Келда шла впереди — по дорожке в холмах, по луговой тропинке, потом через рощу к водопаду — едва ли не кожей своей ощущая молчаливое неодобрение отца, следовавшего за ней по пятам. К кому в большей степени относилось его возмущение — к ней или к Амисии — не имело большого значения сейчас, когда он столь очевидно сердился на обеих. Келда всегда была дружна с отцом и чувствовала себя тем более виноватой перед ним, что он подружился с Фаррольдом, а накануне вечером даже убеждал Анну не осуждать дочь за ее чувства к юноше…
— Что это ты делаешь? — спросил ошеломленный Джаспер, когда Келда, погруженная в грустные мысли об отцовском недовольстве, юркнула вниз, за край обрыва, совершенно не думая об опасности. Она помедлила; ее согнутые руки и подбородок упирались в кромку холма. Ее наполнило горделивое чувство — вот, сделала же она этот шаг, не побоялась! — и она спокойно объяснила:
— Тут есть что-то вроде ступенек, а на середине склона — уступ.
Улыбнувшись отцу, она скрылась за краем обрыва.
Отвага дочери, обычно ей не свойственная, и поразила Джаспера, и позабавила. Пресвятая Богородица! Да ведь Келда боялась даже выглянуть из бойницы замка; она отказывалась прогуляться по верху крепостной стены из-за страха высоты. Он никогда раньше не замечал за ней ни малейшего проявления храбрости, если не считать тех случаев, когда она вынуждена была участвовать в рискованных выходках Амисии. Но так или иначе, сейчас они должны были вернуть Амисию. Перегнувшись через край обрыва, он наблюдал, как Келда спускается по склону. Добравшись до уступа, она остановилась и помахала отцу, чтобы он следовал за ней. Он даже не знал, какое чувство говорит в нем сейчас сильнее — гордость за то, что его дочь сумела преодолеть страх, или опасение за ее безопасность в будущем, раз она способна отважиться на такой риск.
Он перевел настороженный взгляд с опасно низвергающихся струй водопада на узкие, едва видимые углубления для ног, но без колебания спустился по этим подобиям ступенек, в точности повторив путь, которым проследовала его робкая дочь.
После того как оба они оказались на уступе, Келда, не мешкая, направилась прямо к водопаду. Отец уже не задавал никаких вопросов, хотя на первый взгляд такое перемещение грозило гибелью.
— Кровь Господня! — взревел Джаспер, как только глаза его достаточно привыкли к мраку пещеры, чтобы разглядеть два обнаженных тела, сплетенных в тесном объятии. — Вставай, подлый мерзавец! Встань и прими удар моего меча! Смертью своей ты заплатишь за то, что обесчестил чистую девушку!
Нагой Гален, голова которого покоилась на груди Амисии, пребывал в состоянии блаженной расслабленности и сонного забытья, но в мгновение ока он преобразился в воина, которому надлежит всегда быть начеку. Он вскочил и увидел у входа в пещеру разгневанного мужчину с занесенным мечом. Гален мысленно осыпал себя яростной бранью: как он мог допустить такой промах! Увлеченный любовными утехами, он даже не позаботился, чтобы его собственный меч лежал рядом!
Амисия, ничего не понимая, вырвалась из сладкого плена сна и приподнялась на своем брачном ложе. Охватив взглядом представшую ей сцену, она быстро укуталась грубым одеялом и, вскочив на ноги, попыталась вклиниться между Галеном и сэром Джаспером.
— Нет!!! — С растрепанными рыжеватыми волосами, с глазами, сверкающими золотом, она являла собой зримый образ львицы, защищающей своего детеныша. — Гален — мой муж, — горделиво сообщила она, надменно вздернув подбородок.
— Гален?! — Меч Джаспера дрогнул, и он сделал короткий шажок, вглядываясь в смуглое лицо, которое почти терялось в тени за всклокоченной гривой Амисии. — Гален, это ты?
Гален поспешно натянул шоссы и, выступив вперед, протянул вошедшему руку.
— Сэр Джаспер, я счастлив убедиться, что вы в добром здравии и, как прежде, готовы встать на защиту чести.
Произнося эти слова, Гален свободной рукой обвил плечи Амисии, словно придерживая на них ее ненадежный наряд: он не желал, чтобы одеяло соскользнуло и взгляду постороннего — пусть даже старого друга — снова открылось больше, чем Гален был согласен допустить.
— И я рад, что снова вижу тебя, — откликнулся Джаспер, но потом запнулся, — …хотя я бы предпочел… — Пытаясь осмыслить это необычайное событие, он отважился спросить: — Но… муж?.. Дочь Конэла — твоя жена? — Он потряс головой, ничего не понимая, но одна мысль все-таки пробилась на поверхность. — Конэл… вот кого порадовал бы этот союз… Его дочь — и наследник его лучшего друга. А твой отец, граф Гаррик… он-то доволен?
Гален и раньше чувствовал, как напряглась Амисия, узнав об их знакомстве и пытаясь найти ему объяснение. Когда же до нее дошла суть сказанного, она просто окаменела. Без сомнения, она теперь видит в нем одного из ненавистных ей корыстных лордов, обуреваемых лишь алчным стремлением к расширению своих владений и готовых на любой обман ради такого наследства, какое ожидало ее. Гален даже зажмурился от досады: ведь мог, мог он доказать ей, как несправедливы ее суждения, но, связанный словом чести, не смел привести эти доказательства.
Он склонился к каштановой головке своей юной жены, но Джаспер успел заметить, как омрачилось лицо молодого рыцаря, и понял, что его разглагольствования оказались крайне несвоевременными.
Амисия же чувствовала себя так, словно ее вернули в тот давний день, когда у нее на глазах разбился вдребезги драгоценный амулет — нефритовый единорог. Гален поступил с ней точно так же: завладел ее мечтами и с легкостью их разрушил. Ему-то известно, кто она такая! Да, он признался, что знал об этом, до того как она сама открылась ему; но она ведь сказала ему и о том, что не хочет выходить замуж за лорда, который охотится за приданым, вот он и одурачил ее, притворившись кем-то другим. Нет, не просто кем-то другим, а тем самым героем, о встрече с которым она мечтала. Это была рассчитанная жестокость — хуже всякой пытки.
— Милая, — прошептал Гален ей на ухо, — ты должна мне верить: все не так, как ты думаешь.
Амисия резко рванулась прочь, с отчаянием глядя на него.
— Я думаю, что ты женился на мне из-за наследства. Теперь оно твое по закону. Но я никогда не буду твоей.
Она мучительно пыталась пренебречь бесспорной истиной: собственные слова приносили ей не удовлетворение, а муку.
Джаспер в растерянности переводил взгляд с Амисии на Галена.
— Что вы… Но вы же сказали…
Гален стремительно повернул голову, взметнув вихрь черных волос, и с яростью взглянул на пожилого рыцаря.
— Я-то вообще не понимаю, о чем вы толкуете, — беспокойно вмешалась Келда в беседу, считая ее пустой тратой драгоценного времени, и повернулась спиной к мужчине, который так и стоял полуодетым, о чем все остальные в пылу объяснений, как видно, позабыли. Его поразительная привлекательность, тем не менее, не могла служить оправданием для нарушения правил приличия, а то, что он оказался отпрыском столь благородного семейства, еще не давало ему права красоваться в таком виде перед девушкой (она имела в виду собственную персону, поскольку Амисия, очевидно, девушкой уже не была). — Но отец, зато я понимаю другое: у нас нет времени разбираться что да почему. Мы пришли за Амисией и должны поскорее вернуться на остров.