атакующих — судя по всему, поляки кинули на нас большую половину своей конницы.
Рогатки и колья помогли, атакующие смешались и сильно сбавили темп, дав возможность арбалетчикам и лучникам сделать несколько залпов.
Дальше шарахнули пушки, но залп задел поляков только краем, пшеки все равно по инерции добрались до наших порядков и сходу вклинились в ряды, разметав порядки.
Казалось еще мгновение, и оборона рухнет, польский командующий видимо тоже это почувствовал и послал в атаку остальную конницу, а потом с места сдвинулось и все польское войско.
Но я видел, что польские рыцари вязнут, их атакующий порыв исчезал прямо на глазах.
От грохота и жутких воплей у меня напрочь свело скулы, зубы скрипели словно мельничные жернова, а время практически остановилось.
Так и подмывало отдать команду своим всадникам купировать прорыв, но я этого так и не сделал — польская лава закончилась сама по себе, а наши ряды снова начали смыкаться.
Часть поляков прорвалась, но наткнулась прямо на татар. Рыцари попытались перестроится, но уставшие лошади сильно сдали и началась настоящая бойня — ляхов стаскивали с седел арканами и резали словно баранов.
Вторую польскую конную лаву встретил дружный пушечный залп. Когда я дым рассеялся, стало ясно, что от них сталась едва ли треть. Поле усеяли конские и человеческие трупы, ржание и вопли умирающих людей сплелись в сплошной гул.
— Милостивец, батюшка!!! — подпрыгивал в седле Вакула. — Пора, пора!!!
У меня от напряжения чуть не выкрошились зубы. Попытался отдать команду, но не смог — пропал голос.
Тем временем подоспела польская пехота и тоже угодила под залп, успевших перезарядится пушкарей. Но они по инерции опять успели врезаться прямо по центру наших рядов.
Сверху было видно, что тевтонцы, тверичи и мои стоят как влитые, пшеки разбивались об них, как вода об камни.
Саданули еще раз пушки, уже прямо в упор, снопы картечи просекли ряды польской пехоты.
Я немного помедлил и прохрипел:
— Маши, маши, мать твою...
Заметался флажок.
Несколько минут ничего не происходило, а потом вперед ринулась наша конница.
— Господи помилуй! — я быстро перекрестился и заорал от радости, когда увидел, как польские ряды разорвали сразу в трех местах, а татары выметнулись по широкой дуге к польской ставке.
Им навстречу ринулся большой отряд рыцарей, но степняки ловким маневром ускользнули.
Еще несколько мгновений и пехота Сигизмунда дрогнула, их единый строй распался на несколько частей.
— Маши всем вперед... — неожиданно спокойно приказал я, а сам выдернул саблю из ножен и подмигнул Вакуле. — Ну что, дождался? Окропим землюшку красненьким?
Инстинкт самосохранения отчаянно бунтовал, но я не смог ничего поделать с собой. А если честно, я просто воспользовался моментом, чтобы устраниться от командования, потому что чувствовал — еще немного и просто свихнусь от волнения и напряжения.
— Милостивец! — от избытка чувств всхлипнул стремянной и браво гаркнул. — Борзо, борзо, шевелись, гультяи!!!
И уже через мгновение, я со своей дружиной галопом полетел на поляков.
Первые мгновения сшибки запомнились какой-то жуткой чехардой отдельных кадров.
Ничего толком не запомнилось, кроме приторно соленого привкуса крови во рту и мерзкого смрада свежих потрохов.
Пришел в себя от рева Вакулы:
— Левее забирай, левее! Вона пошли! На пересек, на пересек...
Присмотрелся и увидел, как от польских шатров в сторону леса ринулся отряд всадников.
Справа раздался знакомый рев.
— Мне отмщение, и аз воздам...
Я мотнул головой на звук и увидел, что рядом на лошаденке несется Ипатий, размахивая словно мечом своим крестом.
— Бля! — восхитился я и пришпорил жеребца.
Поляки завязли в раскисшей земле и через пару минут мы их настигли.
Сшибка!
Грохот, лязг и меня снова вынесло из седла.
Тело вспыхнуло болью, в глазах все завертелось. Я собрался с силами, забарахтался в грязи и встал на колени.
Рядом отчаянно матерился, тоже пытаясь встать какой-то лях в богатом латном доспехе.
Увидев меня, он зло прохрипел:
— Kurwa twoja matka!
— Ах ты хер мамин... — я нащупал ладонью рукоятку висевшей на темляке сабли. — Иди сюда, собака сутулая...
Пшек мерзко скривился и выдернул из ножен свою.
Оскальзываясь в грязи, мы одновременно встали и закружили на поляне.
— Śmierć тobie! — пшек махнул крестом клинком, наскочил, полосонул с оттяжкой, но я успел отмахнуться и сам рубанул его.
Лязгнула сталь об сталь, поляк отскочил, но сразу попытался достать меня по лицу в прыжке.
Снова звонкий лязг, гулко вспорол воздух клинок в ответном ударе.
— Kurwa... — лях зашипел и снова отскочил, припадая на правую ногу.
Я ухмыльнулся и издевательски протянул:
— Скажи пес перед смертью, кто ты такой? Ежели смерд — иди себе, не буду мараться.
— Я Зимовит Равский, из святого рода Пястов!!! — ощерился пшек, перейдя на ломаный русский. — А ты сын свиньи...
— Княже! — рядом взрыли грязь копыта лошадей, над Зимовитом свернули несколько сабель. — Только прикажи...
— Он мой!!! — рявкнул я. — Назад!
— Проклятые русские свиньи!!! — поляк ринулся вперед, но уже через мгновение с утробным хрипом осел, зажимая обеими руками разрубленное лицо.
Что не говори, Шемяка владел клинком просто замечательно: отбив на искос, запястье вывернулось в прямом выпаде, и Польша лишилась одного из претендентов на престол — острие перерубило ему переносицу и вошло глубоко в череп.
— Блядь... — я пошатнулся, уперся на саблю и рявкнул на Вакулу. — Ну?
— Победа, княже! — стремянной соскочил с седла и в пояс поклонился мне. — Победа!!!
Еще один ратник спешился и вдернул в руке ощерившуюся в кривой усмешке человеческую голову.
— Собака Жигимонт!
Картинка в глазах смазалась, я опять покачнулся. Сил едва хватало, чтобы дышать, а тело полностью окаменело. В голове лихорадочно метались мысли: сознание напрочь отказывался верить в то, что мы победили.
— Княже! — ближники вяли меня под руки.
— Пшли... — я грубо отпихнул их и прохрипел. — Коня!
Сеча далеко не закончилась, отдельные отряды поляков и литвинов уже покойника Сигизмунда еще отчаянно сопротивлялись, но уже было совершенно ясно, что мы победили.
А Свидригайло...
К тому времени, как я добрался до его шатра — он уже умер.
— Решайся, княже!!! — русские князья поясно поклонились. — Молим, решайся! Хотим под тебя! Ты наш! Мы твои! Хватит православным латинянам кланяться.
— Хотите? — растерянно провел по ним взглядом.
— Хотим!
Я помедлил и с трудом выдавил из