы, а запахи и звуки — аромат ладанного дыма, пение малость вразнобой, голос батюшкин старческий, неразборчивый, в нос…
— Жених и невеста, подойдите, — сказал отец Авдикий. — Вот вы какие… — в голосе была усмешка пополам с удивлением: надо же, слепой кавалер увозом женится на девице, и, видать, девице с приданым, коли добром не отдали.
Маша засмущалась, встала с Андреем рядышком, едва ли не прижавшись. Он нашел ее руку, тихонько сжал пальцы, что означало: не беспокойся, голубушка, сейчас все уладится.
— Сколько невесте лет?
— Осьмнадцать, — ответил за Машу Андрей.
Его самого о возрасте не спросили — и так ясно, что более восемнадцати. Ему был приготовлен иной вопрос: не состоял ли в браке, не вдовец ли?
— Нет, святый отче, — отвечал Андрей. — Впервые собрался.
— С глазами-то что? — участливо спросил батюшка.
— На войне ранило.
— Ишь, проклятые турки… Ну, начнем, благословясь. Васятка, дай им свечи.
Тут с батюшкой совершилось некое преображение. Андрей, не видя его, почувствовал: имеющий тайные и вряд ли одобряемые законом связи с воровским миром, готовый за небольшие деньги исполнить требы с нарушением церковных правил, в мирской сфере своего существования хитрый и ловкий, священник за ту долю мгновения, что скидывал тулуп, как-то вдруг пропал, рассеялся.
— Васятка, дай сюда свечи, — было сказано уже иным голосом.
Да и «свечи» — было уже из другого мира, не причастного земной суете. И тот, кто вышел из Царских врат в полном облачении, тоже стал иным — непричастным. Словно бы незримая ладонь, сняв его с золотого облака, опустила на деревянный пол, но при этом он утвердился на той ладони, являя собой продолжение незримой руки, и творил ее волю.
Не думал, не гадал Андрей, что однажды встанет под венец в шубе, только что не в меховой шапке, что рядом окажется девушка, которую знал еще ребенком и в глубине души именно ребенком считал; в сущности, чужое, хотя и очаровательное существо… Не думал, что предсмертная просьба друга будет исполнена таким образом… И когда после батюшкиного благословения в руке оказалась толстая венчальная свеча, Андрей сжал ее, как сжимал бы рукоять шпаги, салютуя противнику перед роковым поединком. Он слушал и не слышал, что говорит отец Авдикий, мысли его улетели в неведомое — туда, где стоял у прорезанного в небесах окошечка Гриша и беззвучно благословлял сестру и друга.
— Вот видишь, что могу — то делаю, — говорил ему Андрей. — Буду ей верным и добрым мужем — ведь этого ты желал? Честно исполню мужний долг — теперь она под моей защитой, и никто ее у меня не отнимет… А любовь? Статочно, и любовь придет, дай только справиться с тоской по Катеньке, дай срок… И что ж я за нескладный дурень — мне бы тогда хоть толику нынешнего ума, так стоял бы в храме с ней, с Катенькой…
О чем думала Маша — он в тот миг не беспокоился. Она дала согласие, спасительное для себя, а прочее — приложится.
Еремей, Афанасий, Фофаня и Тимошка стояли поодаль, смотрели во все глаза. Был уговор, что рослый Еремей будет держать венец над Андреевой головой, а Тимошка — над Машиной.
— Ахти мне… Барин, Андрей Ильич, свечечку-то в левую руку возьмите… — донесся испуганный Фофанин шепот.
Андрей переложил свечу и облил пальцы горячим воском.
В нужную минуту дьякон вынес на подносе кольца. Отец Авдикий с троекратным «Обручается раб Божий Андрей рабе Божьей Марье» сотворил над головой жениха крестное знамение и надел ему кольцо на безымянный палец правой руки. Затем он обручил Машу Андрею и, как положено, трижды поменял кольца на руках жениха и невесты. Тем завершилась первая часть обряда — обручение.
Для венчания следовало перейти на середину храма. Еремей быстро подошел, чтобы помочь питомцу.
— Нет, нет, это я, я сама… — прошептала ему Маша и, взяв Андрея под локоть, повела его к аналою и расстеленной перед ним на полу скатерке. Она училась выполнять свои новые обязанности при слепом супруге.