стал таким. Как только ты находишь кого-то, кто для тебя что-то значит, сразу начинаешь беспокоиться, что самая незначительная вещь может его оттолкнуть.
– Нет, я сомневаюсь, что с моим отцом происходило что-то настолько психологически сложное.
Он просто был обычным мужем-подкаблучником, полностью подавленным своей женой.
Когда был ребенком, я думал, что лучше пойму, почему он стал таким, когда сам вырасту и у меня будут собственные жена и ребенок. Но теперь, когда все это случилось, мне чаще всего кажется, что папа вел себя просто глупо.
* * *
Что, если его смерть вовсе не была самоубийством?
После долгих размышлений я решаю рассказать маме лишь часть того, что услышал от Рёдзи Танабэ. Мне кажется неправильным и жестоким бередить ее чувства, и в любом случае у меня нет никаких внятных ответов на возникшие вопросы. Тем не менее, когда она спрашивает, что мне рассказал Танабэ, я понимаю, что должен ей что-то ответить, иначе это только еще больше ее встревожит. Так что все, что я ей говорю, – это что папа спас Танабэ от шайки малолетних хулиганов.
– Он это сделал? – спрашивает мама, и ее глаза наполняются слезами.
Проходят дни, и мои сомнения по поводу смерти папы только усиливаются.
Он совсем не был похож на человека, который решился бы на самоубийство. Я всегда так думал, на протяжении последних десяти лет. С другой стороны, не мог же я отрицать реальность факта. Единственное, что мне оставалось, – это отбросить мои мысли.
Я никогда не был в таком плохом состоянии, как мама, но смерть отца, разумеется, сильно меня поразила. Я винил себя: я прожил с ним всю жизнь, но почему-то никогда не замечал его стремления к смерти – и ничего не смог сделать, чтобы предотвратить это. На некоторое время я впал в глубокую депрессию. Папа ведь всегда казался таким же, как обычно, вплоть до самой своей смерти, и в своих последующих размышлениях я истолковал это как свидетельство того, что он долгое время пребывал в депрессии – все то время, когда ему, казалось, было весело со мной, все наши повседневные разговоры, все наши споры… на протяжении всего этого времени он глубоко страдал. Как только это пришло мне в голову, я перестал понимать, чему верить, и замкнулся в себе. Возможно, единственной причиной, по которой мне не пришлось обращаться за медицинской помощью, как это сделала мама, стало то, что я встретил Маю. Если б этого не случилось, уверен, что мне пришлось бы пойти к врачу вместе с мамой.
Но, может быть, это все же не было самоубийством? А если так, то – как он умер? И почему?
У меня не так много зацепок. Только карточка с напоминанием о приеме у врача, возвращенная юным Танабэ десять лет спустя.
Я заглядываю в интернет и обнаруживаю, что частная клиника, где был назначен прием, все еще работает. У меня возникает такое чувство, что, если я позвоню ни с того ни с сего и спрошу: «Извините, помните ли вы пациента по фамилии Миякэ, который был записан к вам десять лет назад и не пришел?» – они подумают, что я какой-то сумасшедший.
Я день за днем прокручиваю это в голове снова и снова, не зная, как мне поступить, пока не обнаруживаю, что стою перед кабинетом врача. Этот день я решил посвятить разъездам по делам. Если быть точным, то я отправился по делам, спланировав свой маршрут таким образом, чтобы оказаться поблизости от частной клиники. Я нашел их табличку в списке арендаторов в офисном здании. Третий этаж, угловой офис. Название клиники на двери совпадает с названием на карточке с напоминанием о приеме. Имя врача тоже. «ВНУТРЕННИЕ БОЛЕЗНИ И КАРДИОЛОГИЯ». Зачем папе понадобилось обращаться к врачу?
Нет, на самом деле гораздо более важный вопрос заключается в том, зачем ему понадобилось обращаться именно к этому врачу?
Клиника нашего семейного доктора находилась неподалеку от нашего дома. Сначала я подумал, что, возможно, папе было легко добираться сюда с работы, но это место также находилось довольно далеко от офиса его канцелярской компании. Так, может быть, у него была какая-то специфическая болезнь, из-за которой ему нужно было приехать именно сюда? Но, насколько я могу судить, это самая обычная частная практика местного врача…
Так почему же папа оказался здесь?
Может быть, он был как-то связан с этой клиникой по работе? Он ведь занимался продажами в компании, специализирующейся на канцелярских товарах, и можно предположить, что они поставляли какие-то товары в эту частную клинику, а папа отвечал за счета. Возможно, ему нужно было что-то уточнить или проверить, и он спланировал свой визит, попросив выдать ему карточку с напоминанием…
– Могу я вам чем-нибудь помочь? – раздается за моей спиной.
Я поворачиваюсь на голос и вижу перед собой женщину в белом халате – на самом деле он нежно-розовый; должно быть, это одна из медсестер клиники. На вид она примерно маминого возраста. Стоит прямо, осанка у нее хорошая. По-видимому, она выходила из клиники по каким-то делам и теперь возвращается на свое рабочее место.
– А, н-нет, – говорю я сначала, но тотчас понимаю, что ничего не добьюсь, если не скажу прямо, по какому вопросу пришел. – Эм-м… на самом деле я думаю, что мой отец, возможно, был пациентом в этой клинике десять лет назад…
Я ожидал, что подобное заявление покажется странным, но она выглядит совершенно невозмутимой.
– Вот как. И как же его звали?
Услышав такой спокойный ответ, я почему-то начинаю нервничать.
– Но, понимаете, это было десять лет назад…
– Я работала здесь десять лет назад. – Ее голос четкий и ясный, даже немного холодный. – У меня очень хорошая память.
Мне на ум приходят слова: «медсестра-андроид».
Должно быть, после этого я протянул ей карточку с напоминанием о записи на прием, потому что она произносит:
– А, господин Миякэ… Я хорошо его помню. – На ее лице нет никаких признаков узнавания, но она, вероятно, не лжет. Да и зачем бы ей это делать?
– Так вот, я хотел узнать о своем отце…
– Узнать? А вы не знали?
– Недавно я наткнулся на эту карточку-напоминание из вашей клиники. Дело в том, что дата на обороте…
– Да, там указана дата осмотра у доктора. Сейчас у нас более прочные карточки.
– Эта дата – следующий день после смерти моего отца.
Она пристально на меня смотрит. У меня такое ощущение, что ее немигающие глаза просвечивают меня насквозь рентгеновскими лучами.
– Он покончил с собой, – говорю ей