Читать интересную книгу Записи и выписки - Михаил Гаспаров

Хрисоэлефантинная техника К. Леонтьев предлагал сделать такой памятник Александру II: дерево, слоновая кость, золото и серебро с эмалью; а сгоревшую избу в Филях отстроить мраморной, как потом ленинский шалаш в Разливе. «У меня цветные истины», говорил он. [180] Боялся умереть от холеры — неэстетично; а чудом выздоровев, пошел по обету в монахи, хотя в Писании был нетверд, и они его 20 лет к себе не пускали. В Троице жил в гостинице и перечитывал Вольтера. «С нестерпимо сложными потребностями», писал о нем Губастов. Его мир — крепостной театр, в котором народы пляшут в национальных костюмах, а он поглядывает на них из барской ложи. Отнимите у Готье талант, а у Флобера гений, и вы получите Леонтьева.

Хайдегтер («Вы неточны: не «есть возможность», а «возможна возможность»«, сказали мне). Мне нравилось у Б. Лившица: «Ни у Го мера, ни у Гесиода Я не горю на медленном огне, И, лжесвидетельствуя обо мне, Фракийствует фракийская природа». Р. едко сказала, что это всего лишь калька с natura naturans Спинозы (и кузминского перевода этих слов в «Панораме с выносками»), и не нужно было Хайдеггера, чтобы это воскрешать. Собственно, еще ближе к образцу можно вспомнить особые приметы в «Заячьем ремизе»: Спиря поспиривает, а Сема посемывает. У Лема четырнадцатый сустав таможенного чиновника говорит герою: «Вы ведь млекопитающее, да? в таком случае, приятного млекопитания».

Хорей (Зн. 1990, 10). Брежнев знал наизусть «Сакья-Муни» Мережковского.

Художественный мир У Пастернака не только природа уже существует независимо от создавшего ее Бога, но и вещи независимо от создавшего их человека; и вещи братаются с природой, а человек оказывается оттеснен в неожиданное панибратство с Богом.

Хмель «Наводя справки о женихе, уже не спрашивают, пьет ли, а спрашивают, каков во хмелю» (Никитенко, 31 июля 1834, по Архангельской губернии).

Ход событий «Нельзя сказать, будем ли мы либералами или консерваторами, потому что нельзя ведь предсказать х. с.» (газ. «Народный голос» за 1867, цит. в ЛН 22/24, 300).

Храбрость С. Урусов говорил: Я консерватор, но не имею храбрости им быть (Энгельг., II, 334).

Царь и бог Сталинская ода Мандельштама — не только от интеллигентской веры в то, что рота права, когда идет в ногу («это смотря какая рота: разве интеллигенция рвалась быть как все?» — сказал С. А.), но и от общечеловеческого желания верить, будто над злыми сатрапами — хороший царь. Глупо? А чем умнее, что над злыми царями строгий, но справедливый бог? [181]

Ценность Л. Поливанов про себя ставил Фету за все стихи единицы, а за «В дымке-невидимке…» — пять. Блок у Фета больше всего любил то стихотворение, которое кончалось «И, сонных лип тревожа лист, порхают гаснущие звуки». (А я — «И я очнусь перед тобой, угасший вдруг и опаленный»). Адамович о Цветаевой в «Возд. путях», 1: «недавно я узнал, что самым любимым ее русским стихотворением было фетовское «Рояль был весь раскрыт»«(отомстил-таки за «Поэта о критике»).

Читатели и библиофилы — такие же разные люди, как жизнелюбы и человеколюбы.

Чечерейцы Пушкин начал поэму о Гасубе; Жуковский прочитал и напечатал его имя «Галуб», ничего удивительного; но Лермонтов, воевавший на Кавказе и слышавший, как неестественно звучит это произношение, все-таки дал это имя своему чеченцу в «Валерике»: «Галуб прервал мое мечтанье…» Ср. ГРУША.

Чужое слово А. Г. Дементьев рассказывал: издали записные книжки Фурманова, в них — характеристики писателей, по ним уже были защищены 14 кандидатских диссертаций и одна докторская. А. Г. Д. чувствовал, что эти характеристики он уже где-то читал; проверил — оказалось, что это конспекты «Лит. и революции» Троцкого и статей Воронского: это переброшенный на литературу Фурманов по ним готовился к работе. А. Г. Д. просил в «Вопросах литературы» и других местах разъяснить эту пропаганду идей Троцкого, но безуспешно. (Слышано от О. Логиновой).

К. Кавафис, «Ожидая варваров», конспективный перевод:— Отчего народ в перепуге?— Идут варвары, скоро будут здесь.— Отчего сенаторы не у дела?— Идут варвары, их и будет власть— Отчего император застыл на троне?— Идут варвары, он воздаст им честь— Отчего вся знать в золоте и каменьях?— Идут варвары, они любят блеск.— Отчего ораторы онемели?— Идут варвары, они не любят слов.— Отчего не работают водопроводы?— Идут варвары, спрашивайте их.— Отчего все кричат и разбегаются?— Весть с границы: варвары не пришли,Варваров вовсе и не было.Что теперь будет?С варварами была хоть какая-то ясность.

