Писал к сестре и Евпраксии.
19. Отослал письма с отправляющимся к матери в Малинники Пушкиным, я писал ей и отвечал на ее вопрос: чего я желаю? – Я сказал про себя, что я честолюбив, недоволен собой, хочу с весною на войну, а потом в отставку.
Сегодня был большой парад на Царицыном лугу (Марсово поле). 4 полка кирасиров и вся здесь находящаяся пехота были на нем; государь, наследник, и императрица с княжнами присутствовали тоже; разумеется, что стечение народа было очень велико.
Зрелище великолепное, но если вспомнишь, как оно тягостно каждому действующему лицу, то очарование исчезнет.
Софью я почти не видал, по крайней мере не сказал ей ни слова.
20. У Анны Петровны я узнал, что сегодня день рождения Софьи, и пошел ее с оным поздравить. Она принуждена была сознаться, что дружбы большой между нами быть не может, и что она немного только ее имеет ко мне; вечером я жаловался ей на такое равнодушие ко мне и то, что чем более она меня узнает, тем более ценит меня: тут снова она стала уверять в дружбе и пр. После я был у Лихардова. – Отвечаю на длинное Лизино письмо.
21. Поутру я писал к Лизе; надеюсь, что это письмо успокоит ее. Обедал я у Бегичевых, а после был я у моего хозяина Максимовича: у него дочь презабавная вертушка, а сын большой говорун и фокусник; я обещал у них быть в среду. Вечером я был у барона, который спрашивал, не подрался ли я с его женой, что так давно у него не был. Он читал мне «Бальный вечер» Баратынского: любовь княгини прекрасна, нежна и пламенна, а ревность – ужасна. Соболевский, нечаянно приехавший из Москвы, помешал мне дослушать; он иногда довольно забавно врет. – Другой уже день, как я страдаю поносом, который усилился, кажется, от невоздержания моего и от горского вина, которое я пил у барона.
22. Сегодня праздник Казанской Богородицы. Я пошел рано (в 10 час.) в Казанскую церковь, надеясь увидеть там Государя и царское семейство. Случай поставил меня за толстяка, который, нещадно расталкивая толпу, провел меня почти до самого иконостаса, ибо я пользовался пустым местом, которое он, подвигаясь, оставлял за собой: толпа, как волна, раздвигаясь перед ним, не могла ради его огромности сзади за ним соединяться. Но я не смог долго выдержать эту бесконечную толкотню и очень счастлив был, когда продрался назад. – И после того есть столь бессовестные люди, которые уверяют, что они молятся в церкви и для того туда ходят! Оттуда я пошел в Справочное место. – Султан с Санджак Шерифом выступил в лагерь: более ста лет со времен Магмуда II Султан не начальствовал сам над войсками, – теперь-то, вероятно, начнется главная для нас потеха! Португальская королева в Лондоне, где ее весьма хорошо принимают: чем-то кончится Д. фарса. Ибрагим Паша очищает Морею, следственно, французам нечего будет там делать. Наш Эриванский, получив подкрепление, двинулся вперед к Требизонду и взял еще одну важную крепость – это известие еще только что привезли и оно не объявлено.
23. В день приезда государя открыли поставленную на Арке Главного Штаба колесницу, запряженную 6 лошадьми, гений славы – в одной руке с венком, а другой, опирающийся на жезл, на конце коего виден русский двуглавый орел, стоит в ней. – Все вылито из чугуна на казенных заводах и обшито вызолоченной медью. Площадь и Главный Штаб много выиграли от сего украшения. Обедал я у Ольги Павлищевой, а вечер провел с бароном. Анна Петровна сказала мне, что вчера поутру у нее было сильное беспокойство: ей казалося чувствовать последствия нашей дружбы. Мне это было неприятно и вместе радостно: неприятно ради нее, потому что тем бы она опять приведена была в затруднительное положение, а мне это было радостно, как удостоверение в моих способностях физических. – Но, кажется, она обманулась.
