Читать интересную книгу Масоны - Алексей Писемский

- Разумеется! - воскликнул радостно доктор. - Я давно это думал и, кажется, говорил вам, что из раскольников, если только их направить хорошо, можно сделать масонов.

- Нет! - отвергнул решительным тоном Егор Егорыч. - Не говоря уже о том, что большая часть из них не имеет ничего общего с нами, но даже и такие, у которых основания их вероучения тожественны с масонством, и те, если бы воззвать к ним, потребуют, чтобы мы сделались ими, а не они нами.

- Даже хлысты? - воскликнул доктор.

- И хлысты даже! - повторил Егор Егорыч.

- По грубости форм своих исканий?

- Отчасти и по грубости своей.

- А если бы молокан взять: у тех, я знаю, нет грубых форм ни в обрядах, ни в понимании! - возразил доктор.

Егор Егорыч сделал гримасу.

- У молокан потому этого нет, что у них не существует ни обрядов, ни понимания истинного, - они узкие рационалисты! - проговорил он как бы даже с презрением.

- Жаль! - сказал доктор. - Но опять вот о Пилецком. Он меня уверял, что их собрания посещал даже покойный государь Александр Павлович.

Егор Егорыч на некоторое время задумался.

- Государь Александр Павлович, - начал он, - был один из самых острых и тонких умов, и очень возможно, что он бывал у madame Татариновой, желая ведать все возрастания и все уклонения в духовном движении людей... Кроме того, я на это имею еще и другое подтверждение. Приятель мой Милорадович некогда передавал мне, что когда он стал бывать у Екатерины Филипповны, то старику-отцу его это очень не понравилось, и он прислал сыну строгое письмо с такого рода укором, что бог знает, у кого ты и где бываешь... Милорадович показал это письмо государю, и Александр Павлович по этому поводу написал старику собственноручно, что в обществе госпожи Татариновой ничего нет такого, что отводило бы людей от религии, а, напротив того, учение ее может сделать человека еще более привязанным к церкви.

- Свежо предание, а верится с трудом! - произнес и многознаменательно качнул головой доктор. - Скажите, вы давно знакомы с Пилецким, который, говорю вам откровенно, мне чрезвычайно понравился?

- Давно; я познакомился с ним, когда мне было всего только пятнадцать лет, в Геттингене, где я и он студировали сряду три семестра. Пилецкий был меня старше лет на шесть, на семь.

- По происхождению своему он, должно быть, поляк?

- Нет, он родом серб и, по-моему, человек высоких душевных качеств. Геттингенский университет тогда славился строгостью морали, философией и идеалистическим направлением!.. Я, как мальчик, охвачен был, конечно, всем этим и унесся весь в небеса; Мартын же Степаныч свои доктрины практиковал уже и в жизни; отличительным свойством его была простота и чистота сердечная, соединенная с возвышенным умом и с искренней восторженностью! Лично я, впрочем, выше всего ценил в Мартыне Степаныче его горячую любовь к детям и всякого рода дурачкам: он способен был целые дни их занимать и забавлять, хотя в то же время я смутно слышал историю его выхода из лицея, где он был инспектором классов и где аки бы его обвиняли; а, по-моему, тут были виноваты сами мальчишки, которые, конечно, как и Александр Пушкин, затеявший всю эту историю, были склоннее читать Апулея{244} и Вольтера, чем слушать Пилецкого.

- В чем же собственно эта история состояла? - спросил с большим любопытством Сверстов.

- История чисто кадетская, из которой, по-моему, Пилецкий вышел умно и благородно: все эти избалованные барчонки вызвали его в конференц-залу и предложили ему: или удалиться, или видеть, как они потребуют собственного своего удаления; тогда Пилецкий, вместо того, чтобы наказать их, как бы это сделал другой, объявил им: "Ну, господа, оставайтесь лучше вы в лицее, а я уйду, как непригодный вам", - и в ту же ночь выехал из лицея навсегда!

- И, по-моему, это благородно, - подхватил Сверстов, - и показывает действительно его снисходительность и любовь к детям. Теперь, впрочем, кажется, - присовокупил он с улыбкой, - Мартын Степаныч любит и почти боготворит одну только Екатерину Филипповну: он все почти время мне толковал, что она святая и что действительно имеет дар пророчества, так что я, грешный человек, заключил, что не существовало ли даже между ними плотской любви.

- Это не одни вы, а многие, в том числе и князь Александр Николаич, подозревали и объясняли, что они не женятся единственно потому, что хлысты, кои, как известно, не признают церковного брака!

Проговорив это, Егор Егорыч стал легонько постукивать ногой. У Сверстова это не свернулось с глаза. Сообразив, что это постукивание как раз началось при слове "брак", он нашел настоящую минуту удобною, чтобы приступить к исполнению поручения своей gnadige Frau.

