Читать интересную книгу Шпионские и иные истории из архивов России и Франции - Петр Черкасов

Становой пристав

Индивидуальные штрихи к обобщенному портрету полицейского дореволюционной России

Если бы не инициатива президента России Д. А. Медведева о преобразовании милиции в полицию, я, скорее всего, никогда бы не извлек на всеобщее обозрение архивные документы, имеющие отношение к нашей семье. Но, просмотрев эти документы еще раз, решил, что какая-то их часть может быть интересна тем читателям, кто желал бы получить «нелитературное», по М. Е. Салтыкову-Щедрину или В. Г. Короленко, представление о фигуре служащего русской дореволюционной полиции, работавшего преимущественно в сельской глубинке, и о характере его профессиональной деятельности. В данном случае речь идет о старшем брате моего деда, Ферапонте Федоровиче Черкасове, шестнадцать лет, до самой Февральской революции, прослужившем в полиции. Из этих шестнадцати лет десять он провел в должности станового пристава в различных уездах Саратовской губернии. Но прежде чем продолжить рассказ, необходимо, как говорят в науке, определиться с понятиями.

Стан – административно-полицейский округ в составе нескольких волостей – появился в России в результате принятия в 1837 году Положения о земской полиции и проведенной тогда же реформы крестьянского самоуправления (учреждение волостных и сельских сходов). Органы сельского самоуправления были поставлены под контроль государственной власти в лице станового пристава, заседавшего в земском суде и ведавшего полицией на подопечной ему территории. В подчинении станового пристава находились урядники (конные и пешие) и низшие полицейские чины. В обязанности станового входило исполнение решений земского суда и предписаний центральной власти, ведение следствия, осуществление полицейских и хозяйственно-распорядительных функций.

Создавая институт становых приставов, правительство помимо прочего имело в виду обеспечение постоянного контакта с населением огромной империи, выяснение его нужд, потребностей и, конечно же, настроений. Поэтому становой половину времени проводил в разъездах по подведомственной ему территории, а по возвращении в свой кабинет принимал посетителей и «отписывался» вышестоящему начальству по самому широкому кругу вопросов – от расследования уголовных дел и прекращения, упаси Бог, имевших место беспорядков до видов на урожай, хода уборки хлебов и случаях эпизоотии среди домашнего скота в крестьянских хозяйствах. Таким образом, помимо собственно полицейских функций становой пристав, говоря современным языком, осуществлял функции сельскохозяйственного и ветеринарного надзора.

Непосредственным начальством для станового пристава с 1862 года было уездное полицейское управление во главе с уездным исправником. Количество и территория станов в пределах уезда определялись в зависимости от конкретных условий, в том числе от численности проживавшего там населения. Число и границы станов могли меняться по высочайше утвержденному представлению местного губернатора. Так, например, в 1899 году Саратовская губерния в административном отношении делилась на 10 уездов, 25 станов и 278 волостей277. Уже к началу 1914 года картина несколько изменилась: уездов в Саратовской губернии оставалось по-прежнему 10, а вот число станов возросло вдвое – до 40. Число волостей увеличилось незначительно – с 278 до 293278.

Кто мог претендовать на занятие должности станового пристава?

По положению 1837 года, уточненному циркуляром министра внутренних дел в 1838 году, становой пристав назначался губернатором от имени императора «преимущественно из местных, имеющих в той губернии недвижимую собственность, дворян», предварительно отбираемых губернским дворянским собранием, подававшим список кандидатов на утверждение губернатору279. Такой порядок просуществовал до Великих реформ 1860-х годов. Потребности в полицейских кадрах низшего и среднего звена на местах возрастали и уже не могли удовлетворяться лишь за счет дворян, все более неохотно поступавших на службу в полицию. Правительство вынуждено было расширить социальную базу полицейских служащих, допустив в их ряды представителей других сословий – крестьянства и мещанства. Выходцы из этих сословий и раньше принимались на службу в полицию, но только на низшие должности, не выше унтер-офицерских (полицейских урядников). Предварительным условием для кандидата на должность станового пристава не из дворянского сословия на рубеже XIX – XX веков, разумеется, помимо гражданской и политической благонадежности стала достаточная грамотность и определенный уровень культуры.