24. В Департаменте я узнал, что сегодня в 2 часа утра скончалась императрица Марья Федоровна; родилась она 14 окт. 1759, следственно, жила 69 лет и 10 дней. Болезнь ее не была продолжительной: 22, день Каз. Богородицы, она еще вставала, и водили ее в церковь, 23 после полудня ей стало хуже, в 10 часов вечера приобщили и помазали ее миром, а в 2 утра она скончалась, как говорят, лихорадкою, которая ее все клонила ко сну. – Много несчастных потеряли в ней свою покровительницу, а воспитательные заведения свою основательницу и попечительницу. Россия ей должна всегда остаться благодарною за тысячи матерей, которые образовались ее попечениями; в последние минуты она еще заботилась о вдовах, оставшихся после убитых офицеров, и она уже была в лучшем мире, когда последние ею пожалованные деньги – 15 т. для раненых, не были еще отправлены на почте. Она не напрасно была поставлена судьбою так высоко! – После обеда, когда началось смеркаться, во время, называемое между собакою и волком, я сидел у Анны Петровны подле Софьи; целуя ее руку, благодарил за наслаждение, которым она меня дарит, награждает за мое доброе поведение; она уверяла, что этому она не причиною, и что я не заслуживаю награды, ибо я не таков, каковым должен быть; потом смеялась надо мною, что я верно сделал целью завоевание дочери моего хозяина, она говорила: «Que je suis seduisant», в чем я никак не соглашался; она вообще, кажется, была в волнении. – Потом был я у моего хозяина ради дочери, за ней волочился какой-то Хвостов с круглой, как месяц, рожею и пустой, как тыква, головою, – его семейство прежде жило в Дерпте.
25. Из Департамента заходил я в ломбард по делу тетки Надежды Гавриловны. Ей вот уже более 2 месяцев не высылают из Пскова свидетельство. Обедал я у барона по приглашению Софьи. – Я все не доволен обращением ее со мною: или это оттого, что я взвешиваю каждое слово на весы подозрения? – Вечером я ждал Wessels и Bayer, но последний не пришел ко мне, что весьма досадно.
26. Обедал я у Пушкина, потом был у Княжевича, а вечером зашел к Анне Петровне. Она, бедная, страдает болью в груди и прогнала меня от себя. – У нее же на минуту была и Софья. – По-всегдашнему она была любезна со мной, говорила, что я их забываю, и что барон спрашивал за обедом, отчего меня нет. Я не хотел бы принять это за насмешку, но опасаюсь, не точно ли оное было что-нибудь на то похожее. – Вот другая неделя, как я все сочиняю и не могу сочинить письма к Адеркасу, – это досадно. Желудочная боль моя проходит; ежели я долее поживу здесь, то буду страдать от геморроидов.
27. Сегодня я получил письмо от сестры; она пишет что Лиза с Сашенькою неразлучны, и что та рассказала про обещанный портрет. Бедная Лизавета каждый день узнает что-нибудь новое про меня, ей мучительное, – надо писать. Вечером был у Лихардова и имел глупость заспорить и разгорячиться с Анной Ивановной о несносном письме Максимовича. Меня и теперь это сердит: не прощу никогда себе такой нерассудительности, – завтра же пойду к ней и буду, сколько умею с ней любезничать. – Я играл там в скучную мушку и проиграл 2 р. 50. Потом заходил к Анне Петровне и барону.
28. Поутру ходил я гулять по Невскому проспекту, не успев окончить к сестре письма по причине прихода ко мне малоросса Литвинова; его процессы все еще идут весьма дурно, потому что он не дает столько денег, сколько нужно давать обер-секретарям; я дал ему еще 20 руб. – К Бегичевым я опоздал обедать и должен был зайти в трактир; возвращаясь оттуда, я нашел письмо от матери и сестры; она соглашается на мое желание вступить в военную службу, вследствие чего я буду приготовляться к походу, займусь учением кавалерийской службы и турецким языком. За согласие матери я не могу ей довольно быть благодарным: только желаю, мне бы хотелось ей доказать, сколько я чувствую ее любовь ко мне, сколько сие ценю и как бы сердечно хотел ей за все воздать. Провидение, бог, или собственное сознание добра, которое она делает, да наградят ее – я не в силах. Я хочу быть счастливым для того, чтобы, если это возможно, сделать ее такою!!!
Окончив письмо к сестре, я (к великой моей досаде) с 7 до 10 часов вечера проспал, а потом пошел к барону; там был Илличевский и князь Эристов; последний очень приятен в обществе: он имеет дар передразнивать и голосом, и движениями, он равно хорошо представляет первых актеров здешних театров и ворон, скачущих около кучи выкинутого сора.
29–30. Писал я к сестре и матери, обедал у барона. Я купил турецкий разговорник, 1 часть; со второй частью обещает помочь Сеньковской, и краткую грамматику; по-моему, гораздо лучше было бы напечатать прежде грамматику, а потом уже разговоры, – тогда и последние были бы понятнее.
30. Вечером у Дельвига видел я Плетнева: он учит русскому языку наследника и великих княгинь, про воспитание коих рассказывал он некоторые подробности. Барон читал свое «Видение», писанное рассказом русских песен; последняя его «Пастушеская Идиллия» тоже очень хороша.
31. Павлищев говорил, что будто носятся слухи о мире с Турками, и о конгрессе, на сей случай предполагаемым быть: это было бы мне некстати, мои воинственные планы расстроились бы тогда. Теперь все служащие ездят к телу покойной императрицы.