Буряты воспринимали царскую монархию как основной институт легитимации государства, которое было личным владением императора. Обратим внимание на парадигмы традиционной культуры, в контексте которой моделируются отношения с властью9. Прежде всего они могли определяться терминами кровного родства отец – сыновья, что достаточно актуально в традиционной культуре: «Великие государи российские относятся с милосердием к своим подданным, любят всех их, словно сыновей своих»10. Кроме того, в обозначении царской власти используются характерные для мифологического сознания маркеры своего пространства. Имплицитное соотнесение себя и Российской империи как единого пространства, своего мира, содержится, на мой взгляд, и в определении, данном бурятами русскому царю – сагаан (белый), что, безусловно, определялось не только антропологическим фактором, но и тем, что «мы, народ одиннадцати хоринских родов, прибегали к покровительству золотого престола великого государя российского»11 (бур. алтан шэрээгэйумэгтэ)12. Престол в традиционном сознании является маркером центра, сакрализующего и цивилизующего мир, что подчеркивается и его цветом – золотым.
В бурятских летописях и родословных отмечается, что гармонизирующая функция российской власти осуществляется через милость российских царей13: «по милости Белого царя», «Екатерина II оказала милость» (бур. сагаан хаан хайрада; Хоёрдугаар Екатерина хатан хаан хайрлажа)14. Отеческая милость/покровительство выражались в личном участии царей в жизни подданных – бурят: а) в защите их от природных напастей (от голода – Екатерина II, от оспы – Александр I)15, от притязаний русских16, б) в установлении законов управления Сибирью17, в) в покровительстве буддизму через будто бы личное участие императоров в организации буддийской церкви и ее структуры18. Можно сказать, что царь наделяется чертами культурного героя (творца ценностей данного общества, его защитника).
Следует обратить внимание на то, что в сознании бурят царская власть как маркировалась атрибутами традиционной культуры (престол, знамя – символы центра, власти, выполняющие гармонизирующую функцию), так и включалась в буддийский контекст, что было связано с распространением буддизма среди бурят с конца XVII века19. Причем считалось, что монархи покровительствовали этому процессу: «Когда мы, народ одиннадцати родов, прибегали к покровительству золотого престола великого государя российского, мы явились с ламами религии, которую мы сами исповедывали, и со светскими учителями в своей среде строили кошмовые храмы в тех местностях, где кочевали, и неукоснительно исполняли, по собственному желанию, богослужения и молебствия»20. В «Бишыхан запискэ» (о составе и происхождении селенгинских бурят) мы можем найти неоднократное отражение сопряженности буддизма и царизма, где подчеркивается буддийский характер деятельности «Белого царя», выполняющего цивилизаторскую функцию сакрального свойства в социальном пространстве бурят. Так, в начале мы читаем: «Пусть нам сопутствует удача в условиях широкого распространения буддийской религии под покровительством Белого царя»21. В заключении другой летописи («История образования подгородного рода») можно прочесть: «С благословения Будды, под знаменем царя, пользуясь постоянной и вечной добродетелью всех живых существ, испытывая самое глубокое счастье, да будем почитать своих родителей, не забывая их благодеяния! Да распространится добро и благо»22.
Русский царь и его правление наделяются положительными качествами, что отразилось в словах Андахая, основоположника подгородного рода (из текста Гемпилона, автора «Истории образования подгородного рода»): «Отправлюсь я в Россию. Говорят, что Его Величество Белый царь великодушен и милостив, законы его справедливы… Покровительствуй нам, величественное знамя могущественного царя, способное отогнать чужеземного жестокого врага… Если за мною будет погоня, то пусть грозное знамя царя подавит ее»23. Даже когда сын Андахая впоследствии посетил Монголию и там ему угрожала опасность, он ее не побоялся, сказав: «Велика сила нашего царя!»24 В «Бишыхан запискэ» эта сила называется волшебной (шэд): «Турэ шажан дэлгэржэ, сагаан хаанай алдаршайанай шэдеэр биде тубшэн сэдьхэлээр мунхэ ороноо оршохо болоё» («Распространяя Высший закон и религию (= буддизм), славной волшебной/силой/ Белого хаана мы мирным сердцем (мыслями) достигнем вечной страны»25. – Перевод мой. – Т.С.). Здесь же: «У Сайн-хана были жестокие законы и суровое правление, а на земле Белого царя – мир и спокойствие»26, причем царь величается «эзэн богдын баатар сагаан хаан» («Белый хаан, богатырь, владыка пресветлый»)27.