Чувство Think for yourself and feel for the others. Записи Хаусмена. [182]

Человек «Интеллектуал сказал, что качества человека действительно определяются тем, какую совокупность общественных отношений он способен вытерпеть» («Зияющие высоты», этот солдат Швейк для интеллектуалов). — Это от еврейского анекдота: «Ребе, сколько это еще будет продолжаться? мы уже не в состоянии выдержать! — Евреи, не дай Бог, чтобы это продолжалось столько, сколько вы в состоянии выдержать!»

Человек «Сверхчеловек — идеал преждевременный, он предполагает, что человек уже есть». — Карл Краус. Я вспомнил турецкое, четверостишие (М. Дж. Андай): «Гиппотерий — предок лошади. Мегатерий — предок слона. Мы — предки людей, Предки настоящих людей».

«Чехов о литературе» — книга под таким заглавием выглядела бы очень любопытно: избегал судить о писателях, скрывал неприязнь к Достоевскому, самоподразумевал Толстого, молчал о западных, как будто глядя на них через ограду мира Щегловых, Потапенок и Куприных. Самым подробным высказыванием, пожалуй, оказалась бы «Табель о рангах» из «Осколков». Попробуйте представить — проживи он еще десять лет — его воспоминания о Льве Толстом?

Чичиков всегда казался мне у Гоголя положительным героем: потому что Гоголь только его показывает изнутри. Было ли это мое бессознательное ощущение традиции плутовского романа? или правда Гоголь любил его больше, чем казалось критикам? и потерпел неудачу, когда заставил себя разлюбить его? См. НОВЫЕ РУССКИЕ.

Чукчи послали поздравителей к спасению государя от Каракозова, а те поспели уже после выстрела Березовского (Восп. К. Головина, 183). Когда к Тиберию с таким же опозданием пришли соболезновать о смерти Августа послы от заштатного городка Трои (той самой), он сказал: и я вам сочувствую, троянцы, о кончине вашего великого Гектора.

Шницель «Мы ели венский шницель, после чего я сочинил один стих: Надулись жизни паруса». (С. М. Соловьев, восп. о гимназии, ОР РГБ 696.4. 8, л. 291). Ср. «Несказанное. Потом с милой пили чай» (Блок, дн. 20 нояб. 1912). См. БОГ.

Швабрин Г. Федотов об учебнике по истории СССР для начальных классов под ред. Шестакова (на который писали замечания Сталин, Киров и пр.) — «как будто его написал Швабрин для Пугачева». Старые учебники были историей национальных войн, этот — классовых войн, но постоянное ощущение военного положения было необходимо режиму. Я еще учился именно по этому учебнику, только портрет Блюхера там уже был заклеен портретом Чапаева. [183]

Швамбрания Л. Мартов с братьями-сестрами в детстве играл в страну с особым моральным миром: Приличенск. См. АВИЗОВ.

Щи Письмо от Ю. М. Лотмана: «Вышел тютчевский сборник: светлый проблеск в нынешней жизни. Это как на войне: фронт прорван, потери огромные, зато кухня та-а-акие щи сварила!»

Щина «Тарелки вымыть не могла без достоевщины», говорил Пастернак о Цветаевой (Восп. О. Мочаловой, РГАЛИ, 273, 2, 6).

Щина Старый Керенский на вопрос, что он сделал бы, с новым опытом придя к власти, сказал: «Не допустил бы керенщины». — но не пояснил (восп. Г. Гинса в НЖ 88, 1967).

Из письма В. С. Баевского: «Горько думать, что после смерти Пушкина всем людям, связанным с его гибелью, стало лучше. Или во всяком случае не хуже. Николай I дождался-таки своего часа, и Нат. Ник. стала его наложницей. Потом под его покровительством благополучно вышла замуж за Ланского. После гибели Пушкина все ее денежные затруднения кончились: об этом позаботился царь. Дантес прожил долгую жизнь и сделал большую политическую карьеру. Екатерина Ник. хорошо прожила с ним всю жизнь. Геккерен до глубокой старости успешно продолжал дипломатическую карьеру. Никто из авторов анонимного пасквиля так и не был разоблачен».

Эсперанто Среди эсперантистских споров один американец сказал: «Ведь уже есть прекрасный международный язык — молчание!» (Слышано от В. П. Григорьева). «Сойдутся, бывало, Салтыков-Щедрин и Пров Садовский, помолчат час-другой и разойдутся. Потом Салтыков и говорит: Преинтересный это человек, Пров Михайлыч!» (С.-Щ. в восп., 360). С. Шервинский говорил: жаль, что умер Жамм, — если бы мы встретились, нам было бы о чем поговорить; и помолчать.