- Впрочем, бог с ними, со всеми этими господами, - начал он, - мне еще лично вас нужно повыпытать; скажите мне, как врачу и другу, успокоились ли вы совершенно по случаю вашей душевной потери в лице Людмилы?

Егора Егорыча точно что кольнуло. Он ни слова не отвечал и даже отвернулся от доктора.

- Когда вы возвратились из Петербурга, - продолжал тот, - мне показалось, что да: успокоились, стали бодрее, могучее физически и нравственно, но последнее время вы снова ослабли.

Егор Егорыч вдруг как бы воспрянул.

- Я не ослаб, - сказал он твердым и мужественным голосом, - но я угнетен сомнениями!..

- В чем? - спросил доктор.

Прежде чем ответить на это, Егор Егорыч покраснел.

- Говорить перед вами неправду, - забормотал он, - я считаю невозможным для себя: память об Людмиле, конечно, очень жива во мне, и я бы бог знает чего ни дал, чтобы воскресить ее и сделать счастливой на земле, но всем этим провидение не наградило меня. Сделать тут что-либо было выше моих сил и разума; а потом мне закралась в душу мысль, - все, что я готовил для Людмилы, передать (тут уж Егор Егорыч очень сильно стал стучать ногой)... передать, - повторил он, - Сусанне.

Доктор готов был привскочить от радости до потолка, но на первых порах удержался.

- Оно так и должно быть, это логическое последствие, больше ничего, высказал он рассуждающим тоном.

- Нет-с, это не логическая последовательность, - воскликнул Егор Егорыч, - это измена и ветреность! Когда Людмила умерла, или... нет, что я говорю!.. раньше, - когда она отказала мне в руке, я должен был бы умереть.

- А это, - воскликнул уж и доктор, в свою очередь, - было бы признаком мелкой натуры, а у вас, слава богу, силы гиганта, - признаком глупой сентиментальности, которой тоже в вас нет! Людмила, как вы говорили, не полюбила вас и поэтому не должна была более существовать для вас!

- Как не существовать! - воскликнул Егор Егорыч. - Что же я, как старый башмак, и выбросил бы ее из души?

- Не то что башмак, я не так выразился, - объяснил доктор. - Я хотел сказать, что вы могли остаться для нее добрым благотворителем, каким вы и были. Людмилы я совершенно не знал, но из того, что она не ответила на ваше чувство, я ее невысоко понимаю; Сусанна же ответит вам на толчок ваш в ее сердце, и скажу даже, - я тоже, как и вы, считаю невозможным скрывать перед вами, - скажу, что она пламенно желает быть женой вашей и масонкой, - это мне, не дальше как на днях, сказала gnadige Frau.

- Сусанна, вы говорите, желает быть масонкой? - произнес глухим голосом Егор Егорыч.

- Да, - сказал с сильным ударением Сверстов, - и так как масонкой может быть только жена масона, то вы и должны жениться на Сусанне!

- Друг любезный, ты безумствуешь! Любовь твоя ко мне совершенно ослепляет тебя!.. Сусанна никак уж не пойдет за меня!.. Я слишком стар для нее! - кричал Егор Егорыч.

- На это я вам ничего не стану отвечать, - возразил доктор, - а вы позвольте мне лучше позвать сюда gnadige Frau, и она будет с вами разговаривать.

- Позовите! - крикнул Егор Егорыч.

- Позовите сюда вниз жену мою! - крикнул вслед за тем доктор, высунув голову в коридор, около которого была комната горничных.

Там произошел небольшой шум, и послышалось, что кто-то побежал наверх. Gnadige Frau не заставила себя долго ждать и в весьма скором времени явилась в спальню Егора Егорыча.

- Gnadige Frau, - сразу же объявил он ей, - я жалуюсь вам на вашего мужа: он вызывает меня на безумнейшую глупость: он говорит, что я смело могу свататься к Сусанне!

- Мало, что можете, но вы должны это сделать, - отвечала gnadige Frau, хоть и с большим внутренним волнением, но все-таки ровным и тихим голосом.

- Но как же это? - воскликнул Егор Егорыч. - Я старик, человек неведомый для Сусанны, terra incognita* для нее... Я, наконец, явлюсь перед Сусанной - что хуже всего - ветреным и изменчивым стариком!

______________

* неведомая земля (лат.).

- Ни то, ни другое, ни третье! - начала ему возражать по пунктам gnadige Frau. - Вы еще вовсе не старик. Конечно, Людмила к вам была несколько ближе по возрасту, но, как я слышала, только года на два, а это разница, думаю, небольшая!

Против такого аргумента Егор Егорыч, без сомнения, ничего не мог возразить. Доктор же, сидевший с потупленною головой, в душе наслаждался умом своей gnadige Frau.