Следует сказать, что вышеприведенная лексика, призванная отразить факт покровительства царей бурятам, коррелирует с буддийской лексикой покровительства божеств. Например, идея «золотого трона» («алтан ширээ») русских царей сохраняла свое значение позитивного символа власти для бурят и в 20-е годы XX века. Так, в период национализации дацанов (буддийские монастыри) в 1927 году монгольские ламы (Селенгинский район) послали письмо к Панчен-ламе с просьбой спасти их от красной опасности. В письме они скорбят по поводу того, что «кровавые рабочие» свергли «золотой трон» великого императора28. Это – не единичный случай идентификации самодержавия и буддизма. Можно вспомнить, что еще в XVIII веке русские императрицы, покровительствовавшие буддизму в России, назывались перерожденцами Белой Тары. Возможно, именно поэтому позже и цари назывались Белыми29. Толерантное отношение имперской российской власти к буддизму среди бурят и калмыков и, соответственно, ответная благодарность бурят нашли свое отражение в мифологии, складывавшейся среди буддистов даже за пределами России. Воин, сражавшийся с китайцами во имя буддизма, обозначался словом орос30, что в монгольском и бурятском языках означает русский. Затем этим термином стали называть всех европейцев: орос-англичанин, орос-француз и т. д.
Конструирование идентичностей – это проблема выбора лояльности, которая осознается даже самой интеллектуальной элитой31, принимающей активное участие в процессе моделирования границ этнической, цивилизационной и гражданской идентичности. Поэтому вполне естественно, что в годы политической стабильности подчеркивалась позитивная сторона принадлежности бурят к российскому государству, в то время как в моменты обострения социально-экономических и политических противоречий активизировалось негативное отношение к российской центральной власти32, как это произошло в начале российской колонизации Сибири, в начале и в конце XX века33. Это, в свою очередь, вызвало подъем национального движения и мобилизацию этнического самосознания.
Национально-культурное возрождение начала XX века было стимулировано увеличением потока русских переселенцев и, соответственно, сокращением земельных наделов бурят, ликвидацией бурятского самоуправления – Степных дум, подчинением бурят русским крестьянским начальникам волостных управлений. Результатом этого процесса стало не только составление программ возрождения бурятского этноса, но и формулирование претензий к российскому государству и к русским: «Устранение чересполосицы, – заявляли лидеры Бурнацкома в 1917 году, – один из многочисленных счетов, которые мы имеем предъявить русской демократии и русскому народу», – причем в наиболее крайней форме эту проблему предлагали решить путем «немедленного, принудительного, за счет государства, выселения русских с бурятских земель»34. Эта тема – негативное отношение к России, русским, самодержавию и Советам (уже во времена советской власти) – достаточно часто повторялась в политическом дискурсе, что могло порой доходить до абсурда, когда, например, «агинская степная дума даже приняла решение о запрете русского туалетного мыла и русских духов»35.
Но следует отметить, что позитивная оценка вхождения бурят в состав России продолжала сохраняться. Ц. Жамцарано, поддерживая требования бурят выделить место для бурятского представителя в Государственной думе, писал:
В заключение приведу выдержку из докладной записки представителей забайкальских бурят: «он (бурятский народ), верный своей присяге, данной впервые царю Алексею Михайловичу, безропотно сносил все тягости, которые налагало на него правительство, защищая своею грудью русскую землю от нашествия монголов (в то время почти все забайкальские буряты служили в войске: было 4 бурятских полка с бурятскими начальниками. Буряты освободились впоследствии. – Ц.Ж.). За все время подданства и проживания, он всегда, отстаивая свои права верных духу своей религии, держался законной почвы… единство народности и религии позволяет бурятам монополизировать всю работу, когда надо почему-либо привлечь монголов, даже самых отдаленных к России… скота, лошадей, баранов для армии». И свою просьбу о представителе буряты заканчивают словами: «как верные сыны великой Российской Империи, мы желаем принести в пользу обширного отечества и нашей далекой окраины – свою посильную лепту». Буряты добиваются быть полноправными гражданами и как таковые участвовать в политической жизни страны вместе с другими народностями; а как национальность – требуют права на культурное самоопределение36.