Среди становых приставов появились две категории. К первой относились лица, имеющие «классный чин» в системе петровской Табели о рангах – коллежского регистратора, губернского секретаря или даже коллежского секретаря (то есть от прапорщика до штабс-капитана или штаб-ротмистра, если сравнивать с военными чинами). Представители этой категории полицейских служащих могли рассчитывать на успешную карьеру. Для получения первого «классного чина» необходимо было представить аттестат о среднем (гимназическом) образовании. Те, кто такого аттестата не имел, принимались на службу в полицию по категории – «не имеющие чина» (в формулярных списках их часто отмечали как «н.ч.»). Они, как правило, не поднимались выше должности станового.

Для иллюстрации вышесказанного обратимся к фигуре Ферапонта Федоровича Черкасова, одного из сорока становых приставов Саратовской губернии, типичного представителя этой категории полицейских служащих предреволюционной России.

Замечу при этом, что никаких документальных свидетельств о нем в семье, по понятным причинам, не сохранилось. Родство с «прислужником самодержавия» дорого могло обойтись (и таки обошлось его младшему брату, моему деду) другим членам семьи в беспощадные годы сталинского режима. О нем никогда не вспоминали, и лишь незадолго до смерти мой отец, кадровый офицер Советской армии, в написанных для своих детей и внуков воспоминаниях осмелился осторожно упомянуть о родном дяде, бесследно сгинувшем после 1917 года. И только в начале 1990-х, когда естественное любопытство (а главное – открывшиеся возможности) привело меня в Государственный архив Саратовской области (ГАСО), я получил возможность узнать много интересного о своих предках и родственниках, включая станового пристава Ферапонта Черкасова. Отмечу заодно, что документы, обнаруженные в ГАСО, помогли мне добиться посмертной реабилитации моего родного деда, пострадавшего в середине 1930-х годов.

Родившийся 23 мая (с.с.) 1872 года в семье крестьянинасобственнника слободы Романовка Балашовского уезда Саратовской губернии, Ферапонт Черкасов никогда не обнаруживал интереса к земледелию. В возрасте 28 – 29 лет, к явному неудовольствию родителей, он определился на «государеву службу», получив должность полицейского стражника в родной слободе. К тому времени Ферапонт уже обзавелся семьей. В его Формулярном списке за 1915 год записано: «Из крестьян, вероисповедания православного, воспитание получил домашнее. Имеет деревянный дом в с. Романовке. Женат первым браком на дочери крестьянина – девице Клавдии Ивановой, урожденной Нечаевой, родившейся 17 апреля 1876 года; вступил в брак 25 июня 1897 года; имеет детей: сыновей – Виталия, родившегося 20 апреля 1897 года, Дмитрия, родившегося 20 апреля 1899 года, и дочь Клавдию, родившуюся 28 марта 1904 года. Жена и дети вероисповедания православного и находятся при нем»280.

В скором времени, к началу революции 1905 года, грамотный и толковый Ферапонт дослужился до унтер-офицерской должности конного урядника, став, если употреблять современную терминологию, участковым уполномоченным в Романовке, достаточно крупном сельском населенном пункте. По данным на 1 января 1901 года, в Романовке числилось 1133 двора и 6873 жителя281. Можно предположить, что забот у местного урядника было достаточно, как серьезных, так порой и трагикомичных. К числу последних можно отнести «Дело об избиении крестьянами учителя 1-й Романовской земской школы Балашовского уезда Меньшова Александра Константиновича, заподозренного в шпионаже»282.

Дело было в июне 1905 года, на исходе русско-японской войны. Перевозбужденные патриотической пропагандой романовцы, никогда не видевшие живого японца, обвинили местного учителя в шпионаже в пользу Японии и жестоко избили, сдав в участок. В деле пришлось разбираться уряднику и приехавшему приставу, оправдавшим в результате расследования несправедливо пострадавшего учителя.

В должности урядника Ферапонта Федоровича и застали «аграрные беспорядки», как в полицейских документах предпочитали называть революцию 1905 года в деревне. Судя по документам, составленным балашовским уездным исправником, «аграрные беспорядки» в Романовской, как и в других волостях уезда, выражались главным образом в грабежах и разгромах помещичьих имений.